Зимний день был ласков со Стамбулом. Он не сыпал снегом на величественный город, не пробирал бедных горожан до костей, и даже с роскошным султанским садом обошёлся невероятно милостиво. Не затронул морозец и сердца самого владыки, и это несмотря на то, что Ибрагим дурно спал эту ночь. Он увидел страшный кошмар: идёт он по тёмному дворцовому коридору, вокруг ни души, в воздухе ни пылинки. Ощущение такое, что весь Топкапы вымер в одночасье. Султан оглядывается, словно ищет кого-то. И вдруг, как по волшебству, вспыхивают факелы по обеим сторонам, и в конце коридора показывается важная женская фигура. Роскошный наряд, высокая корона, драгоценные камни на платье, тихие, но важные шаги... Валиде, кому же быть, как не ей? Она идёт навстречу сыну, улыбается сквозь тонкую вуаль, то ли повелителю, то ли каким-то своим мыслям. Ибрагим останавливается и ждёт, когда валиде подойдёт ближе. Она совсем рядом...
  - Матушка... - беспомощно молвит султан, вопрошая глазами, что случилось.
Валиде - ни звука. Она только глядит на сына своим проницательным, темно-янтарным, а в полумраке коридора почти агатовым взором. Ничего не говорит, только полные месяцеобразные губы слегка улыбаются. Неожиданно Махпейкер поднимает руку и делает знак кому-то невидимому. Где-то наверху раздаётся скрип двери, слышится сильный толчок, и вот уже по лестнице что-то катится... Мгновение, и Ибрагим видит перед собой его бесценную черкешенку. Она лежит у его ног, бездыханная. Султан кидается к ней, покрывает поцелуями её бледное безжизненное личико,  - глаза, губы, точёный носик.... волосы проскальзывают в его пальцах... На шее у Хюмы Шах шёлковый шнурок... Дрожащими пальцами падишах развязывает его и видит сине-багровый след на лебяжьей шее. А над ним раздаётся смех матери. Она рада, она торжествует...
- Твоей хасеки больше нет, сынок! - восклицает она, и вдруг за её спиной вырастают крылья. Перья на них так черны, что ни один ворон с ними не сравнится. Ещё секунда, и валиде растворяется в воздухе, словно её и не было здесь. Всё, что остаётся - это труп его возлюбленной.
Стоявшие на страже бостанджи слышали за дверьми душераздирающий крик султана. На звук мигом прибежал главный евнуэх. Он застал повелителя в ужасном состоянии: тот сидел на постели, весь в холодном поту, а его губы беззвучно шевелились. Больше в ту ночь Ибрагим заснуть не смог.
Но сейчас, в этот прекрасный день, в самое начало января, силы вновь вернулись к владыке османов, хотя осадок после ночного кошмара остался. Он решил навестить валиде, справиться о её здоровье, а заодно поведать ей своё решение относительно новой черкесской фаворитки. Он не знал, какова будет реакция матери, но теперь его намерение было непоколебимо.
Султан послал в покои матери известие о том, что придёт, и услышал, что валиде с нетерпением ждёт сына. После этого ответа Ибрагим окончательно утвердился в своём решении.
Валиде сидела в покоях и была хороша так, как никогда прежде. Очевидно, самый главный месяц зимы сделал и с ней что-то особенное.
- Валиде, доброго утра Вам! - улыбнулся падишах, подходя к дивану и целуя матери руку. - Я молюсь о Вашем здравии, матушка! Как Вы себя чувствуете? Сегодня особых дел не намечается, поэтому я и решил провести побольше времени с Вами...

Султан улыбнулся матери. Она сейчас не была похожа  - на того ангела смерти, который мучил его нынче ночью во сне... Кёсем-султан, его прекрасная мать, к которой он питал безмерное уважение (и столь же сильный страх), была очаровательна. Ибрагим сделал знак всем находившимся в комнате служанкам выйти, дабы поговорить с матерью наедине. Гизем-калфа вместе с прочими рабынями покорно покинули комнату, давая возможность для разговора.
- Я Вас внимательно слушаю, матушка! - у мужчины в глазах появилось предельное внимание: ясное дело, если валиде говорит, что у неё есть важный разговор, то это, действительно, так. Так что сейчас повелитель был крайне внимателен и участлив к матери. Правда, в его воображение, которое так и кишело пёстрыми грёзами, воспоминаниями, мыслями и фантазии, теперь завихрились нерадостные мысли. Упаси Аллах, что-то в гареме случилось... одна из наложниц заболела, или, может быть, кто-то из них отлетел в рай? Мужчина напряжённо взглянул на мать, но та выдерживала паузу. Ощущение было такое, что эта непоколебимая, твёрдая, как скала, женщина, собирается с силами, прежде чем сказать ему что-то.
- Если Вы не хотите говорить, то, пожалуй, я начну первым... - султан огляделся вокруг. Никого кроме них с матерью поблизости не было - даже ветер за окном дуть перестал. - Это касается моей фаворитки Хюмы Шах.
При мысли о своей черкешенке, Ибрагим воспрял духом. Да, он наделил её необъятными привилегиями, сделал её хасеки-султан. И это несмотря на то, что Хюма Шах всего только месяц с ним. Её прекрасные волосы, таинственный взор, лёгкая улыбка, нежные руки и стан, гибкий и изящный, как виноградная лоза, вскружили его шальную и грешную голову. Тем временем валиде поднялась со своего места. Очевидно, она хотела завести беседу на ту же тему.
- Так вот. Подготовьте самые лучшие покои для... Хюмы Шах-султан. Для моей хасеки. Отныне пусть все в гареме и во всей империи знают, что отныне эта девушка - госпожа. С этого дня пусть все относятся к ней соответственно.

Ибрагим нервно и затравленно оглянулся. Он словно искал поддержки у этих узорчатых, прекрасных, но увы, безмолвных стен. Сейчас в покоях, кроме него и валиде, никого не было и быть не должно. Но разговор принимал не слишком приятный оборот для обеих сторон. Султан напряжённо втянул воздух. Отказаться от своего монаршего слова и лишить Хюму титула? Нет, ни за что! Он, скорее, добровольно откажется от трона, чем сделает это. Да, у валиде были основания бить тревогу, да ещё и какие. Но так сгущать краски тоже нельзя. В конце концов, кому принадлежит гарем? Ей или сыну, повелителю семи морей? Ибрагим взглянул на мать так пристально, как никогда ранее.
- Вот что, валиде. Запомните раз и навсегда: Вы моя мать, моё самое главное сокровище, которое я буду хранить до последнего вздоха своего. Но учтите: Вы управляете гаремом, а решать, кого жаловать султанским титулом, имею право только я и никто другой. Разве отец не любил Вас? Да, Айшехан мне рассказывала то, что слышала от Вас. Так скажите: имею ли я, султан, право выбора? Имею ли я возможность быть с той, кого люблю?
Мужчина поднялся. Кёсем-султан, его мать, сидела неподвижно, подобная каменному изваянию вроде тех, что высекают из мрамора неверные. На какое-то мгновение Ибрагим решил, что оскорбил её своим тоном. Но отступаться от своих слов он не хотел. Проще было попросить прощения, но настоять на своём. Он сделал шаг по направлению к тахте. Мама отвела глаза, и у падишаха сжалось сердце. Впервые за всё то недолгое время в своей жизни, что он провёл с матерью, он по-настоящему обидел её.
- Матушка, простите меня. Я не хотел ничего дурного сказать, оскорбить вас у меня даже и в мыслях не было. Но поймите: Хюма Шах не просто девушка, она самая лучшая! Вы можете отправлять ко мне наложниц, распоряжаться в гареме, но принимать или отвергать их Вы мне не запретите. Потому что я руководствуюсь сердцем и чувствами. В делах любви нет такого понятия как здравый смысл. Тем более, раз Вы сказали, что Шах сможет подарить нашему роду наследника, зачем так волноваться? Умоляю, не сердитесь на меня, но моё решение окончательно.
Он аккуратно взял руку матери и прижал к своей груди. Прекрасная рука валиде вздрогнула: даже под дорогим кафтаном чувствовалось, как бьётся безумное, шальное, грешное, но любящее сердце сына.
- Чувствуете? Оно бьётся ради трёх вещей: ради государства, ради Вас и сестры, и ради Хюмы Шах хасеки-султан. Ха-се-ки сул-тан. Доброго Вам дня, я ещё зайду навестить Вас непременно.