Колючее январское солнце заглянуло в покои османского правителя. Оно пробежалось острыми серебристыми лучами по стёклам в окнах, по витражным вкраплениям, отплясывало на узорчатых стенах и падало на каждый предмет, то золотя, то серебря его. У падишаха в тот день было такое настроение, которое ничто и никто не в состоянии был испортить. Да и с чего? На совете утром были решены кое-какие вопросы, визири остались довольны его исходом, так что был повод позволить себе отдохнуть душой и телом. Одного не хотелось Ибрагиму - пребывание в такой хороший день в одиночестве. Нужен был кто-то, кто разделил бы с ним его умиротворённое состояние. Можно было бы устроить званый пир с танцами и музыкой, позвать всех сановников и забыться под звуки дутара... Но сейчас мужчине хотелось не этого: даже самый эмоциональный и неуравновешанный человек (а таковым Ибрагим отчасти и был) рано или поздно его запас чувств истощается. Вот и у султана было как-то пусто внутри... но это было приятное опустошение, когда ничто не тяготило ум и не мешало наслаждаться жизнью. И всё-таки одному быть нехорошо, и Ибрагим намеревался исправить это.
Давно уже перевалило за полдень, и падишах решил позвать к себе кого-нибудь из семьи - поговорить по душам. Кого? Валиде? Порой она бывает не слишком податлива к его решениям... Сестру? Айшехан он был рад видеть в любое время, но ему хотелось кого-то, кто был бы не только  мягок и покладист, а ещё норовист и чуточку резок... При этой мысли Ибрагим вспомнил о своей Шах-султан. Она и была той женщиной, с которой никогда не может быть скучно. Мужчина поднялся и вышел из покоев. У дверей стоял молодой евнух, и Ибрагим не преминул обратиться именно к нему:
   - Ступай, передай Хюме Шах-султан, что я желаю её видеть.

Отредактировано Ибрагим I (2014-09-05 20:15:31)

Ибрагим ждал её, ждал того мига, когда скрипнет тяжёлая дверь, когда зашуршат тонкие шелка, когда зазвучит её голос. Он поднял глаза и глянул на Хюму-султан. Она была прекрасна, как никогда прежде. Было начало января, но сейчас в опочивальне царила самая настоящая весна. Пожалуй, самая пышная и ласковая весна из всех минувших и грядущих. Падишах поднялся навстречу госпоже, глядя ей в глаза, любуясь её одеянием и наслаждаясь каждым звуком её голоса. Чуть помедлив, падишах произнёс полушёпотом:
  - Моё сердце - это мёртвая пустыня. Солнце выпило по капле из неё всю жизнь. А мысли о тебе - это живой родник, который способен напоить всё живое.
Мужчина чувствовал, как всё больше и больше увлекался. Он аккуратно взял красавицу за руку, посадил на мягкий пуф, а сам... а сам сел у её ног, не переставая глядеть ей в лицо так, как будто выискивал в точёных чертах султанши ответы на все вопросы. Ему хотелось говорить и говорить с ней, изливать ей свою душу, делиться с ней каждым чувством, которое набегало на его сердце.  Незаметно для себя Ибрагим стал с воодушевлением читать персидские стихи о любви, не отрывая взгляда от своей любимой. Хюма Шах, казалось, сидела в некотором замешательстве, словно оглушённая внезапным порывом своего повелителя... Ибрагим и сам был поражён собственными словами, но сейчас так говорило сердце, так говорила его душа.
Он перевёл дух. Внутри всё пылало, и он хотел теперь дать возможность высказаться своей любимой наложнице. Ему не хотелось лести, о нет. Он желал только одного - искренности.

Ни один мастер, способный творить из слов стихотворные узоры, не смог бы сейчас описать, что сейчас творилось в душе у повелителя. С каждым словом, произносимым черкешенкой, он приходил во всё большее и большее восхищение. Мягкий голос поднимался к изукрашенному потолку комнаты, окутывал Ибрагима, усыплял и пробуждал вновь. В каждом слове мужчина утопал как в мягкой перине, подобной тем, что на его ложе. Но этот голос... Он был в сто раз мягче и слаще, он не мог надоесть и опостылеть - от него можно было опьянеть, потерять рассудок, а потом встряхнуться и снова стать деятельным и жизнерадостным...
Поначалу султану тяжело было распознать, лжёт она или же говорит от чистого сердца. Но едва он взглянул на неё, как понял: у неё и в мыслях нет обмануть его. Одно только тревожило властелина: слишком всё красиво, как в сказках и песнях... Неужели и в жизни есть место таким отношениям? Если так, то он, Ибрагим, самый счастливый человек в мире, взысканный небесами... за что? А какая разница сейчас, когда им обоим так хорошо вместе? Падишах аккуратно взял руку девушки. Мягкая как шёлк и тонкая, она казалась Ибрагиму такой маленькой... Выпускать её совершенно не хотелось. А вдруг Хюма (что значит "райская птица") возьмёт да и улетит от него в тот Рай, который покинула ради своего султана...
   - Порой смотрю на тебя и удивляюсь, - ласково и кротко начал падишах, - ты такая разная... То взбалмошная и своенравная, то тихая и кроткая, как сейчас... Какая же ты на самом деле?

Отредактировано Ибрагим I (2014-09-09 22:37:46)

Разная... Ибрагим любил разнообразие, его притягивало всё новое и таинственное, манила непредсказуемая женская натура. Вот отчего он так падок на красивых женщин, отчего ему так нравятся их нравы. Одна на другую непохожа, все такие переменчивые... Но Хюма Шах, бесспорно, была особенной. В ней смешалось столько разных характеров, что и описать нельзя. Но при всём этом она не была двуличной, не любила лгать, хотя в гареме, казалось бы, не соврёшь - не проживёшь. А если и лгала, то не повелителю. И он тоже не хотел обманывать её.  Слова Хюмы тронули сердце мужчины, и он крепче сжал её руку, которая внезапно стала холодеть. Ибрагим не на шутку встревожился, и тут его хасеки стала бледнеть на глазах, тёмно-карие очи покрылись дымчатой поволокой, и красавица упала прямо султану на руки. Ибрагим вскочил, растерянный и перепуганный. Внезапный обморок так взволновал его, что падишах просто не находил себе места. Он провёл рукой по бледной щеке хасеки, шепча:
- Хюма Шах, очнись ради Всевышнего! Любимая, ты слышишь меня? - с каждым словом его голос становился всё громче, но девушка не слышала его. Ибрагим приник к ней и услышал тихое, едва различимое дыхание. Значит, она не умерла, но обморок очень серьёзный. Он привстал с места и крикнул вне себя от испуга и горя, - Эй, кто там, лекаря, скорее!
Голос прозвучал так зычно, что мужчина сам вздрогнул от его звука. Но его любимая по-прежнему оставалась неподвижна. Добрых три минуты в покоях царила тишина: султан боролся с овладевшим его душу страхом. Он чувствовал: в нём начало пробуждаться то звериное безумное чувство, когда он готов метать громы и молнии, готов выместить все скопившиеся чувства на первом встречном. Наконец дверь заскрипела, и в покои прибежала хазнедар вместе с лекаркой. Последняя кинулась к госпоже.
- Кто-нибудь, перенесите её в покои, - велела хазнедар, - повелитель, не тревожьтесь. Через несколько минут станет ясно, что с госпожой.
Пожилая управительница ещё что-то хотела сказать, а вошедшие евнухи уже собирались перенести хасеки в её комнату, как Ибрагим вскочил с постели и зарычал:
- Не смейте! Кто приблизится к ней, того лишу головы! Осматривайте её здесь, на моих глазах! - и чуть спокойнее, - Я хочу быть рядом во время её пробуждения, не могу оставить её одну в таком состоянии.
Хюму опустили на широкую, крытую парчовым покрывалом, постель. Пышные кудри хасеки на фоне шёлковых подушек казались ещё мягче и приятнее на ощупь. Ибрагим хотел сесть рядом с ней, но лекарка умолила его пока что просто постоять рядом, чтобы ей ничто не мешало работать. Падишах подавил свой гнев на дерзкую и остался ждать. Осмотр занял около пяти минут. Опытная хазнедар помогала как могла. Она поднесла к точёному носику девушки ароматическую палочку. Та сделала глубокий вдох и открыла глаза.
- Несите чашку, живее, госпоже нехорошо! - крикнула хазнедар, и двое евнухов принесли маленькую серебряную мисочку. Очевидно, хасеки и впрямь было дурно, - Гюнеш-хатун, ты закончила?
Лекарка наконец прекратила осмотр и подошла к Ибрагиму, который был страшно напряжён.
- Хвала Всевышнему, повелитель, госпожа здорова. У меня есть прекрасная новость для Вас: Хюма Шах-султан подарит османскому роду наследника!

Отредактировано Ибрагим I (2014-11-02 20:37:56)

Стоило Ибрагиму услышать голос своей любимой, как неведомая сила сама подтолкнула его к постели, где красавица Хюма Шах приходила в себя. Взгляд мужчины упал на лицо девушки - оно было бледно, и без того заострённые черты стали ещё тоньше, а в глазах читалось облегчение, как будто она недавно прошла все семь кругов ада. Повелитель искренне волновался за свою любимицу, и если бы с ней что-то произошло, он никогда не простил бы себе этого. Но сейчас падишах облегчённо вздохнул - опасность осталась далеко позади, тем паче обморок обернулся счастливой вестью, и Ибрагим лично надеялся порадовать свою хасеки.
- Я здесь, родная, я здесь, - султан никого так не звал прежде, даже мать и сестру, хотя души в них не чаял, - я никогда тебя не оставлю. Отныне береги себя, слышишь. Теперь нас будет трое.
Правая рука, которую тяжелили три внушительных перстня, на удивление легко и аккуратно опустилось на поясницу девушки. Ибрагим боялся это делать, ведь Хюма сейчас казалась хрупкой как никогда - от одного неосторожного прикосновения могла переломиться. Когда же самое главное сорвалось с его уст, мужчина вновь ощутил необыкновенную радость. Несколько дней назад Турхан подарила ему шахзаде, Салиха была близка к счастливому моменту материнства, Муаззез - тоже... И вот теперь Хюма Шах... Да, воистину, Ибрагима можно было звать самым счастливым правителем и отцом на свете...
Султан оторвался на несколько мгновений от возлюбленной и повернулся к хазнедар, всё ещё терпеливо стоящей в стороне и ожидающей его распоряжений. На её старом, смуглом, но умном и приятном лице была радость.
- Афра-хатун, теперь хасеки под твоей защитой. Я лично сообщу об этом валиде, пусть порадуется вместе с нами. Айшехан тоже должна непременно об этом узнать.
Старая женщина слегка склонилась, выказывая глубокое почтение перед своим государем. Ибрагим был многому ей обязан, и теперь хотел, чтобы именно она приглядывала за его жёнами, которые вскоре подарят династии сыновей и дочек.