Махиэнвер-султан, вдова султана Ибрагима, мать шехзаде Орхана хазретлери, могущественная, умная и влиятельная госпожа, скорым и громким шагом, в роскошном зелёном наряде и высоком хотозе на голове, шла по коридорам Жемчужного павильона. Крылья её точёного носа трепетали от гнева, чёрные брови сдвинуты, прекрасные губы сжаты, а глаза... о, если бы они умели метать настоящие молнии, подобно языческим божествам, от чудесного здания не осталось бы камня на камне. Вечная спутница, сообщница и пособница во всех делах, Нериман-калфа, а с ней ещё двое девушек и столько же евнухов, следовали за хасеки-султан. Они чувствовали гнев и воинственный настрой своей госпожи на расстоянии, а потому никто не рисковал раскрывать рот. Гнев зародился в сердце султанши не более получаса тому назад, когда верная Нериман принесла невесть откуда записку такого содержания:

"Высокочтимая Махиэнвер-султан хазретлери! У меня к Вам есть очень важное дело. Жду Вас в Жемчужном павильоне."

Ни подписи, ни объяснений, - ничего, за что можно было зацепиться либо глазом, либо разумом. Махиэнвер скомкала записку и кинула в огонь. Пламя со смаком лизнуло хорошо сделанную бумагу, а та, кому предназначалось это послание, велела подать высокий зелёный головной убор с изумрудами, и уже через десять минут госпожа очутилась в назначенном месте.
- Дорогу! Махиэнвер-султан хазретлери!
Бостанджи, дежурившие у дверей, распахнули тяжёлые створки, и султанша, дав знак слугам ждать снаружи, вступила в просторную комнату, посреди коей стояла ширма, предусмотрительно кем-то припасённая. А через секунду хасеки увидела того, к т о её припас. Его-то госпожа ожидала и хотела увидеть в самую последнюю очередь. Высокую, крепкую и грозную фигуру янычара не спутаешь ни с кем другим. Это вам не обрюзгший паша или законник, это баш-агасы, способный согнуть в бараний рог всякого, кто на него косо взглянет.
- Эркин-ага? - вопросительная нотка в голосе женщины прозвучала едва заметно. - Значит, вот кто так настойчиво добивался разговора со мной. Я внимательно слушаю тебя, но учти: у меня мало времени.
Махиэнвер знала, что перед этим янычаром большинство царедворцев испытывали ужас, зачастую благоговейный. К той же когорте принадлежали, например, Шивекар, Эмине или Хюма Шах. Мать шехзаде Орхана принадлежала к султаншам противоположного типа, как, собственно говоря, и валиде Турхан или покойная Кёсем-султан. Она не собиралась давать слабину перед человеком, в руках коего сосредоточена самая разрушительная сила - янычарский оджак (корпус). Махиэнвер сознавала своё могущество, знала, что её сын любим "львами ислама", так что на её стороне было много людей и благоприятных обстоятельств. Хотя от такого "фрукта", как Эркин, можно ожидать всего, чего угодно. Но что бы там ни было, хасеки мысленно приготовила себя ко всему. Однако то, что она услышала через некоторое время, повергло её в неподдельный трепет, смешанный с гневом. Но обо всём по порядку...

Отредактировано Махиэнвер-султан (2017-05-22 20:46:17)

Учтивое приветствие не было оставлено госпожою без внимания. Женщина величаво повернула голову в сторону ширмы. Её нефритовые глаза были полуприкрыты в знак того, что она готова к длительному разговору и склонна к компромиссам в случае необходимости. Однако странный вопрос, с которого началась беседа, насторожил хасеки-султан. Разумеется, она разговаривает со своим сыном каждодневно, но сейчас Махиэнвер никак не могла взять в толк, куда клонит этот человек.
- Шехзаде, слава Аллаху, в здравии. Я сегодня говорила с Орханом. Он часто справляется о тебе и Гевхерхан. - Махиэнвер не преминула поддеть Эркина, ибо ей было прекрасно известно, что в семье янычара уже третий год царят нелады.
Хасеки несколько приукрасила действительность: нынче утром она не успела поговорить с Орханом, одарить его материнским благословением. Но Эркину этого знать не обязательно. Только и успела она этим утром повидаться с Атике, которой отчего-то нездоровилось. Дочка жаловалась на сильнейшую головную боль.
- Так какое у тебя дело, Эркин-эфенди? Не ходи вокруг да около, рассказывай.
Прекрасное, по-прежнему молодое лицо султанши посуровело. Исчезла его утончённость, проступило нетерпение, делающее изящные черты более резкими, какими-то нечеловечески прекрасными, зловещими. В эту минуту они с Эркином походили друг на друга.
В это мгновение в груди госпожи закололо нехорошее предчувствие. Что оно вещало, неизвестно, однако Махиэнвер всей кожей ощущала, что сейчас прозвучит нечто такое, что потрясёт хасеки до глубины души. Может быть, это связано с Орханом (недаром же ага помянул его в начале разговора), хотя, возможно, дурная весть будет относится к кому-то другому. От такого человека, как Эркин, можно ожидать всего, и чем невероятнее, тем вернее.
Оставалось только гадать, что сейчас последует за нетерпеливым приказом госпожи.
В комнате было совершенно душно, несмотря на то, что на окнах были широкие решётки, позволяющие потокам воздуха свободно проникать внутрь. Хасеки ощутила, что высокий и довольно массивный хотоз нестерпимо давит на голову, но, обладающая природным терпением и выносливостью, султанша не уронила себя перед рабом и не переменилась в лице. Повисла выжидательная тишина. Воздух весомым столбами колыхался в покоях, от ширмы пахло каким-то особым маслом (видно, она совсем недавно вышла из под умелого резца мастера). Махиэнвер устремила взгляд своих недобрых, словно тёмная вода, очей, сквозь прорезь ширмы на янычара. Тот словно бы нарочно выдерживал паузу, и Махиэнвер вновь ощутила подспудный страх. Дурное предчувствие сизым облачком вкатилось в покои.

При слове "девушка", Махиэнвер-султан не на шутку встревожилась. Для Орхана был собран прекрасный гарем, о котором знали только обитатели дворца. Что же могло случиться, что о какой-то хатун прознал не кто-нибудь, а глава янычар? Но когда, спустя мгновение, с той стороны перегородки донеслось выражение "дурная слава", султанша почувствовала, как у неё леденеют кончики пальцев. Знак недобрый по всем пунктам. О каком таком злачном месте говорит Эркин-бей? Что ему известно? Госпожа с трудом пыталась собрать свои разбредшиеся мысли в одно целое, и когда поняла, что ей это более или менее удалось, решила поддеть своего собеседника:
- Кажется, я ясно выразилась: говори по существу. Мало ли в Стамбуле мест с дурной славой? Чего греха таить, и про янычарский корпус такие слухи ходят...
На этом месте Махиэнвер сделала многозначительную паузу, давая понять, что и ей известно достаточно, чтобы очернить Эркина-агу в глазах валиде и падишаха. Сейчас, конечно, это был чистейшей воды блеф, но султанша тешилась мыслью, что не сегодня, так завтра узнает одну из тайн Эркина. Это всего лишь вопрос времени.
Вновь повисло тягостное молчание, во время которого Махиэнвер не оставляла попыток угадать, о каком, всё-таки, месте идёт речь. Девушки есть везде, особенно в... Мысль запнулась, упала, а потому так и не достигла конечного пункта, но этого уже, собственно говоря, и не требовалось - султанша поняла всё то, что нужно. Мейхана! Девушки имеются в любой мейхане Стамбула! Неужели её единственный сын, надежда и опора, свет материнских очей, позволил себе выйти не просто в город, но в дом греха? Женщина почувствовала, что слабеет. Зной давил на неё так, словно хотел удушить. Но хасеки мысленно приказала себе держаться с прежним достоинством, даже если через какие-нибудь проклятые полсекунды её опасения подтвердятся.
За страшной мыслью последовала ещё одна, на сей раз, утешительная. Не могут ли это быть козни той же Турхан, или Хюмы, или... В конце концов, врагам порою свойственно объединяться, чтобы одолеть того, чьё могущество и вес достаточно велики. Очень возможно. Махиэнвер, бесспорно, знала, что существование Орхана для остальных хасеки словно ком в горле, так что союз таких змей, как Шивекар, Хюма Шах, Муаззез, Турхан, Салиха и Эмине, очень возможная штука.
"Если эти гадюки, в самом деле, решили испортить репутацию мне и моему сыну, то я всех их уничтожу по одной." - подумала Махиэнвер-султан, после чего бросила свой пронзительный взгляд на Эркина, скрытого резной перегородкой.
"И тебя, Эркин-ага, тоже, если только ты к этой клевете хоть как-то причастен!"

Невозможно передать, что испытала Махиэнвер-султан, услышав всю правду о своём единственном сыне. В первую минуту ей показалось, что её голову охватило тридцать языков пламени, а ноги вросли в землю. Султанша силилась что-то произнести, но на языке стояла пустынная сушь, и слова словно утонули в ней. Какое-то время по обе стороны перегородки царила тишина. Казалось, оба собеседника лихорадочно обдумывали последствия разговора. Махиэнвер не знала, что было на уме у Эркина-аги, знала только, что в её раскалившемся мозгу был сущий хаос. Женщина мутным взглядом оглядела комнату, словно искала защиты у массивных стен, обратила взор на начертанные ближе к потолку изречения из Корана - что-что, а уж это должно было внести в её сметенное сердце хотя бы отдалённое подобие покоя. Не помогло даже это. Когда сушь отступила, и слова сами собой вынырнули из глубин сознания, Махиэнвер дала волю гневу и проклятиям:
- Да отсохнет твой скверный язык, Эркин-ага! - в порыве лютого негодования воскликнула госпожа. Эти слова прозвучали грозно и беспомощно в одно и то же время. Оскорблённое чувство матери, задетая честь шехзаде, боязнь огласки и позора - всё слышалось в звуках голоса султанши. - Как ты посмел возводить напраслину на шехзаде? За такое бесчестье не будет тебе прощения в обоих мирах.
В самом деле, слова Эркина-эфенди были чрезвычайно дерзки и наполнены крамолой против представителя султанской семьи. Наказание за подобную клевету - казнь. Если бы у разъярённой Махиэнвер была в руках такая сила, она бы собственноручно вырвала из груди предателя его нечестивое сердце и скормила поганым псам. Гнев хасеки хазретлери начал постепенно утихать лишь тогда, когда в её разумной, умудрённой бессчётным количеством интриг, голове пронеслась мысль:
"Эркин-ага, может быть, и враждебен ко мне, но он не настолько лишён рассудка, чтобы строить навет на шехзаде Орхана. Ему слишком дорого его положение, и родство с династией разрывать ему тоже невыгодно. Неужели, его слова не пустой звук?"
От таких соображений на душе становилось ещё горше. Махиэнвер не знала, что ещё сказать, ибо в тот момент на языке ничего не было, кроме громов и молний, предназначенных для оскорбителя. Вновь воцарилась тишина, недолгая, но звенящая. От стен всё ещё рикошетом отскакивали произнесённые в запале проклятия. Постепенно хасеки поборола свою злобу, припомнила, что в некоторых случаях следует наносить ответный удар, а в следующий миг почувствовала, как её язычок раздваивается. В переносном смысле, разумеется, но и это уже немало.
- Допустим, я поверила тебе. - начала черкешенка примиряюще, в её голосе зазвучала хитреца. - Но что же ты сам делал в таком месте, а? Несколько месяцев тому назад ты обручился с Гевхерхан-султан, породнился с династией Османов... Как же ты теперь объяснишь пребывание в мейхане, а? К тому же, у тебя нет никаких доказательств того, что твои слова - истина.
Султанша смолкла, выжидающе глядя за ширму.