Странно было слушать укоры в свой адрес и не понимать их причину. Махиэнвер слушала султана с напряжённым вниманием, стараясь разгадать причину его гнева. Нет, что бы ни говорили, а Мехмед в свои восемнадцать стал уже настоящим мужчиной, полновластным хозяином своей державы, было видно, что он не намерен выпустить бразды правления из своих рук, которые уже окрепли. Это стало ясно именно после его возвращения с похода. Хасеки стояла и глядела на молодого повелителя с непониманием - как ни старалась султанша понять, что произошло, ей это никак не удавалось. Орхан, которого Мехмед ещё вчера превозносил, вдруг впал в немилость, навлёк на себя гнев венценосного брата... Но чем?
- Мой повелитель, я не понимаю, что могло Вас прогневать... Неужели шехзаде совершил что-то недопустимое? Разве не он спас Вам жизнь в бою?
Оба вопроса остались без ответа, во всяком случае, Мехмед не торопился отвечать ни на тот, ни на другой. Он пристально смотрел на хасеки, словно пытался прочесть её душу. Увы, как бы ни был молодой правитель силён, как бы крепка ни была его рука, а опыта у него ещё не хватало - читать людские души могут лишь те, кто прожил тяжёлую жизнь, либо обладает врождённым даром. Нынешний властитель османов находился ещё только в самом начале своего славного пути, а значит, ему ещё неоткуда взять такой важный навык, как проницательность. Зато Махиэнвер материнским нутром почуяла неладное и теперь лихорадочно раздумывала, как бы отвести беду от своего сына.
"Неужели повелителю стал известен тот давний грех шехзаде, когда Эркин обнаружил его в мейхане, в объятиях распутницы? Но ведь прошло уже много времени, да и я пригрозила Эркину смертью, если он выдаст нашу тайну. Может быть, Нуман-паша кому-то проговорился - в конце концов, именно он подарил Орхану эту наложницу, Эфшан-хатун, мир её праху... О, Всевышний, что же, что могло произойти за это время?"
Мысли сменялись с непостижимой быстротой, Махиэнвер чувствовала, как голова прямо-таки наливается свинцом, как этот свинец густеет и твердеет, мешает думать, жить. Опасность, нависшая над Орханом пугала своей неизвестностью, непонятностью своего происхождения. Одно только и осознавала хасеки: шехзаде кто-то оговорил, очернил в глазах султана. Кто?
- Но что бы там ни было, знайте: Орхан ни в чём не виноват, его кто-то оклеветал, кто-то хочет поссорить братьев. Разве это не очевидно? Как мать я Вам говорю: моего греха нет, я воспитала достойного шехзаде - великодушного, самоотверженного. Стал бы мой сын, будь он хоть в чём-то грешен перед Вами, защищать Вас в походе?
Махиэнвер с каждым словом обретала уверенность, но эта уверенность словно разбивалась о невидимую стену. Мехмед был не на шутку разгневан.