- Мама, мама, смотри, какой у меня меч! - выкрикивал Алемшах, стоя перед тахтой, где полулежала Эмине. Хасеки вполглаза смотрела на резвящегося сынишку, а тот так размахивал мечом, что молодой матери на секунду показалось, будто шехзаде ударит себя этой нескладной игрушкой. Хвала Аллаху, меч деревянный, но и им можно причинить себе вред - либо чересчур сильным ударом, либо занозой, случайно попавшей в кожу.
- Ах, мой славный... - Эмине решила взять инициативу в свои руки. Она села на тахте, протянула руки к сыну и одним движением посадила его к себе на колени. Мягко, но настойчиво, она перехватила меч и отложила его в сторону. Всегда обидчивый Алемшах в этот раз не стал возмущаться. Он увидел, что у мамы хоть и тонкие, но сильные руки.
- Тебе не тяжело его держать, мама? - спросило дитя, гладя хасеки по руке.
- Ой, тяжело... - застонала Эмине так правдоподобно, что шехзаде округлил глязёнки. - Представляю, как тебе тяжко управляться с таким оружием...
Трёхлетний мальчик прижался к материнской груди. Ему стало искренне жалко свою валиде, которая, видимо, и вправду надорвалась, держа в руке меч. Шехзаде посмотрел в лицо султанше и весело сказал:
- Хочешь, я покажу тебе, как его правильно держать? Тогда уставать не будешь.
Тут уж Эмине не выдержала. Она залилась весёлым смехом, таким звонким, что, казалось, серебряные мячики запрыгали в комнате. Ох, и боец растёт, ох, и рубака! В дядю, в султана Мурада пошёл, не иначе. Ферахшад слышала о норове покойного падишаха и, когда смотрела на собственного сына, понимала, что шехзаде, в самом деле, на него очень похож.
- Львёнок ты мой... - и женщина расцеловала озорника в обе щеки. - Однажды ты возьмёшь в руки настоящий меч. Обещаю. Но и ты дай мне одно слово, всего одно...
И султанша заговорщицки замолчала. Алемшах крепко-крепко обнял валиде, в его глазах заполыхало детское любопытство.
- Какое, какое, говори!
- А такое: - подмигнула Эмине, - что ты не будешь расти драчливым, как твой брат Орхан.
Алемшах сосредоточенно кивнул. В свои четыре Орхан уже был сложившимся задирой и забиякой, и братьям часто от него перепадало.
- Саадет, - Ферахшад позвала калфу, - отведи шехзаде к брату Сулейману.
Скорая на ногу, Саадет взяла шехзаде за руку и вывела из комнаты. Эмине же повернулась к одной из рабынь, которая сидела на постели госпожи и заплетала мелкие-мелкие косичке малютке Хайриниссе. Девочка крутила головкой и была такой бодрой, словно у неё не было никаких признаков недуга. Хасеки тешилась, глядя на дочурку. Такая маленькая, а красуется, как взрослая. Султанша молилась, чтобы Всевышний отвёл от Хайри страшную болезнь, избавил её от мучений.
- А-ай! - капризно выкрикнула девочка, когда служанка сделала неверное движение. Девушка смутилась под строгим взглядом Эмине.
- Простите, госпожа, - рука соскочила.
Ферахшад пересела на кровать, жестом велела служанке отойти в сторону, а сама принялась заплетать косички дочери.
- Не больно, маленькая? - заботливо спросила она, целуя девочку в затылок.
- М-м. - помотала головкой Хайринисса. Эмине хотелось заласкать, зацеловать её, защекотать и закачать на руках до счастливого забытья. И всё это непременно воплотилось бы в жизнь, если бы не отворившаяся дверь и не вступившая в покои женщина. Айшехан-султан. Она была тиха, но строга и сосредоточена.
- Госпожа... - Эмине поднялась и поклонилась. - Рада Вас видеть...

Рабыни Эмине, которые всё ещё находились в комноте, нутром почуяли, что Хайриниссу-султан нужно срочно отвести куда-нибудь, а заодно и самим заняться делом. Из слов госпожи было ясно: беседа будет очень серьёзной. Девушки увели маленькую султаншу и удалились сами. Им предстояла весёлая игра на террасе, и хотя Хайри была трудным ребёнком, служанки в ней души не чаяли, потому что знали: частые слёзы и крики девочки - не от вредного характера, а от боли. Эмине проводила дочку и её нянюшек каким-то ласково-встревоженным взглядом, после чего села рядом с Айшехан. Лицо старшей сестры султана словно бы осунулось и стало ещё строже. У хасеки по позвонкам побежал холодок: неспроста госпожа пришла к ней и смотрит так серьёзно, даже осуждающе. Навряд ли это связано с самочувствием младшей племянницы.
- Слышала, что произошло, госпожа. - начала Эмине. Тон её был безрадостным, лишённым всяких красок и эмоций. При необходимости Ферахшад умело разыгрывала сочувствие, но, к счастью, в её гаремной жизни бывали такие случаи, когда даже притворяться не приходилось. Возможно, сейчас она впервые лицемерила в присутствии самой рассудительной, доброй и здравомыслящей женщиной в этом дворце. Хасеки было ужасно неловко, но она ничего не могла с собой сделать: пренебрежение, с которым относилась Фатьма ко всем, кроме Турхан, обижало и огорчала Эмине. Да, пожалуй, и не только её - все фаворитки втайне недолюбливали золотоволосую госпожу, которая столько лет не подавала о себе весточки. Сначала всем казалось, что такое отношение к родным оправдано: Фатьма искренне любила Сулеймана-пашу и не желала с ним расставаться, но сейчас, когда открылась омерзительная правда... Словом, Ферахшад никак не могла по-настоящему сочувствовать этой двуличной женщине.
"Ох, кажется, Айшехан-султан именно об этом письме хочет говорить со мной." - вдруг промелькнуло в голове хасеки. Молодая женщина ощутила, как у неё от одной мысле о предстоящей беседе засосало под ложечкой. Можно стерпеть многое: гнев, обиды, проклятья - сколько всего она сама наслушалась, когда ещё ходила в фаворитках (к слову, не так уж и давно это было), но выдержать тихого укора, который срывается с уст поистине терпеливого человека - это сверх всяких сил. Один взгляд Айшехан изводил Эмине, делал её беспомощной. Женщины смотрели друг на друга, и в глазах у каждой было своё. Дочь валиде доводила свою невестку до тихого отчаяния укоризной во взгляде, Ферахшад отвечала той наигранным сочувствием и неумело замаскированным бессилием. Как ни верти, а она, мать двоих детей, детей самого султана, хасеки, ещё не имеет достаточного жизненного опыта для по-настоящему искусной лжи. Это приходилось признать. Да, эта молодая султанша умна и изобретательна, но ещё многого не знает. Ей чуть больше двадцати, а в таком возрасте мало у кого получается мыслить здраво и умело изображать из себя то, что люди хотят видеть. Впрочем, за те немногие годы в гареме, у Эмине получилось стать сильнее, так что и сейчас она решила играть свою роль до конца.
- В голове не укладывается, как такое вообще возможно... Бедная валиде-султан - для неё это стало страшным ударом.
В последнем можно было ни на секунду не сомневаться. Выражение лица Кёсем-султан навсегда врезалось в память Эмине. Правда, и угрызения совести усилились...

В голове у Эмине помутилось: самые худшие опасения и подозрения подтвердились, едва строгий взгляд Айшехан-султан смерил хасеки с головы до ног. Султанша обо всём узнала от кого-то или догадалась сама. Впрочем, сейчас неважно, как к ней попали эти сведения. Нужно было срочно отводить от себя беду. Хасеки выдохнула, закусила губу и взглянула на госпожу с разочарованием и тоской.
- Моя вина, госпожа. - произнесла Ферахшад, стараясь, чтобы в голосе было побольше искреннего сожаления. - Не к валиде, а к Вам я должна была прийти, попросить совета у Вас.
До слуха султанши долетал весёлый шум с террасы, но мысли, занятые совсем другим, не радовали. Возможно, своим поступком Эмине настроила госпожу против себя, чего совершенно не желала. Отвернётся Айшехан - отвернётся и весь гарем. Среди безутешных мыслей внезапно промелькнула одна вполне светлая: "Может, стоит упомянуть Шивекар и Хюму, сказать, что они тоже замешаны в этой интриге? Впрочем, нет, это слишком низко, к тому же, они и так много сделали, чтобы Фатьма-султан показала своё истинное лицо."
Перед глазами Ферахшад лёгким маревом промелькнул тот неприятный эпизод. Тогда Эмине привела своего сына Алемшаха к Кёсем-султан, чтобы валиде немного побыла с ним, полюбовалась на своего маленького внука. В руках у шехзаде была птичка, пёстрая, изрисованная чернилами. Нетрудно догадаться, что это были за рисунки. Валиде взяло любопытство, она взяла из рук у мальчика бумажную пташку, развернула... Дальше можно было ничего не делать, достаточно просто сидеть с постным выражением лица и изображать недоумение... Ох, как же разгневалась Кёсем, дочитав последнее слово. Она ещё раз расцеловала Алемшаха на прощание, бережно ссадила его с рук, а птичку-вестницу оставила при себе. Поняв, что сейчас поднимется страшный ураган, Эмине быстро вывела сына из главных покоев гарема. Последнее, что она слышала, был резкий окрик валиде. Она приказывала немедленно привести (не позвать, а именно привести!) к ней Фатьму-султан.
- Мой сын сделал из того письма птицу симурга. Принёс её мне и показал. Я тогда даже не знала, чем это обернётся. Шехзаде тек хотел показать поделку бабушке, что упросил меня пойти к ней. Дальше знаете сами.
Речь звучала убедительно, но не обошлось без кривизны. Эмине нарочно умолчала о том, что прежде, чем случилось всё вышеуказанное, пришлось дождаться, когда Фатьма отдаст письмо гонцу. Хвала Аллаху, верная калфа Ферахшад договорилась с одним агой, который сделал своё дело просто безупречно: заманил гонца в мейхану перед долгой дорогой, где и зарезал. Тело надёжно спрятано, свиток передан Эмине-султан - Фатьме крыть нечем. А то, что в дело вмешался шехзаде Алемшах, даже лучше. Каждый ребёнок любит игры, и младший сын султана - не исключение. Его мать-хасеки выгодно обернула любознательность сына так, что сама фактически осталась не при делах. Впрочем, словам невестки Айшехан, кажется, не особенно верила. В глазах вдовы Кеманкеша Мустафы-паши появилась грусть. Она сердцем чувствовала, что Эмине кривит душой. Хасеки до последнего надеялась, что султанша не воспримет слова фаворитки повелителя не как безосновательное оправдание.