С самого утра на душе валиде-султан было сумрачно. Весть, которая на днях прилетела в Топкапы, была отнюдь не радостной. Хотя, конечно, как посмотреть. Безусловно, тот факт, что Алемдар-паша безвременно преставился, не мог радовать султаншу, которой этот государственный муж был так предан. Бедная Гюльсюм осталась вдовой, и это тоже не давало покоя госпоже, хотя и несколько по иному поводу. Большую часть дня после того, как пришла горькая весть, Турхан сидела в своих покоях, пребывая в раздумьях: а что, если Гюльсюм на руку смерть Алемдара? Впрочем, она слишком юна и невинна, чтобы решиться на преднамеренное убийство.
"Ишь... - размышляла валиде, меряя шагами комнату, - "из молодых, да ранняя... Дочь своей матери, нечего сказать. Ну, пусть только приедет, я вызнаю у неё всё, что нужно. Может статься, она вообще к этому непричастна, хотя это и маловероятно."
Чутьё не обмануло султаншу, за долгие годы жизни в османском дворце научившуюся предугадывать некоторые события наперёд. Гюльсюм, действительно, не замедлила приехать в Топкапы. Верные калфы рассказали, что дочь Шивекар-султан была облачена в траур.
"Неужто она и впрямь скорбит по мужу?" - пронеслось в голове Турхан-султан, которая вышла на лестницу, обозревая свысока приезд безутешной юной вдовы.
- Рефия-хатун, - Турхан вернулась в свою комнату и окликнула хазнедар, которая как раз поднялась наверх, - позови ко мне Гюльсюм.
Расторопная служанка удалилась, а валиде удобно расположилась на тахте, обитой дорогими тканями. Едва госпожа успела поправить свои пышные золотые кудри, как порог комнаты уже переступала красавица Гюльсюм-султан, белокурая, с чудесной осанкой, благородными чертами лица и в изысканном наряде, приличествующем порядочной османской женщине-вдове.
- Подойди, доченька. - ласково обратилась Турхан к своей гостье и протянула правую руку в знак благословения.

Лучистый взгляд госпожи пронизывал девушку насквозь. Турхан умела читать в сердцах людей, и для неё не было тайной, что с некоторых пор молодая султанша не слишком-то хорошо думает о валиде. Но как бы то ни было, Турхан - выше всех женщин империи по своему статусу, и Гюльсюм, так же как и все, обязана подчиняться её решениям.
Но сейчас у ятурхан было не то настроение, чтобы показывать коготки. Напротив, валиде-султан была настроена очень даже миролюбиво по отношению к дочери Шивекар. Да, черкасская красавица и "янтарная лиса" не любили лруг друга, почти ненавидели, но зачем же переносить на молодую девушку свою антипатию к матери? Вот именно, незачем.
Когда гостья присела рядом с валиде, Турхан сделала короткий знак девушкам, и те удалились из комнаты. Разговор предстоял доверительный, семейный, и простым прислужницам не следовало его слышать.
- Красавица наша, Гюльсюм... Да примет Аллах твоего мужа. Мне только вчера сообщили. Почему же ты сразу не приехала к нам?
Этот вопрос пришёося не очень к месту, но валиде искала любую ниточку, которая сможет стать узором на полотне семейной беседы. Разумеется, Гюльсюм не могла не находиться в такую печальную минуту вне своего дворца. Это было бы непочтением - ни к усопшему, ни к морали и обычаям. Но Турхан слишком хорошо было известно, какие чувства питает старшая из дочерей Ибрагима к своему супругу. Так что кое-какие подозрения у валиде, всё-таки, имелись.
"А ведь скоро свадьба моей Гевхерхан... Остался какой-нибудь месяц. Иншалла, она полюбит своего супруга. А впрочем, даже если и нет, то уж, по крайности, не станет перечить моим приказам".

Когда принесли всё то, что необходимо при задушевной беседе, стало проще и даже как-то приятнее говорить. Турхан ощутила это, едва комната наполнилась запахами кофейных зёрен, молока и лукума, смешавшимися с ароматами фруктов и иных сладостей. Глаза повеселели, на душе стало легче. И это несмотря на то, что тема, которую двое султанш начали обсуждать, не располагала к такого рода угощениям.
- Я очень расстроилась, когда узнала. - сии слова Турхан не преминула сокрушённо качнуть головой, добавить во взгляд глянцевитую слюду печали. - Пошли тебе Всевышний терпения, милая. Но никто не может понять, как умер паша.  Что произошло, ни одна живая душа не знает. И не может узнать, пока ты, дорогая моя Гюльсюм, на это дело свет не прольёшь...
Турхан решила больше не ходить вокруг да около, к тому же, она была совершенно уверена, что создала все условия для того, чтобы говорить исключительно правду и ничего, кроме неё. Валиде хазретлери всем нутром чуяла, что в смерти Алемдара-паши есть какой-то изъян, и что это милое создание, сидящее сейчас по левую руку от матери падишаха, имеет к ней некое отношение - прямое или нет, это уже неважно. Достаточно было доказать причастность Гюльсюм-султан к гибели визиря, и тогда у Турхан появится ещё одно оружие против Шивекар.
- Не мог же посторонний человек проникнуть в ваш дом и убить паши на месте? Значит, это сделал кто-то из обитателей дворца, не так ли?
Два больших изумрудных глаза валиде внушительно поглядели на Гюльсюм. Султанша надеялась, что её юная гостья смутится, опустит взор, выдаст своё волнение. Ничуть не бывало - Гюльсюм сохранила присутствие духа и ни единым знаком не показала замешательства или неспокойствия. Возможно, она и правда, невиновна, но это надлежало ещё и доказать.
"Надо обязательно послать во дворец хранителя покоев, пусть всё расследует".