Вечер проходил тихо и даже скучно. Наведя порядок в девичьей, Элиф решила заглянуть к Эркину-аге, чтобы посмотреть, как себя чувствует супруг Гевхерхан-султан. Было время, когда калфа от души желала зла янычарскому аге, в душе проклинала его за то, что он ранил госпожу в самое душу, оставив её кровоточить и покрываться струпьями. За два года успело кое-что измениться - Элиф всё внимательнее присматривалась к этому человеку, наблюдала за ним, вспоминала ту страшную ночь, когда Эркин сильно избил хатун за то, что она стала пособницей Гевхерхан в свадебном обмане. Синяки и ссадины сошли быстро, но рубец на сердце никак не хотел заживать, и Элиф думала о главе янычар всё чаще и чаще, и - о, ужас! - не только без ненависти, а напротив. Как бы ни была она верна своей госпоже, но нежданное чувство всё чаще приводило калфу к покоям аги, где он теперь лежал, тяжко раненный и бессильный, держась на краю своей жизни. Сначала Элиф просто заглядывала к Эркину в комнату, потом стала заходить, а потом осмелела и принялась лично растирать его широкую грудь специально сделанной мазью, чтобы рана, глубокая и устрашающая, червонной ямой зияющая под сердцем, скорее затянулась и зажила. Так было и в этот раз... точнее, должно было быть,
Калфа заглянула в комнату и замерла. Ей была видна постель, лежащий на ней человек. Что-то смущало Элиф, она и сама не могла понять, что именно, но хатун аккуратно приоткрыла дверь ещё на пол-пальца. Стало видно, на ложе кто-то сидит. Какая-то девушка. Тонкими ручками она растирает мазь на груди раненного. Калфа мгновенно спряталась, пока её не заметили, и стала ждать у дверей. Наконец, дверь скрипнула, и вечерняя гостья Эркина-аги вышла наружу. Калфа присмотрелась: чёрные вьющиеся волосы, смуглая кожа, следы недавних ожогов...
"Терезия? О, Аллах, неужто глаза не обманывают меня? Но что ей тут делать, что она здесь забыла?" - терялась в догадках Элиф. Её ревнивое запальчивое сердце опередило разум на два хода вперёд, и когда Терезия уже собиралась уходить, калфа вовремя схватила хатун за руку.
- А ну-ка постой. - приказала женщина. Терезия попыталась высвободиться, но не тут-то было. Цепкие пальцы Элиф держали надёжно. - Что ты делала в этих покоях, красавица?
Голос калфы был похожим на сочащийся елей или валашский мёд. Она буравила девушку-найдёныша взглядом так, словно хотела просверлить ей меж бровей отверстие, сквозь которое можно пустить стрелу. Терезия молчала и словно не понимала вопроса. Элиф окрысилась ещё больше.
"Кем она себя считает? Не успела оправиться, как уже по комнатам шастает... Вот дождусь утра - и так проучу её, чтобы забыла, как шататься по дворцу в неурочный час."

Притворство, с каким Терезия переспрашивала калфу, только подзадоривало Элиф. Она одарила хатун таким взглядом, словно собиралась вытянуть из её куриного умишка всё-всё, о чём та, по наивности своей, мечтает. Например, о том, как сделаться помощницей Гевхерхан-султан, как сместить Элиф-калфу с насиженного места и жить в полном довольстве и достатке. Желая показать, что не верит этой смазливой девчонке ни на волосок, калфа сделала невинное лицо и произнесла с явной издёвкой:
- Ну, конечно, я так и подумала. - а дальше она уже говорила с нескрываемой злой насмешкой. - Выслужиться хочешь перед Гевхерхан-султан, понимаю. Возомнила себя знахаркой. Что это у тебя в руках?
Во время разговора Элиф уже успела заметить, что в рукаве у Терезии что-то есть, и девушка изо всех сил старается, чтобы это не попалось зоркой калфе на глаза. Старания оказались напрасными, и хатун не без удовольствия взяла Терезию за запястье, одним движением извлекая из зажатого кулака какую-то баночку. Рассмотрев её со всех сторон, раскрыв и понюхав, Элиф нахмурилась, приблизив своё лицо прямо к лицу вечерней гостьи Эркина и зашипела:
- Что это за зелье такое? Отравить господина собралась, со свету сжить?
В ответ на эти слова Терезия яростно замотала головой. Калфа рывком отпустила её руку, показывая, что она ужасно сердита и даже зла на своевольницу, которая нарушила все мыслимые правила за один вечер. Было что-то в этой девушке, что внушало недоверие и даже ревность. Элиф и сама не могла разобраться, к кому ревновала эту хатун - к Гевхерхан-султан ли, а, может, и к самому Эркину-аге. Ведь находиться рядом с Эркином, караулить его сон и покой всегда было привилегией именно Элиф...
"Эта хатун на всех нас беду накличет. У неё такие глаза, как у чародейки - того и гляди, сглазит госпожу и её дитя, которое даже на свет ещё не появилось. Надо бы пустить эту Терезию на все четыре стороны - пусть хоть по миру идёт, не наше дело. Главное, чтобы вновь в этом дворце не очутилась, иначе возьму грех на душу, убью своими руками."
Калфа не сводила глаз с девушки, которая всё ещё не могла оправиться от потрясения. Видно, она читает, что эти обвинения несправедливы. Пусть и так, но Элиф не собиралась спускать ей с рук такое самоуправство. В конце концов, для того, чтобы присматривать за Эркином-эфенди во дворце есть лекарь. Да и, правду сказать, Гевхерхан-султан относится к здоровью раненого мужа очень небрежно, и калфа знала причину - перед походом госпожа наняла двух убийц, чтобы те, переодевшись и скрыв лица, отправили главу янычарского корпуса на тот свет. Замысел не удался, и ага до сих пор ещё борется за жизнь, и султанша надеется, что не сегодня, так завтра Эркин умрёт. Как ни тянуло Элиф к этому янычару, как ни болела у неё душа, а верность Гевхерхан одолела все остальные чувства, и калфа решила не вмешиваться... по крайней мере, делать вид, что состояние Эркина ей безразлично.
- Отрицаешь? Положим, это не отрава. Не лезь не в своё дело, хатун. Хвала Аллаху, в нашем дворце есть опытный целитель, который поставит Эркина-агу на ноги.

Дерзкое поведение Терезии привело Элиф в ярость, но калфа, понимая, что шуметь в столь поздний час не следует, сдержала гнев в узде. С каждой минутой хатун нравилась ей всё меньше и меньше. Из забитой и запуганной погорелицы она превратилась в одну из тех девиц, что мечтаю поудобнее устроиться на хлебном месте, ничего не стыдясь и никого не опасаясь. Терезия, видимо, принадлежала к женщинам именно такого сорта. Хватка ослабела, и Элиф... нет, не выпустила, а с презрением оттолкнула руку девушки, словно та была испачкана в грязи или нечистотах.
- Да к чему мне доносить на тебя, глупая. Сама расколешься, и тогда не я, а наша госпожа тебя из дворца выставит. Или на невольничьем рынке продаст.
С этими словами она сделала Терезии знак убираться прочь. Девушка уже хотела повиноваться, но одна мысль, пришедшая Элиф в голову, заставила остановить служанку:
- Погоди. Отныне, хатун, ты под моим неусыпным надзором. О каждом твоём вздохе я буду знать. А ежели ещё хоть раз увижу тебя рядом с этой комнатой, собственными руками в ад отправлю. Теперь - вон.
Дав эти наставления, Элиф направилась в свою комнату, не оглядываясь на Терезию, которая (калфа была просто уверена в этом) находилась в замешательстве. Оставалось надеяться, что предупреждение принесёт нужные плоды, и хатун будет держаться подальше от Эркиновых покоев. Все во дворце знают, что Элиф-калфа не бросает слов на ветер и если уж что-то сулит, то потом непременно это делает.
Оказавшись за закрытыми дверями, женщина устало опустилась на тахту. Раздеваться совершенно не хотелось, да и сон не приходил, а ведь усталость была такая, словно из Элиф одним духом высосали все силы. Она расправила плечи, закрыла глаза и полностью расслабилась, смутно надеясь, что уж теперь-то сможет заснуть. Не тут-то было: перед глазами вставала ночь, когда Эркин-ага, разгневанный свадебной уловкой Гевхерхан, напустился на калфу и избил её. Мучительная боль, страшный и страстный взгляд янычара (да-да, это была именно страсть), его рокочущий голос, всё это уже давно лишало Элиф покоя. Вот и сейчас она раз за разом вспоминала это. Было ли ещё что-то? Что ж, даже если и было, то госпожа об этом не узнает, да и Эркин, как человек очень умный и осмотрительный, ни за что не расскажет всего, а Элиф, как порядочная служанка, верная своей хозяйке, предпочтёт навсегда похоронить сладостные воспоминания в своём сердце, зарыть их на самое дно и присыпать семью слоями заговорённой земли. Пусть остаются там, нерушимые и невозмутимые... пока их владелица не пожелает извлечь их оттуда.