Разговор с Эмиром несказанно воодушевил Шивекар. Благословив сына, хасеки отправилась к падишаху, так как должна была с ним серьёзно поговорить. У покоев её встретили два привратника, которые сообщили, что повелитель сейчас за трапезой вместе с Канийе-султан. Шивекар слегка нахмурилась.
"Тоже мне, султанша!" - презрительно подумала она.
  - Скажи государю, что у меня важное дело к нему. Я не отниму много его времени.
Стражник ушёл и вернулся через полминуты с вестью о том, что повелитель ждёт. Шивекар чинно прошествовала в комнату. Когда-то она принадлежала Ибрагиму, султану её души и сердца. Здесь был зачат их первенец, здесь она умерла и воскресла от одного взгляда повелителя. А теперь этим покоям хозяин не он, а сын Турхан. Мехмед всегда был любим Шивекар, хотя и не являлся её сына. Женщина жалела, что его мать такая змея. Зная, что Эмир очень привязан к своему брату-султану, Шивекар всегда отпускала его на совместные уроки и прогулки. Грешно разлучать братьев, даже если их матери - заклятые враги.
Как раз, аккурат в этот момент падишах вернулся с террасы в комнату. Шивекар уже хотела поклониться, но почувствовала, как Мехмед-хан берёт и целует её руку. Это неимоверно потрясло султаншу до глубины души: ей-то казалось, что Турхвн уже посеяла в своём державном сыне ненависть ко всес остальным.
  - Повелитель... Я бы не почмела беспокоить Вас, но дело очень важное. Оно касается шехзаде Эмира.

Слова повелителя растрогали Шивекар до глубины души и рассеяли остатки былых сомнений и беспокойств. Хасеки ощутила, как к ней приливает сила, как она охватывает её всю. Собравшись с мыслями, султанша начала:
  - Мне очень приятно это слышать, повелитель. Ни одно сокровище мира не может быть столь же драгоценно, как Ваши речи. - в янтарных глазах госпожи заблестели слёзы. Этот поцелуй руки, гордость младшим братом, сравнение со второй матерью - всё это убеждало султаншу, что в этом чёрством мире есть чуткие и любящие сердца. Она была гттова заплакать на плечах у Мехмеда, которого помнила совсем маленьким, но приличие не позволило, и она сдержалась, хотя это ей стоило немалых усилий воли.
  - Моему шехзаде минуло пятнадцать лет. Пора принимать посвящение в янычарский корпус. И Вы, и Ваши братья сделали это в том же возрасте. Настал черёд и моего сына...
Чем больше Шивекар говорила, тем сильнее в её голосе медным колокольчиком звенела радость и гордость за сына. Она уже мысленно представляла себе площадь перед дворцом, ряды янычар, что красным бушующем морем стоят со всех сторон, увидела своего Эмира, в новом кафтане, в дорогом тюрбане, слышала слова клятвы, выкрики войска, чувствовала запах хлеба, привкус соли и воды на своём языке. В Шивекар взыграло нечто, что не имеет настоящего названия - гордость, счастье, страх и трепет перед собственным ребёнком. Знала она, что согласно традиции, на церемонию явится весь двор и вся династия. Придут ненавистные Турхан и Махиэнвер, скрытные Салиха и Муаззез, надменная и коварная Эмине Ферахшад, улыбчивая и таинственная Хюма Шах... Больше всего хотелось видеть на этом празднике величия Айшехвн-султан. Она всегда любила своего младшего племянника, и уж она-то, конечно, не пропустит вручение ему меча.
Помолчав ещё немного, хасеки продолжила:
  - После этого, как того требуют наши традиции, для него нужно будет собрать гарем. Если Вы позволите, государь, мы начнём подготовку к церемонии немедленно.
Шивекар насилу удержала себя от лишних разглагольствований. И так ыж соишком много она сказала, практически потребовала. Не хотелось ей показаться дерзкой и чересчур самонадеянной, потому что как бы добр падишах ни был, дерзости он ни от кого не потерпит. Оставалось только молиться, чтобы султан дал своё высочайшее согласие.