Видя, что Нихаль убежала к подругам, Фехамет, наконец-то получила возможность поговорить с госпожой наедине. Ей было отрадно видеть, что такая красивая, могущественная и умная султанша не проявляет ни капли чванства и относится к совершенно незнакомому ребёнку так же, как к родному.
Это тронуло Фехамет до глубины души.
- Бедная малютка... - проговорила женщина, провожая взглядом Нихаль. - Они с матерью из Бейоглу, там месяц назад случился пожар, их дом сгорел, отец погиб в огне. С тех пор они и живут здесь. Мама Нихаль отправилась туда, где они жили раньше, до сих пор, бедная, не может оправиться от горя.
Фехамет говорила, искренне сочувствуя чужому горю, как если бы это было своё собственное. Так уж была устроена эта женщина - утешение других, помощь ближним и не только, всё это было её сущностью, её водой, солнцем и воздухом, без добрых дел она не могла существовать, всегда старалась делать благо по зову сердца и никак иначе. Вот и сейчас, говоря о бедной Нихаль, Фехамет от души сопереживала, чувствовала на себе её беду, боль, отчаяние. В какой-то момент, впрочем, жена опального визиря спохватилась и, вспомнив, что перед нею стоит валиде-султан, осеклась, повернулась и проговорила.
- А меня зовут Фехамет, госпожа. Вы меня не видели раньше - я жена Хезарпаре Ахмеда-паши,
которого уж год как лишили должности великого визиря. Сегодня я ответственная за вакф. Жёны государственных лиц наведываются сюда и заправляют всем по очереди. Эта неделя на моей совести
Закончив говорить, Фехамет-хатун огляделась, стараясь увидеть, нет ли нигде какого-нибудь озорства - в приюте очень много детей и подростков, и мелкие проказы вполне в их духе. К счастью, везде всё было относительно чисто и аккуратно, обитатели приюта вели себя на удивление чинно (не каждый день к ним захаживают такие гости... имеется в виду, конечно, не Кёсем-султан, которая посещала свой благотворительный фон регулярно, и к которой здешние люди привыкли).
- Слышала о джюлюсе Мехмед-хана. - продолжила Фехамет, чувствуя потребность заполнить чем-нибудь затянувшуюся паузу. - Наш повелитель был словно молодой лев. Мой супруг очень любит его и часто говорил мне, что из шехзаде Мехмеда вырастет настоящий властитель османов, отважный воин и мудрый правитель.
Со стороны это всё могло звучать как лесть, но такой уж человек Фехамет-хатун, она никому и никогда не льстит. Тем более, что слухи о джюлюсе и в самом деле были таковы, как она говорила, да и Ахмед-паша часто восторженно отзывался о старшем шехзаде, смышлёном не по годам. Где же тут лесть и пресмыкание?
Чтобы не стоять на одном месте, переминаясь с ноги на ногу, хатун решила показать высокой гостье место, где часто любила сиживать Кёсем-султан. Фехамет справедливо полагала, что теперь и Турхан-султан, удостоившись столь высокого титула, может позволить себе ощутить всю его прелесть. Обе женщины - султанша и её собеседница - поднялись по лестнице и оказались на верхнем ярусе строения. Этот ярус, четвёртый, открывал роскошные виды на весь Стамбул. Здесь не было такого беспорядка, как на прочих этажах. Чудесная мебель, резьба и ковка, шелка и парча, в общем, всё, что приличествует представительницам Османской династии, было собрано в одном месте. Фехамет взглядом указала на скамью с невысокой спинкой, по форме напоминающую султанский трон. Валиде коротким кивком поблагодарила свою провожатую и устроилась на почётном месте. Фехамет же расположилась на невысоком пуфе по левую руку от султанши. Двое слуг внесли столик со сладостями, кофе и фруктами (в вакфе были такие порядки - Кёсем-султан могла приехать в любой день, так что про запас всегда было то, что она любит. Если же Махпейкер не появлялась в фонде, сладости раздавались детям и незамужним девушкам).
- Осмелюсь спросить, султаным, что привело Вас к нам? - несмело начала Фехамет. Турхан-султан была для неё пока ещё загадкой.
