"Так... Вот Едикуле, вот Эминёню... А вот и Кумакупы..." - рука юноши водила по карте Стасбула, вычисляя расположение важнейших районов. Мехмед любил вглядываться в чёрточки, стрелки, мелкие прорези карт, замечая каждую мелочь, запоминая абсолютно всё. Без сомнения, он как султан Османского государства обязан знать свою столицу вдоль и поперёк. Да и не только столицу, а всю страну. К этому его приучал наставник Ферхад-челеби. Он помогал своему царственному ученику различать горные и равнинные местности, учил разбираться в климате разных провинций, - одним словом, делал всё, чтобы повелитель хорошо знал свои земли. О том, чтобы знать свой народ, заботились другие. Мехмед задумался. Глаза устали всматриваться в до мелочей прорисованную карту, устали даде на свет глядеть. Юный султан прикрыл их, прячась от любого попадания солнечных лучей. Ему бы сейчас выйти во двор, поупражняться в стрельбе из лука, или вскочить в седло и пуститься на прогулку за город. Но ответственность Мехмеда не позволяла ему отложить занятия в сторону прежде, чем он закончит их.
   - Повелитель...
Юноша даже не сразу разобрал, кто и зачем зовёт его. Падишах поднял глаза и увидел чауша, который стоял перед господином, пытаясь что-то сказать. Мехмед подал знак, чтобы привратник продолжал.
   - Валиде Турхан-султан пожаловала. Непременно хочет видеть Вас...
"К чему ж такая спешка?" -  раздражённо подумал султан. Как ни любил он мать, но сейчас внезапный её приход вызывал какое-то непонятное раздражение. Видимо, досадовал Мехмед оттого, что занятие было прервано. Но отказывать валиде непристало, поэтому бноша поднялся, придавил карту с одного угла бронзовой чернильницей и знаком велел чацшу отворить двери,
Валиде вошла к нему в комнату, красивая, величественная, точно такая же, как и в его детстве. Султан сделал шаг ей навстречу, и когда мать протянула руку, он бережно взял и поцеловал её, хотя в душе всё ещё немного досадовал на её приход, который был совсем некстати.
    - Я рад, валиде. - начал правитель, подводя Турхкн-султан к дивану. - Я занимался географией, изучал карту Стамбула. Ведь я слышал, что Вы хотите заняться благотворительностью, возвести новые мечети, медресе и караван-сараи... Я приложу все усилия и сам выберу подходящее место.
Мехмед очень кстати вспомнил о намерении матери: валиде по привычке видела сына ребёнком и часто делала многое без его ведома. Этим поступком юный султан собирался доказать ей, что уже вырос и может принимать важные решения.

Мехмед слушал матЬ и с каждым словом всё больше чувствует, какие они разные. В любом случае, юноше не хотелось верить, что эти слова вылетели из уст валиде.  Он слишком любил её, чтобы поверить в услышанное. Но сейчас перед ним не мать сидела, а какая-то незнакомая женщина, женщина без сердца. А как, спрашивается, иначе объяснить то, что она предложила совершить? Мехмед очень любил своих братьев и сестёр, почитал их матерей как полноценных представительниц османского рода, и просто так выслать их из Топкапы представлялось ему жестокой, да и опасной затеей. Падишах твёрдо посмотрел матери в глаза и сказал:
  - Валиде, я ничего не слышал, а Вы ничего не говорили. Это слова не моей матери. Моя мать не жестока, она никого не боится и всегда стояла лицом к трудностям. Не Вы ли говорили, валиде, когда Кёсем-султан почила, что теперь Вам ничто не угрожает? И что же теперь? Чего Вы испугались?
Мехмед искренне не понимал, зачем такие несправедливые и неблагородные меры предосторожноести. Ему было ясно как день: валиде всерьёз опасается остальных шехзаде, их сестёр и матерей. А между тем в памяти султана ещё был жив тот день, когда его возвели на престол. Все они клялись ему в верности. Да, сейчас он осознаёт, что все эти клятвы могут быть ложными, но возможно ли, чтобы шехзаде могли его предать? Скорее, это могли сделать госпожи, но не братья и сёстры. Да, Мехмед не раз замечал хитрые взгляды Махиэнвер-султан, видел коварную улыбку Муаззез, слышал медовые речи Хюмы Шах... Шивекар была благожелательна к Мехмеду искренне, хотя валиде она ненавидела. И несмотря на все эти тайные знаки юноша не хотел ни одну из них отпускать из дворца. Подумав и переведя дух, он продолжил:
   - Во-первых, это не по-людски, выгонять из дворца братьев и сестёр. Всех султанш я тоже чту наравне с Вами, да-да. Они члены династии, и Вам это известно не хуже моего. Я вижу в Ваших глазах укор, потому что я, по-Вашему, всё ещё ребёнок и не имею право учить Вас... Да, учить - не имею. Но напомнить о законах обязан. Разве не Вы хотели, чтобы я был справедлив и к народу, и к семье? Так скажите, справедливо ли, когда в нашей семье кого-то унизят и с позором изгонят?
Валиде молчала. Её прекрасное лицо побледнело, губы дрожали. Видимо, ей было, что вспомнить. Мехмед не хотел доводить мать до слёз, но если сейчас он не скажет правду, то потом может оказаться чересчур поздно.
   - И потом: если мы отправим всех шехзаде в дальние провинции, кто может поручиться, что там их матери не смогут подстроить Вам ловушку? Вдали от дворца у них будут развязаны руки. А здесь в Стамбуле они будут рядом, и в случае интриги я смогу быстрее найти виновного.

Мехмед сидел задумчивый. Теперь, после такой ярой отповеди, он намного лучше понимал свою валиде. Падишах коротко взглянул на мать, словно пытаясь что-то такое уловить в её взгляде. Он успел разглядеть в её очах только нескончаемую боль. Очевидно, сердце этой женщины пронзила тысяча стрел. Юноша горестно вздохнул. Ему было ясно как день: он не сможет удовлетворить просьбу матери. Уж слишком несправедлива она к остальным членам династии.
- Валиде... - начал Мехмед, сжимая в ладонях тонкую руку матери. - Заклинаю Вас, не отчаивайтесь... Знаете, каждое утро я благодарю Всевышнего за то, что он выбрал мне в матери именно Вас... Я всегда любил Вашу стойкость, валиде. Но где же она теперь? Неужто Вы позволите себе унизиться до того, что просто вышлете их? Это и неблагородно, и не в Вашем духе.
Взгляд Мехмеда упал на большое окно, за котором просыпался после зимы уже слегка позеленевший сад. В голову юноши забрела мысль, которая, возможно понравится его матери. Он вновь повернулся к валиде Турхан и произнёс:
- Матушка, если Вы хотите возыметь уважение в гареме, если хотите, чтобы Вам не докучали соперницы... померитесь с ними. Устройте в саду ужин для всех членов династии, ужин примирения. Пригласите Айшехан-султан, моих двоюродных сестёр, особенно Кейе не забудьте... Я уверен, они будут только рады принять Ваше приглашение. Так будет проще завести разговор о перемирии, валиде.
Султан умолк. Валиде смотрела на него недоверчиво. Она обдумывала слова сына, взвешивая все "за" и "против". Мехмед вновь взглянул в окно. Его тянула на свежий воздух, тем более, что Орхан хотел увидеться с ним. Можно было бы сыграть с ним в шахматы или просто поговорить о чём-нибудь... Главное, вырваться из опостылевших покоев, простор и роскошь которых давили на юного падишаха. Нет, временами ему было очень приятно находиться здесь, но он чувствовал потребность в общении с братьями, в которой валиде ему, увы и ах, отказывала.
- И ещё... - юноша резко повернулся к матери, вновь взглянув на неё в упор. - Не запрещайте мне видеться с братьями, валиде. Знаю, вы считаете их моими соперниками, делаете из них врагов. Но в конце концов, мы все дети одного отца, и ничто не сможет помешать нам общаться... Да и к тому же, так будет лучше для всех: если Вы не будете отдалять нас друг от друга, то и остальные госпожи будут относиться к Вам гораздо терпимее. Это уже будет большой победой для всех нас. Преодолев тягу к власти и найдя общий язык, мы сможем жить спокойно, и никто из них не будет против моей власти. Пусть этот мир продлиться недолго, что ж... но ведь я буду знать, что этот мир возможен... - Мехмед перевёл дыхание. В глазах матери снова блестели слёзы. - Ведь были же четыре года затишья, валиде... тогда мы все жили спокойно, и никто не желал крови. Почему теперь Вам вздумалось избавляться от них?.
Мехмед говорил, а у самого в душе поднималось и ширилось что-то невообразимое. Было ли это чувство несправедливости или праведный гнев, он толком не знал. Но это нечто заставляло его говорить красноречивее, смотреть на собственную мать твёрже и не давать слабину перед ней.

Мехмед поднялся. Его юное, но несущее в каждой чёрточке смелость лицо выражало решимость. Юноша подошёл к окну и вперил глаза в заспанный и вялый сад, где в беседке кто-то сидел. Несколько женских фигур, все богато одеты. Наверняка это его сёстры и их матери... Вот они, враги, как говорит мать. Мехмед чууствовал на своей спине лютый и пружиныщий взгляд валиде. Зачем она так смотрит? В эти минуты её очи похожи на два холодных кинжала. Молодой султан в страхе должен был сознаться самому себе, что пасует перед матерью. Так он стоял долго, ничего не отвечая ей. А она всё стояла, и Мехмед слышал её тяжёлое гневное дыхание. Юноша резко повернулся к валиде. Он злился, по-настоящему. В первый раз. Сжал руки в кулаки.
  - В последний раз, валиде. - непоколебимо произнёс падишах. - В последний раз предупреждаю Вас, что если ещё раз заведёте такой разговор, то я буду вынужде принять меры.
И он замолк. Принять меры... Какие? Что он, пока ещё желторотый птенец, зелёная поросль, обвившая грозный султанский трон, может сделать? Может ли он пойти против собственной матери?
Мехмед вновь отвернулся. В саду оживление. Пришли братья, сели в беседку. Смех, весёлые разговоры. Кто же там? А-а, это же шехзаде Орхан и Ахмед. Оба бодры, озорные их голоса слышны даже через закрытые окна. Оставить бы душные покои, выйти бы к ним, поговорить о чём-нибудь с братьями... А вот Орхан и Ахмед встают и обнажают мечи. Наверное, будут упражняться на глазах сестёр и матерей... Янычар какой-то, высокий, грозный... наверное, судьёй будет... А спину пронзил взгляд ещё одного судьи. Самого близкого, любимого и самого страшного судьи. Отчего валиде так не любит остальных? Мехмед коротко взглянул через плечо. Матушка стоит всё на том же мечте. Её глаза печальны, затуманены. Извиниться бы, но за что? Он султан, он всегда прав, тем более сейчас...