День начался просто великолепно. Ибрагим проснулся в объятиях дорогой его сердцу Хюмы. Теперь они навсегда вместе, никакая сила их не разделит. Они - палец и ноготь, неделимые и неразлучные. Султанша сладко спала, положив чернокудрую голову на плечо султана, и снилось ей что-то очень приятное, если судить по её улыбке. Проснулась хасеки от ласкового поцелуя в витую прядь волос. Хюма приподнялась на локте и поглядела на повелителя лучистыми глазами.
- Красавица моя, Хюма Шах, ты наполнила мой день светом. Дай Аллах всякому просыпаться таким же счастливым, как я.
В это утро любимая не задержалась в покоях надолго, ибо не хотела оставлять Мурада и Пейкан бе присмотра. Ибрагим ещё раз крепко поцеловал хасеки и проводил, благословив. Теперь можно было и заняться делами, коих скопилось немало. Верный Фехми-ага сообщил, что валиде с самого утра направилась в Эминёню, где ночью случился большой пожар. Госпожа хотела оценить состояние дома, посмотреть, что уцелело, а что нет, чтобы потом выделить нужную сумму на отстройку здания. Ибрагим отреагировал на это известие уважительным "Помоги ей Аллах", после чего отправил хранителя покоев, а сам приступил к чтению отчётов из отдалённых санджаков. Паши сообщали о более-менее мирной обстановке, кое-кто писал про переписку с шейх-уль-исламом на предмет отстранения от дел одного нечистого на руку кадия. Словом, ничего сверхсрочного падишаха не ждало, но он не любил откладывать дела на потом и продолжал чтение. Письмо за письмом, отчёт за отчётом, и Ибрагим не заметил, как перевалило за полдень. Чувствуя изрядную усталость, султан, наконец-то отложил бумаги и хотел, было, выйти в Хасбахче передохнуть, как вдруг вошёл ага и с поклоном доложил:
- Государь, ко дворцу подъехал кортеж Назлы-султан и Шах Ханым-султан. Госпожи уже идут сюда.
Радости Ибрагима не было предела. За своей кровинкой Назлы он стосковался за эти годы. После ужасного янычарского мятежа пять лет тому назад он отправил старшую дочь в Бурсу к старшей двоюродной сестре. Там и дворец красивый, и места живоносные. На целебных водах Назлы не только окрепнет, но и расцветёт, как тюльпан. Всё это время султан не терял связи со своей любимой дочерью и регулярно писал ей, а в ответ приходили нежные, исполненные грусти и надежды на скорую встречу, послания. Какой-то она стала теперь, как выглядит? Ответ на этот вопрос уже шёл по золотому пути, и когда ичоглан появился в покоях снова, Ибрагим не мог усидеть на месте.
- Повелитель, госпожи здесь.
- Что же ты стоишь, проси! - велел султан. Слуга удалился, а через секунду в комнату одна за другой вошли две... Нет, не женщина и девушка, а настоящие райские создания. Одна - рыжеволосая с лёгкой золотинкой в прядях - Шах Ханым, другая, рослая и русая, без сомнений, Назлы. Его Назлы! Так нежданно появившаяся на свет и так похорошевшая за эти годы. Повелитель прослезился, до того отрадно было ему видеть обеих султанш в Стамбуле, в своём дворце. Он скорым шагом подошёл к дочери, как пушинку, поднял её на руки и закружил по комнате.
- Доченька моя, Назлы, хвала Всевышнему, ты здесь! - воскликнул он, аккуратнейшим образом опуская девушку на землю. - Как же ты выросла, какой красавицей сделалась!
Юная султанша быстро и трепетно прильнула губами к отцовской руке. В её больших ясных глазах стояли слёзы радости. Ибрагим ещё раз крепко обнял её, после чего подошёл к племяннице.
- Шах Ханым! Глазам не верю... Будто не ты стоишь передо мной, а твоя мама. Замужество и жизнь в Бурсе сделали тебя ещё краше.

Наступала пора покидать Бурсу. Известие о двойном никяхе султанш с важными государственными деятелями послужила причиной вернуться в Стамбул, тем паче, Кёсем-султан прямо об этом и писала в своём письме. Не долго думая, Шах Ханым переговорила с супругом, собралась вместе с двоюродной сестрой в дорогу и покинула гостеприимный дворец Беязкуш. Путь их лежал не просто в столицу, но и в самое сердце славы и богатство - к османскому двору. Древо династии, пышное и раскидистое, обеспечивало тенью всю империю. В каждом крупном санджаке обреталась прекрасная представительница правящей семьи под крылышком богоданного мужа - паши или знатного бея. Сиявуш-паша отпустил жену и её сестру с лёгким сердцем, не забыв отрядить в их пользование большую свиту из служанок, евнухов и охраны, чтобы госпожи чувствовали себя комфортно и в безопасности. Так уж получилось, что здоровьем Шах Ханым пошла в мат и во время поездки испытывала недомогание, но старалась не подавать виду и держалась мужественно, хотя время от времени это давалось с трудом. Как бы там ни было, до Стамбула султанши добрались без приключений, в здравии и хорошем расположении духа, хотя и несколько утомлённые долгой дорогой и слепящими лучами солнца, пробивающиеся в окна их кареты.
Когда столица приняла новоприбывших в свои объятия, Шах Ханым испытала смешанные чувства: с одной стороны ей было радостно от того, что она возвращается в родной город. С другой же - ждёт ли её там хоть кто-нибудь кроме валиде? Пожалуй, ждёт. Повелитель, как писала валиде, очень обрадовался известию о том, что в Константинополь вернётся не только Назлы, но и она, дочь ныне покойной Гевхерхан-султан и изменника Топала Реджепа-паши. Впрочем, не суть важно, кто твой отец - прославленный государственный муж или подлец. Если он был женат на госпоже из семьи падишаха, его дети от этой женщины уже по праву рождения принадлежат к роду матери. Всё честно, согласно традициям и устоям османов. Да и муж у Шах Ханым был не кто-нибудь, а уважаемый сановник Сиявуш, бывший глава сипахов.
- Дворец уже близко, госпожа. - сказала верная Зюбейде, приметив, что Шах прикорнула, облокотившись поудобнее. Полуденное марево располагало ко сну, но госпожа, услышав слова испытанной прислужницы, взяла себя в руки и выпрямилась.
- Дороге конца-края нет, Зюбейде. Я просто немного утомилась. Хвала Аллаху, Топкапы уже не так далеко.
- Сиявуш-паша обещал вслед за Вами прибыть в Стамбул, как только уладит дела в санджаке. - продолжила темнокожая Зюбейде, глядя на хозяйку по-матерински добрыми и всепонимающими глазами.
- Это он тебе так сказал? Странно, что меня не поставил в известность. Впрочем, это не страшно. Как приедет, начну говорить с валиде, чтобы его оставили тут, в столице. Не хочется жить в глуши.
Вскоре испытания долгой дорогой подошли к концу. Обе долгожданные гостьи ступили на порог султанского дворца, а затем и на Золотой Путь. Ханым шла на аудиенцию к султану, окрылённая, как будто вернулась не с целебных вод, а из ссылки. Что ж, по Бурсе она будет скучать, но жит лучше в Стамбуле, в центре всех событий. Султан Ибрагим, очевидно, был рад появлению племянницы. Валиде не солгала в своём письме, что не могло не радовать.
- Повелитель, - госпожа поцеловала его руку и выпрямилась, стройная, как кипарис, - при Вас и чахлые деревья покрываются плодами, не то, что мы, люди. Наконец-то я снова вижу Вас, а с позволения Аллаха, и валиде.
Шах знала, что и когда говорить. Выглядела она, несмотря на усталость, очень изящно. Тёмно-красное платье, тонкий золотой поясок, висящие рукава, выгодно открывающие до локтя точёные руки госпожи... А ещё голос - тихий, обволакивающий, с каким-то миндальным привкусом. Султан улыбнулся и обнял родственницу.

После того, как первая волна эмоций схлынула, разговор перетёк в более спокойное русло. Все ещё были перевозбуждены и слишком восторженны, лица ещё светились, в глазах плескалась радость встречи. Назлы было так приятно видеть, что отец так соскучился по ней, и что появление новых наследников и дочерей не охладило его любовь к самой старшей из всех детей. Девушка наслаждалась атмосферой отчего дома, вспоминала, как пять лет тому назад они чуть ли не каждый вечер проводили с папой именно тут, в главных покоях. Или на Террасе. Иногда приносили братика Мехмеда или Сулеймана, а ещё Мурада или сестрёнок Гевхерхан и Эсму. Назлы души не чаяла в своих маленьких братишках и вертлявых сестричках. Да, тогда они не умели ходит и говорит, зато сейчас, наверное, бегают и лепечут вовсю. Назлы помнила, как сейчас: Мехмед всегда чему-то улыбался, а Сулейман смотрел таким не по-детски осмысленным взглядом, что становилось не по себе. Правда, был тогда у Назлы ещё один братик, шехзаде Осман. Не плаксивый был малютка, но личико отчего-то всегда было невесёлое, глазки печальные. И, видимо, не напрасно: Осман рано покинул этот большой мир, и Назлы, добрая душа, даже приходила к его матери и утешала её. Шивекар-султан (эту совсем юную хасеки девочка помнила очень хорошо) утирала слёзы и нежно обнимала свою утешительницу за плечи. Говорила, что любит её как родную... кого? Да так ли это важно? Назлы было приятно, что её так любят те, кто вроде бы и не родня по крови. Интересно, не забыла ли Шивекар маленькую госпожу? Что-то подсказывало: помнит.
- Паша был очень заботлив, государь. - ответила девушка за сестру. - Он сделал всё, чтобы мы доехали в целости и сохранности. А мне, честно говоря, не терпится повидат валиде и братьев-сестёр.
Пока Назлы говорила, она случайно скосила взгляд на Шах Ханым. При упоминании Сиявуша-паши та слегка прищурилась и чему-то улыбнулась. Может, это был всего лишь непроизвольный порыв души, когда при одном имени или даже намёке на любимого человека губы сами собой складываются в улыбку. Эх, всем бы такого супруга, каков он у Шах. Обходительный, умный, любящий и очень хороший собой. Нет, не стоит думать что-то дурное, Назлы нисколько не завидовала кузине, просто признавала его добродетели и ценила их. Паша относился к родственнице жене, как к частичке своей души, заботился о ней и любил её, как родную сестру.
Сейчас султанша была в самом цветущем возрасте, когда ровесницы, наверное, уже мечтают о суженном. Пока что интерес к противоположному полу ещё не зародился в юной госпоже, да и откуда бы ему взяться, когда воспитывалась она в высшей степени чистой обстановке, где не было ни намёка на что-то предосудительное. Шах Ханым и Назлы из мужчин окружали только евнухи, так что дурных помыслов девушка уж точно не имела. Возможно, однажды отец или валиде спросят её, хочет ли она пойти замуж, и тогда она попытается ответить. Так, как сердце подскажет. Но не сейчас.