Конец марта. Стамбул уже начинает вовсю цвести и пахнуть, из Хасбахче ароматы первых цветов разносятся по всему дворцу. Шивекар-султан чувствовала себя необыкновенно свежей в это погожее утро. Эмир и Гюльсюм уже позавтракали со своей валиде, юная султанша отправилась на занятия, а малютка шехзаде - в сад вместе с Рукийе. Делать было совершенно нечего, и Шивекар подумывала взяться за шитьё или прочесть что-нибудь из Саади, а то и вовсе отправиться, скажем, к Ханзаде или Айшехан. Бывая у старших дочерей Кёсем, Шивекар всегда ощущала незыблемое спокойствие. наверное, потому, что там нет злобы и зависти, там не плетут интриги и не строят козни. Одним словом, в гостях было очень хорошо. Но планы на день рухнули, как соломенный домик, когда дверь тихонько скрипнула, и в покои вошла калфа. Нет, не Рукийе, как можно было подумать, а другая. Пышные каштановые волосы, плутоватые глаза, острый нос и хитрющая улыбка.
- Госпожа, - начала хатун без всяких предисловий, - Эмине-султан зовёт Вас к себе.
Шивекар изумлённо приподняла бровь. Ферахшад? С чего бы это вдруг? Сколько помнится, они не то чтобы не ладили, но и закадычными подругами тоже не были. Любопытно, даже очень.
- Ступай. - проговорила хасеки-султан, поднимаясь. - Я скоро буду.
Саадет-хатун (только теперь Шивекар ясно припомнила имя незваной гостьи) поклонилась и бойко пошла по коридору. Когда затихли последние звуки удаляющихся шагов, султанша подошла к зеркалу, поправила волосы и надела на шею новое колье, подарок повелителя. Кто знает, может быть, дражайшая Эмине-султан захочет как-нибудь досадить, тогда можно будет смело похвастаться обновкой, принятой лично из рук падишаха.
К комнате Ферахшад султанша подошла тихо. Завидев госпожу, аги без промедления распахнули створки дверей, и Шивекар чинно вошла внутрь. Эмине, судя по всему, ждала её. Она сидела, сложа руки так, будто что-то прятала, и к тому же, вид у неё был загадочный.
- Мир тебе, Эмине. - начала гостья. - Как видишь, я пришла по первому зову.
"Странно, - подумала "янтарная лиса", оглядывая покои, - ни Алемшаха, ни Хайриниссы не видать..." В самом деле, не было слышно детских голосов. Вполне возможно, что шехзаде и маленькая султанша нарочно высланы из комнаты. Очевидно, Ферахшад есть, чем поделиться и о чём поведать. Шивекар прошла и села рядом с Эмине на широкую тахту, обитую тёмной тканью.
- Как наша Хайринисса? - начала она, чтобы в комнате не царило гнетущее молчание. - Она уже идёт на поправку, иншалла?
Хотя Шивекар и недолюбливала свою нынешнюю собеседницу, но к её детям (как и ко всем детям вообще) относилась с материнской теплотой. Особенно к Хайриниссе, с первого мгновения жизни обречённой на смерть во цвете лет. У малышки обнаружили серьёзный недуг, который будет год от года точить её всё сильнее. И сейчас, осведомляясь о здоровье малютки, Шивекар не имела в виду ничего дурного, а спрашивала с живым участием. Разумеется, она догадывалась, что речь пойдёт не о Хайриниссе и её болезни, а о чём-то таком, что можно обсудить промеж четырёх глаз.

Это тихое сдавленное "Опять" стоило тысячи слов. Шивекар поняла всё и сразу, и ей стало неловко за свой вопрос, который пришёлся так некстати. Она молча обняла Эмине, и двое хасеки несколько минут сидели, не говоря ни слова. Безутешная мать тихо плакала, а её гостья молча обнимала её за плечи, словно пыталась взять всю боль на себя. Наконец, Ферахшад успокоилась и утёрла слёзы. Шивекар тепло взглянула в глаза своей собеседницы. В это мгновение янтарная хасеки поняла, как же правы были законы гарема, по которым все жёны султана должны быть равны. Правила не допускали ссор и склок, и сейчас Шивекар точно знала, почему. Приходит такой день, когда человеческое сострадание берёт верх над неприязнью и тягой к соперничеству. Шивекар искренне жалела Эмине, стсрадала её горю, словно Хайринисса была и её дочерью. Ферахшад благодарно посмотрела на свою гостью. Им не требовалось слов утешения - они могли бы оказаться неуместными.
Наконец, плач затих, слёзы высохли окончательно, и тут...
- Я не ослышалась? - переспросила Шивекар, не будучи в силах поверить собственным ушам.
Эмине помотала головой. Янтарная хасеки пришла в замешательство. Фатьма-султан... Какого мгения можно было держаться о дочери самой Кёсем-султан? Разумеется, самого положительного, ибо у такой благочестивой и вместе с тем могущественной жизни и дети украшены добродетелями. так-то оно так, да только в отношении Фатьмы-султан этого сказать было нельзя. От госпожи, которая с самого первого дня водит дружбу исключительно с Турхан, ничего хорошего нельзя было ожидать. К тому же, как казалось Шивекар (и, похоже, не ей одной), Фатьма с ног до головы была исполнена лицемерия. Как сладко она говорила с каждой из жён своего царственного брата, как восхищалась вкусом Ибрагима, а потом (можно было в этом поклясться), выливала на каждую по ушату дёгтя.
А уж то, что недавно стало известно им с Хюмой, и вовсе перевернуло представление о Фатьме-султан. Обе хасеки были уверены, что Кёсем-султан даже не подозревает, какие грехи водятся за её златокудрой доченькой. Дело оставалось за малым - выбрать удобное время и представить неопровержимое доказательство вины Фатьмы. Этим доказательством, бесспорно, должен послужить Сулейман-паша. Умерший и воскресший, жертва вероломства собственной супруги.
Пораскинув умом несколько секунд, Шивекар произнесла:
- Если бы не её привязанность к этой змее Турхан, цены бы ей не было. А так с кем поведёшься...
Эмине усмехнулась. По всей видимости, она разделяла это мнение. Шивекар перевела взгляд на Ферахшад, словно говоря, что здесь не самое лучшее место, чтобы перемывать косточки той, которая без зазрения совести чуть не свела в могилу своего мужа. Фатьма отличалась мстительным нравом, это Шивекар почувствовала скоро после приезда султанши в Стамбул.
- Разумеется, мы все не безгрешны, но дружба с Турхан - самое тяжкое преступление, как по мне. Так что Фатьма-султан давно стала преступницей в моих глазах.
Это было сказано как бы в шутку, но при этих словах Эмине посерьёзнела, а в очах госпожи загорелся недобрый огонёк, словно шайтан зажёг лучинку.

Когда в руки султанши попал свёрнутый листок, она не сразу поняла, к чему всё это идёт. Лишь, когда развернула и начала вчитываться в послание, всё стало для неё ясно, как Божий день. Поразительная встреча с Сулейманом-пашой в ювелирной лавке, организованная двумя небезызвестными особами, не прошла даром. Фатьма, видимо, сильно испугалась, что всё её дело может пойти прахом.
Письмо гласило:

Досточтимый Абдуррахман-эфенди.
Как кадий Сарухана, Вы должны об этом знать. Мой супруг, Кёр Сулейман-паша, не мёртв, как все думали, а стало быть, нужно как можно скорее завершить начатое дело. Всё имущество паши в кратчайшие сроки должно быть переписано на меня. Надеюсь, Вы прекрасно помните наш с Вами уговор, ибо в противном случае Вы рискуете не только саном, но и собственной жизнью.
Если в течении двух дней после того, как это послание попадёт к Вам в руки, все бумаги не будут подготовлены и отосланы в столицу, можете попрощаться с головой.

Сказать, что прочитанное ошеломило Шивкар-султан, значило не сказать ничего. Допустим, Фатьма-султан покушалась на своего супруга, но он чудом выжил. Что ж, во все времена жёны мечтали избавиться от опостылевших мужей, в этом ничего нового нет. Вся загвоздка состояла в том, что Сулейман-паша был хорош собой, а кроме того, искренне любил Фатьму, делал всё по единому мановению её пальца. Такая вопиющая неблагодарность неприятно поражала. Сверх того, Фатьма бессовестно хочет забрать всё то, что принадлежало паше при жизни. О, то, что попало в руки Эмине - ценнейший документ, который, иншалла, многим откроет истинное лицо госпожи.
С полминуты Шивекар сидела, как оглушённая. В руках до сих пор было письмо, но она уже не глядела на него. Ей рисовались упоительные картины разоблачения Фатьмы-султан, её позорной ссылки, злорадных пересудов между остальными жёнами. Словом, окажись это письмецо в покоях Кёсем-султан, разговор с Фатьмой предстоял бы долгий и нелицеприятный.
- Как... как оно попало к тебе в руки? - всё ещё до конца не придя в себя, спросила Шивкар. Она, действительно, опомниться не могла от потрясения. Хасеки не без оснований полагала, что для того, чтоб заполучить такую ценную бумагу, нужно пуститься не на одну хитрость, обвести вокруг пальца едва ли не всю свиту госпожи, отвести глаза страже, словом, проявить прямо-таки змеиную изворотливость. И, видимо, у безобидной с виду Эмине это получилось, да ещё как. Шивекар аж досада взяла из-за того, что вся их с Хюмой игра теперь кажется детским лепетом. В конце концов, выманить Фатьму из дворца и завлечь в ювелирную лавку - плёвое дело, госпожа известная любительница украшений. А вот достать письмо из её покоев, да ещё так, чтобы не заметила владелица, это надо уметь.
"А что, если Ферахшад сама не погнушалась написать всю эту галиматью и очернить Фатьму-султан? - подумала Шивекар на какую-то долю секунды. - Впрочем, нет. Такое даже шайтану в голову не пришло бы. Хотя наша госпожа сама, как... Кхм, о чём это я!"
- Тонкая работа. - заключила Шивекар, поняв, что Эмине не слишком горит желанием ответить на поставленный вопрос гостьи. - Представляю, какой шум поднимется, когда все об этом узнают.