Всю ночь проворочался Кемаль в своей постели и всё никак не мог заснуть. Лишь под утро сон сомкнул его уставшие очи, но лучше бы ему совсем было не спать в эту ночь. Он и так страшно вымотался за предыдущий день со всеми его приключениями и злоключениями, а тут ещё такие видения. Ему приснилась большая, широкая площадь перед крепостью в Сарухане, распростёртое тело Хасана с кинжалом между лопаток, а высоко над ним, на башне, стоит предводитель янычар и усмехается в усы, глядя вниз. Кемаль услышал последний предсмертный вопль Хасана, и ему снова, как и тогда, нестерпимо захотелось сбросить с этой ненавистной башни проклятого янычара точно так же, как он сам только что сбросил оттуда горячо любимого Кемалем брата. И тут же, в следующую секунду, ему почудилось, что это уже не башня вовсе, а сам янычар возвышается над Кемалем с занесённым ятаганом, нацелившись ему прямо в грудь, и Кемаль не может пошевельнуться, чтобы отразить смертельный удар. Но внезапно ятаган исчез, и вместо него к юноше потянулись руки, тысячи рук, и тысячи голосов эхом разнесли ужасный, нестерпимый вопль о помощи, словно прося у Кемаля защиты с великой мольбой и надеждой. И не смел он оторвать взгляда от этих тысяч рук, не смел закрыть уши, чтобы не слышать этого ужасного вопля. Одни кричали: "Помоги нам, Кемаль! Спаси нас от этого ужасного душегуба! На тебя и на твоего брата Халила вся наша надежда"! Другие вторили: "Спаси нас, Кемаль! Кто, если не ты, защитит нас от этого янычарского произвола! Посмотри на нас, неужели ты не видишь наших страданий? Неужели ты не слышишь наших стонов и нашей мольбы"! Женские голоса кричали: "Он погубил нас, загубил нашу честь и наши жизни! Нет ему прощенья! Гореть ему за это в вечном огне и страдать также, как страдаем мы! Где наша потеряная молодость! Где наши чистые, радужные надежды и мечты! Износились они по кабакам и по янычарским притонам, померкли в разгульном, пьяном угаре и бесчисленных кутежах и утехах! Покарай его, Кемаль, придумай ему такую страшную кару, чтобы все его нечистивые предки повыскакивали из могил своих, содрогнувшись от ужаса"!
Когда эта ужасная пытка оказалась нестерпимой, Кемаль вдруг проснулся. Открыв глаза, он вскочил с постели, и только тогда понял, что кричит от ужаса на весь дом. На крик прибежал верный слуга Кемаля Сефер-ага с большим ведром воды, на бегу расплёскивая её по полу.
- Вай, Аллах, господин мой! Какой же шайтан заставил на сей раз вас так громко завопить на весь дом, вай-вай! Не успел ваш покорный слуга продрать спросонья свои глаза, как услышал ваш ужасный крик! Ей-богу, господин, если и дальше так будет продолжаться, я могу подумать, что в нашем доме поселились привидения! Зачем же так пугать человека в такой ранний час, вай, я чуть было кальян не проглотил от испуга! А где же наш господин Халил-бей? Наверняка опять ушёл, даже не позавтракав! Вечно вы, господа, всё куда-то торопитесь! И чего вам, в самом деле, на месте не сидится. Вот я, например...
- Достаточно, Сефер-ага, - сухим тоном оборвал слугу Кемаль, который за время этого продолжительного монолога уже успел немного придти в себя, - я слышал всё это уже много раз! Мой брат не обязан спрашивать у слуг, куда, зачем и насколько долго он уходит из дома, ясно тебе? Я скоро тоже присоединюсь к нему, а пока принеси мне мою одежду!
- Н-н-но господин, - запротестовал слуга, - как же это вы уходите, даже не умывшись и не приведя себя в достойный такого важного господина, как вы, вид? Как же так, Кемаль-бей?
- Ах, так ты всё ещё здесь, старый жирный бурдюк с требухой! Ты что же, не слышал моего приказа, или тебе необходимо повторить ещё раз! - прикрикнул на слугу Кемаль, и тот покорно исчез за дверью, семеня своими короткими ножками. Но тут вдруг звук удаляющихся поспешных шагов сменился ужасным грохотом и лязгом.
Заинтересованный Кемаль приоткрыл дверь, и тут его разобрал дикий хохот от того, что он увидел. На полу, в огромной луже воды лежал Сефер-ага, беспомощно болтая ногами, а на его голове, точно корона, красовалось ведро, которое он ещё секунду назад держал в руках. Кое-как Кемаль высвободил барахтающегося слугу из-под тяжёлого панциря, и со смехом сказал:
- Надеюсь, к моему приходу ты всё здесь уберёшь, Сефер-ага, не так ли? Я надеюсь на тебя, ведь ты мой самый верный помощник в домашних делах. Смотри же у меня! Как знать, может быть, я вернусь не только вместе с братом, но и с кем-нибудь ещё, так что постарайся не наделать ошибок.
Слуга что-то неразборчиво пробурчал себе под нос, но Кемаль его уже не слышал. К нему начало постепенно возвращаться хорошее настроение, он даже начал забывать о сегодняшнем сне, и о том, что случилось вчера в лесу и в заведении Ставро-эфенди. Юноша быстро оделся, снял со стены свой любимый ятаган и повесил его на пояс. Выйдя на улицу, он с наслаждением вдохнул пропитанный морской солью и водорослями воздух (особняк располагался неподалёку от пристани). Город ещё спал, и только редкие прохожие попадались на пути Кемаля. Крупные чайки кружились над гаванью, над городом, оглашая всё вокруг своими призывными криками. Совсем близко раздались первые звуки утреннего азана, призывающего к молитве правоверных, и вот уже весь город утонул в нестройных диссонансах этих многоголосых призывов, которые отзываются в душе каждого мусульманина приятным, волнующим трепетом. Кемаль преклонил колено и долго стоял так в задумчивости, перебирая в памяти слова молитв. Но молился ли он - сказать было трудно. Скорее, он пребывал в глубокой задумчивости, из которой его вывел дробный перестук копыт сзади. Кемаль вовремя успел отскочить в сторону: большой, богато украшенный экипаж, запряжённый четвёркой отличных скакунов, промчался в сторону дворца Топкапы, обдав остолбеневшего юношу грязью и брызгами (ночью прошёл сильный ливень с грозой). Вдруг занавеска кареты на миг приподнялась, и Кемалю показалось, что он узнал... Нет, разве такое возможно?.. Гевхерхан-султан! Однако занавеска опустилась также быстро, как и поднялась, а карета промчалась мимо. "Показалось ли мне всё это, или действительно это была Бегюм... Э, то есть, Гевхерхан-султан"? - подумал про себя Кемаль, и тут же решил не придавать этому происшествию слишком большого значения. А для этого он ускорил шаг и свернул в боковую улицу. Он и сам не знал, куда именно направляется, ноги сами несли его вперёд, и он подчинялся своим чувствам и ощущениям, всецело отдаваясь им и не позволяя, чтобы сомнения и другие неприятные мысли просочились в его сознание. Ему сейчас было не до них. Впервые за последние два года он почувствовал какую-то необыкновенную лёгкость и равнодушие к своим прежним переживаниям и страхам. Ему сейчас даже убийство Эркина-аги казалось не такой уж не выполнимой задачей, как прежде. Вдруг до его слуха долетел обрывок фразы, брошенной каким-то человеком, находящимся в конце улицы. Приглядевшись, Кемаль увидел, что это был гончар, который разговаривал о чём-то с Халилом. "Ага, вот ты где", - подумал Кемаль и устремился к брату. Кажется, разговор между Халилом и гончаром должен был вот-вот разразиться скандалом, Кемаль понял это по тому, как напряглись все мышцы на лице брата. И дабы разрядить обстановку, Кемаль поспешил на помощь. Но вдруг он увидел, что со стороны гавани к ним приближается ещё один человек, походка которого и манера держаться показались Кемалю очень знакомыми.
- Исмаил! Исмаил-бей! - радостно закричал Кемаль и поспешил навстречу старому другу, - вот уж не думал, что ты так скоро вернёшься в столицу! Тебя точно попутный ветер сюда занёс, а, Исмаил? Ведь мы же с тобой виделись только позавчера в Эдирне, правда, мельком, и ты сказал мне, что вернёшься не раньше, чем через две недели. Мы рады тебя снова видеть в наших краях, ведь ты в последнее время не балуешь нас своими посещениями, ведь так, брат?
Кемаль оглянулся на брата, и только теперь заметил строгое выражение его лица и его красноречивый взгляд, которым он одарил младшего брата. Кемаль понял, что ему не отвертеться от нравоучений Халила, и решил снести это испытание с честью. Поэтому он принял выжидательную позу и приготовился слушать.
