Мутно и муторно было на душе у Нурбахар. В теле всё ещё чувствовалась слабость, живот сводило, на языке и до сих пор оставался горький привкус. Всё это вкупе тяготило девушку, омрачало её дни под благословенным кровом дворца Топкапы. Ещё так недавно она была счастлива, носилась в мечтах где-то рядом с райскими вратами, представляла себя госпожой, осязала прикосновения шёлка и парчи, любовалась блеском украшений, которые она надевает перед зеркалом для единственного в мире человека - для султана Мехмеда, которого уже успела страстно полюбить. И что же теперь? Вместо ожидаемой роскоши и славы, ей в удел достаётся боль в животе, отрава в желудке и ужасная обида на весь белый свет, а вместо чудесных покоев, ей судьба уготовила лазарет. Вот тебе и слава, и богатство, и любовь, и величие... Да, если бы она знала, чем всё это закончится...
- Очнулась?
Добродушное лицо лекарки нависло над Нурбахар. Эта кроткая женщина напомнила Бьянке Мадонну Сикстинскую, которую ей привелось видеть всего единожды, и это было незабываемое впечатление. Да, женщинам с такими чертами лица лучше всего подходит роль врачевательниц, сиделок и вообще тех, кто привык заниматься богоугодными делами. Лекарка поправила подушки больной, слегка тронула её лоб.
- Жар уже уходит, хвала Аллаху. Яд мы весь из тебя вывели, красавица, скоро встанешь на ноги.
Яд? Вот тут у Нурбахар сами собой округлились глаза. Значит, это не случайность, а покушение на неё? Но кому понадобилось травить её?... В голове в этот момент возникло столько вопросов к себе самой, ко всем вокруг, к целому миру, что девушка беспомощно выдохнула и прикрыла глаза. Между тем, добрая эким-хатун уже отошла от постели, видимо, собираясь заняться каким-то делом. Нурбахар не могла подняться, чтобы посмотреть, что именно она намерена делать. Не то, чтобы ей было слишком интересно, просто природное любопытство побеждает всё, в том числе и слабость.
Полежав минут с пять, девушка стала прислушиваться к тишине, которая царила в лазарете. Ничего примечательного, только где-то у выхода звучат два женских голоса, и оба - знакомые. Один - лекарки, второй...
- Проходите, Инджифер-калфа. Хатун, о которой Вы говорите, здесь, ей уже лучше.
Инджифер... Суровая, крикливая калфа из тех, что обучают наложниц всему и вся. С ней не забалуешь, это Нурбахар знала хорошо. Училась она прилежно, но и то не могла уберечься от тычков суровой наставницы, словно и впрямь таковые заслужила. Интересно, с чем пожаловала эта строгая блюстительница порядка в гареме? Как раз в этот момент калфа приблизилась к постели, и Нурбахар сделала над собой усилие, попробовав приподняться, но тело было как ватное.
- Инджифер-хатун? - слабым голосом спросила Нурбахар, так, словно впервые видела эту женщину.

Может, это всего лишь обман слуха, но Нурбахар уловила в голосе гостьи недобрые нотки. В теле что-то похолодело, и этот холод дошёл до самого сердца. Любимица повелителя чувствовала что-то дурное, словно Инджифер - живое воплощение бед и несчастий. Вздор, конечно - как может та, что воспитала тебя, научила нравиться падишаху, быть олицетворением зла? Но вот в Инджифер было нечто, заставляющее трепетать, бояться. Всё дело, наверное, в её глазах.
"Злится она, что ли, что я иду на поправку... - думала Нурбахар, пытаясь угадать, к чему калфа клонит. - Может, её кто-то прислал ко мне, чтобы о чём-нибудь допытаться? О, Всевышний, защити, убереги от дурного глаза..."
С чего вдруг ей в голову пришло, что дурной глаз именно у Инджифер-калфы, Нурбахар ни за что бы не ответила. Предчувствие, ничего не попишешь. Она выдохнула и попыталась улыбнуться, чтобы не подавать виду, что чего-то боится.
- Да, мне уже лучше. Эким-кадын сказала, что я скоро встану на ноги. Повелитель, верно, очень тоскует обо мне...
Ей в эту минуту и в самом деле было интересно, каково сейчас Мехмеду, думает ли он о ней, скучает ли, сокрушается ли... Нурбахар всем сердцем надеялась, что она ему не безразлична, и что её вчерашний обморок и недомогание не остались незамеченными. А как же иначе? Молодой правитель на редкость добр и отзывчив, ему не чужды ничьи беды, а уж если беда приключается с кем-то из его близких... О, тут уж можно не сомневаться, что он будет сетовать и всячески стараться помочь. А вот у Инджифер последние слова больной, судя по всему, вызвали скрытое негодование. Нурбахар хорошо знала этот колючий взгляд, эти трепещущие крылья носа, поджатые губы... Но сейчас хатун могла не опасаться, ибо раз она в постели, раз хворает, раз не может встать, то и сердиться на её слова никто не будет - мало ли, чего не скажет больной в своём состоянии... И действительно, Инджифер не выказывала своего гнева, она сидела и угрюмо молчала, словно о чём-то раздумывала. Любопытно бы узнать, о чём именно. Нурбахар всмотрелась в лицо наставницы рабынь, пытаясь угадать её мысли, но все старания были тщетны. Не всех людей можно прочесть, да не всякий и раскроется перед тобой подобно книге. По-настоящему девушку сейчас заботила только одна мысль - как там Мехмед. Лишняя минута без него для Нурбахар была пыткой, ей не хватало его глаз, его слов, его стихов. Сам он не писал, но поэзию знал и ценил. Девушка ещё вспомнила, что вчера вечером он читал ей из "Лейли и Меджнуна" пера Физули, а она слушала, затаив дыхание, а под конец вздохнула и сказала, что для неё было бы куда большей отрадой услышать стихи его собственного сочинения. Мехмед отшучивался, но Бьянка не отставала, говоря, что сделает всё, чтобы вдохновить султана на стихосложение. Ах, чудесные были минуты, лучших и желать нельзя... Жаль, что потом чудеса сменились печальной реальностью, когда к горлу подступил нехороший комок, всё внутри свело, в животе началась резь, и девушка потеряла сознания. Да, если бы не своевременный приказ Мехмеда, хоронили бы неудачницу в закрытом табуте, прочли бы над нею установленные молитвы, и некому было бы навестить несчастную. От всех этих мыслей у Нурбахар по позвонкам пробежал холодок.

Долго собиралась Нурбахар с ответом, не зная, говорить ли наставнице рабынь, кого она держит на подозрении. Вдруг осерчает, выбранит и пригрозит расправой? Нет, уж лучше попридержать язычок до времени. Вот когда представится удобный случай... Хотя, собственно, что тянуть? Вокруг - ни души, лекарка куда-то отлучилась, во всём лазарете только они вдвоём, более удобного случая может и не подвернуться. Девушка поджала губы, словно мысль, посетившая её, была ей неприятно, потом произнесла как бы с видимой неохотой:
- Не хочется брать грех на душу, но я бы могла назвать одно имя.
После этих слов воцарилась напряжённая тишина. Инджифер навострила уши, в глазах загорелся огонёк нетерпения. Нурбахар не хотелось сразу выпаливать имя женщины, которую она имела право подозревать, ей хотелось немного потомить калфу ожиданием, сделать так, чтобы любопытство грызло её изнутри. А что, почему бы и нет? Да и самой Нурбахар не так-то просто было осмыслить, что главной подозреваемой является небезызвестная хасеки, венецианка Евгения, а ныне - Махпаре Гюльнюш-султан... Упомянуть её - значит ввергнуть себя в пучину бедствий. Но с другой стороны, как иначе? У Нурбахар больше не было ярых недоброжелателей, Турхан-султан ей благоволила, а Гюльнюш... О, эта ядовитая гадюка способна на любую пакость, в число коих наверняка входит и убийство ближнего. Инджифер уже начала терять терпение, это было видно по её глазам, и тогда Нурбахар поняла: пора.
- Я была тогда в хамаме. В тот вечер мне велели предстать перед повелителем. Вдруг ко мне вошла госпожа... как же её зовут... Мах... Махпаре Гюльнюш-султан, кажется. Она пригрозила мне смертью. Может, это она...
Как и предполагалось, Инджифер посерела с лица. Видимо, двойное имя этой хасеки не было для неё пустым звуком. Да, правду сказать, и не только для неё. Все во дворце знали эту гюрзу, старались угодить ей по мере сил, боялись её, как огня. Бьянка хорошо понимала их, такой попробуй не подчинись - изведёт, и следа не останется. Нурбахар не желала быть "изведённой", а потому вознамерилась идти до конца. Им двоим тесно под одной крышей, одна поневоле уйдёт - либо в Старый Дворец, либо в могилу. И этой обречённой должна быть Гюльнюш, иначе...
На какое-то мгновение фаворитка подумала: а не покрывает ли калфа старшую хасеки? Хотя с чего бы? Её дело - обучать невольниц, делать из них настоящих неземных гурий, вкладывать в их головки познания и тонкости женского ремесла, в тела - изящество и грацию... Для Инджифер все равны, а к госпожам она относится с равным почтением, никого не выделяя... Ах, знала бы в тот миг Нурбахар, как сильно она ошибается... Между тем Инджифер всё мрачнела и мрачнела на глазах, словно на её лицо наползали тучки - одна темнее другой. Нурбахар даже слегка поёжилась в своей постели, словно её начал бить озноб. С каждым мгновением присутствие этой хатун становилось для неё всё более тягостным. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем калфа заговорила.

Отредактировано Нурбахар Султан (2018-08-24 23:18:59)