Шершавая холодная мгла обступила Ирум со всех сторон. Уже четвёртый день она сидела в темнице, дожидаясь своей участи. Осунувшаяся, похожая скорее на мертвеца, нежели на женщину, она могла вызвать только жалость. Фехми-ага, за которого её выдали замуж и которому она излила свою душу, оказался подлым предателем, рассказавшим обо всём Турхан-султан. Ирум кляла себя последними словами за то, что была так неосторожна в словах. Два дня тому назад у неё случился страшный припадок. Аги слышали, как за стенами бьётся и рыдает несчастная женщина. Ирум, словно безумная, металась от стены к стене, царапала голые камни, скулила и рычала, как подбитая собака, колотилась в двери, заклиная выпустить её, чтобы она могла разделаться со злодеем. Перед глазами стояло маленькое улыбающееся личико Гюнеш. По ней заключённая тосковала больше всего. Часто она выкликивала имя дочери, словно в беспамятстве. Но малютка не откликалась, и от этого становилось ещё тяжелее на сердце.
Наконец пришедший ага связал её и сутки держал в таком положении. Наконец женщина затихла, и её вновь развязали, позволив свободно передвигаться по своему закутку.
Три дня прошли, как в горячке. На четвёртый день Ирум отошла, но всё ещё была больна и разбита. Однажды, когда к дверям в очередной раз подошёл ага, чтобы удостовериться в том, что узница жива, Ирум заговорила с ним, прижавшись всем телом к дверям.
  - Ага, умоляю тебя, скажи, когда меня казнят? - голос калфы звучал робко и сдавленно. Сквозь редкую решотку в дверном окошке были видны её красные от слёз глаза.
  - Не знаю, хатун. Как решит великая валиде, так и будет. Чего ты от меня-то хочешь?
  - Узнай, как там моя Гюнеш, моя красавица... Жива ли, она, кто за ней смотрит? Убьют мать - одна на белом свете останется... Всевышний, не допусти... - Ирум вновь почувствовала, что заговаривается, но поделать ничего уже не могла.
  - Эй-ва-ах, да ты, женщина, совсем помешалась! Сиди себе...
  - Ага, заклинаю, не уходи! Разыщи Афру-хатун, лекарку Сёзен позови... Пусть они всё расскажут, пусть принесут мне мою девочку... Поцеловать её перед смертью в светлое личико, благословить... А там - делайте со мной, что хотите! - но последние слова были уже обращены в пустоту. Тюремщик ушёл, недовольно бормоча, а Ирум продолжала бессвязную речь. - Прошу, эфенди, смилуйся надо мной... Полу твоего кафтана поцелую, вечно буду молиться за тебя... Ага, ага, аааа.... Аллах тебя прокляни! Гром тебя побей, чёрная душа! Чтоб ты больше никогда счастья не видал, чтоб...
Женщина вновь почувствовала прилив забытья. Она осела на пол, умывая слезами  массивную дверь, к которой прижалась лицом, когда разговаривала со смотрителем. Она уже не кричала, а шипела, всхлипывала и прерывисто дышала. И сквозь этот бессвязный шум слышались обрывки бессильных проклятий.

Сказать, что услышав голос Нериман, Ирум очень удивилась - значит, на сказать ничего. Она ожидала услышать кого угодно, но не эту самонадеянную интриганку, так любящую портить кровь всем вокруг. Но сейчас у калфы просто не было сил и желания злиться, поэтому она устало выдохнула:
  - Поиздеваться пришла, хатун? - Ирум знала, что сейчас прозвучит какая-нибудь колкостт, но ей было решительно всё равно. За эти дни она испытала на своей шкуре целый ад, и теперь слова какой-то там Нериман просто-напросто не смогут уязвить её. Вот будь она сейчас на воле, а её кто-нибудь посмел задеть, тогда бы... Тогда, но не сейчас. Сейчас только пустота, сырость и этот насмешливый голос за дверьми.
  - Говори, зачем пришла? - уже сердито спросила Ирум. - Хочешь посмотреть, как меня повесят? Тогда зря явилась. Не думаю, что я умру сегодня. Кёсем-султан ещё захочет подкржать меня здесь, а уж потом и палачей отправит. - и вдруг в уме несчастной женщины словно молния сверкнула. - А, может, ты и есть палач? Загвбишь душу и глазом не моргнёшь, с тебя станется. Ну, что ж, радуйся, змея, моей смерти. В гареме ты не только меня изведёшь - многие с твоей помощью перед Всевышним предстанут.
Ирум говорила с насмешкой и нескрываемым презрением к непрошенной гостье. Она ненавидела Нериман за то, что сумела выбиться в служанки Кёсем, что делает почти всё, что заблагорассудится. В гареме её все тоже боялись и ненавидели, ибо характер и язык у неё были...
  - Хюма Шах-султан меня спасёт. - вдруг с уверенностью выпалила узница. - Шивекар-султан тоже пообещвла помочь. Сказали, что отправят ко мне Рукийе-хатун, и не сегодня - так завтра я убегу отсюда. Так что даже ты, гадюка, мне ничего не сделаешь.
Да, она надеялась. Сама не знала, откуда взялась эта надежда, но надеялась изо всех сил. Хюма-султан ни за что бы не стала бросать в огонь служанку, которая делает всё для госпожи и её детей. К тому же и "янтарная хасеки" на её стороне. Она посодействует, непременно... А уж если не она, так Салиха-султан... От Махиэнвер помощи ждать не придётся, ибо она и сама быдет рада сгноить Ирум в подземелье. А уж о валиде Турхан и думать нечего. Фехми-ага её верный человек, а она сама - "любящая невестка". Кто же, как не она, донёс всевластной Кёсем о том, что случилось? Если они ещё и с дочкой что-то сделают...
  - Ступай прочь. - наконец произнесла Ирум, не дождавшись от Нериман ответа. Та всё ещё стояла и насмешливо выслушивала. - Убирайся, подлая. Видать тебя тошно, сгинь!
И заключённая отошла от двери.

Ирум просто ушам своим не верила. В этой женщине, верно, сотня джиннов гнездо свила, не иначе. А как ещё можно объяснить то, что она так издевается и говорит такие вещи! Рукийе-калфа, запертая в бельевой, унизительные упрёки, да ещё и разговор о побеге... всё это никак не вязалось одно с другим. Ирум чувствовала, как в её голове вот-вот начнётся извержение вулкана от всех этих речей.
"Аллах свидетель, была б моя воля, кинулась бы к этой подлой Нериман, растерзала б её своими руками, на кусочки разорвала б... а там уж пусть делают со мной всё, что вздумается - повесят, четвертуют, в Босфор кинут - мне всё одно умирать..."
Кое-как совладав с гневом, недоумением и отчаянием, Ирум вновь подошла к дверям.
- Ты и десятой доли не пережила из того, что мне довелось испытать. Как же ты, хатун, меня можешь в чём-то упрекать? Будь ты на моём месте, давно б уже тебя казнили. Но я живучая, меня не так просто уничтожить. Передай тем, кому ты служишь, а особенно Кёсем-султан. По ёё милости, я теперь жду свою смерть. Вот только она ко мне не торопится, так и знай. И без тебя как-нибудь спасусь, а ты возвращайся в гарем. Можешь проведать Турхан-султан, переслать от меня поклон... - и Ирум-калфа неожиданно ударилась в истерический смех, да такой, что перед глазами встала туманная пелена. Взяв себя в руки и отдышавшись, наконец, она заключила:
- Иди прочь. Ничего от тебя не надо, никаких услуг. Сама выберусь.