Мехмед-паша заметил горечь в словах и в очах султанши. Он прекрасно понял, что она имеет в виду. Когда убили её сына, султанзаде было всего пятнадцать лет, и он, конечно же, никак не мог участвовать в таком деле, как тайное собрание. Про всё случившееся он узнал от родных. Но почему султанша говорит с ним так, словно именно он стал палачом для её шехзаде? Хотя грех сердиться на неё - она утратила единственную радость, лишилась частички своей души. Эта рана никогда не затянется. Гораздо больше удивляло пашу другое: Михрибан-султан укрыла у себя прелюбодейку, которую сначала необходимо отвести к судье. Такое самовольство, если оно дойдёт до Кёсем-султан, не останется безнаказанным.
- Мои соболезнования, госпожа. Да пребудет шехзаде Хюсейн в раю.
Обоюдное молчание продлилось недолго. За это время люди стали потихоньку рассеиваться, приступать к своим обыденным делам. Мехмед слышал их пересуды и думал, чем всё это может обернуться. Толки народа, доносившиеся со всех сторон, подсказали паше нужные слова.
- Простите мою дерзость, хасеки-султан, но разве можно брать девушку к себе в услужение, когда её нужно в первую очередь привести к кадию...
Объяснения хасеки звучали убедительно, и Мехмед, поставив себя на её место, понял, что сделал бы так же, нисколько не задумываясь. Услышав просьбу сопроводить госпожу до кареты, паша согласился. Они медленно, прогулочным шагом, двинулись по Капалы Чарши. Шли они, не говоря ни слова. Султанзаде думал о недавнем происшествии, отмечая, что как только Михрибан-султан приехала в Стамбул, что ни день, то событие. К добру это или к худу, судить паша не мог. Единственное, что он осознавал, что рядом с ним идёт не просто госпожа, а женщина, у которой отняли сына и разбили сердце. С такими, как она, нужно быть крайне осторожным и продумывать всё на два хода вперёд. А что, если она задумала отомстить Кёсем-султан?
Рынок казался просто нескончаемым. Лавки, палатки с разнообразными изделиями - всё это тянулось по обе стороны, и Мехмед уже утомился слушать базарный гомон. Однако памятуя, что в присутствии султанши, пусть уже и бездетной, пусть опальной, но султанши нужно быть вежливым и обходительным, держался спокойно и бесстрастно, хотя кое-какие разговорчики его занимали.
- Слышал, эфенди? Эту бесстыдницу помиловали. И кто! Госпожа, которая появилась на площади. Мы все думали, что это Кёсем-султан, ан не тут-то было. Ты раньше видел её?
- Не видал, почтеннейший. А, может, и видал. Плохо у меня, знаешь ли, с памятью на лица. Особенно на женские.
Да... сегодняшнее событие всяк судил по-своему. У каждого был свой взгляд на случившееся.
- Доброго здоровья, душа моя Айше. Что, тоже вышла на рынок? Твой хрыч отпустил тебя? - говорила молоденькая турчанка, чьё красивое личико было скрыто под полупрозрачным яшмаком. Подведённые глазки лукаво сияли.
- Отпустил, хвала Аллаху. Как ты, сестрица Нигяр? Слышала, что сегодня случилось? - отвечала сдобная, как анатолийское яблочко, женщина. Лицо своё она не прятала.
- Как не слышать, родная... Такой срам!
- Срам? Где твоя голова, Нигяр! Да будь моя воля, я бы моему извергу не то, что с одним, а с двумя изменила. Принесла бы домой за пазухой - пусть живут себе да меня тешат. Ха!
Поскольку паша и его досточтимая спутница шли достаточно медленно, Мехмед слышал всё от слова до слова.
"Интересно, кому досталось такое сокровище, как Айше-хатун? Дай Аллах терпения тому несчастному..." - мысленно усмехаясь, подумал паша.
Наконец показалась карета. Султанзаде и хасеки остановились у экипажа. Людей тут не было, и можно было поговорить без опаски.
- Вы говорили, что Ханзаде-султан - сокровище. Ваша правда, я очень люблю и ценю свою будущую жену. Позавчера на неё напали какие-то шакалы. Хвала Всевышнему, я оказался поблизости. Уверен, за этим кто-то стоит. И когда я его найду, своими руками вырву сердце.
