Ласковое весеннее солнце заливало яркими лучами всю комнату, играло и переливалось, словно бы улыбаясь новому дню. Рано утром султан Ибрагим вызвал к себе хранителя покоев и объявил о своём желании целый день провести на охоте, а может быть даже и весь следующий день, поэтому Фехми-аге было поручено строго следить за порядком во дворце, и если вдруг что случится, послать к нему гонца с подробным докладом. Фехми-ага низко поклонился повелителю, пожелал ему удачной охоты и пообещал, что всё будет исполнено так, как угодно великому падишаху мира. Султан уехал, даже не известив о своём отъезде никого, кроме своей матери, которую он любил и боялся одновременно, перед которой всегда чувствовал внутренний трепет и робость, даже если находился в дурном расположении духа, готовый ещё секунду назад отрубить голову всем, кто так не вовремя подворачивался на его пути, даже несмотря на это в покои Кёсем-султан он входил осторожно и как будто с опаской, с большим вниманием и почтением вслушиваясь в каждое слово своей валиде, лишь время от времени высказывая свои соображения по тому или иному поводу. Но как только султан выходил после разговора обратно в коридор, его лицо снова становилось грозным и мрачным, а голос властным, холодным и острым, словно отличной выделки клинок из дамасской стали.
Но вот повелитель уехал, взяв с собою нескольких верных своих приближённых, и хранитель покоев остался один в полутёмных коридорах дворца, который ещё спал крепким, утренним сном. Фехми-ага уже давно привык просыпаться рано, чтобы успеть сделать утренний обход дворца до того, как большинство его обитателей проснётся и примется за свои обычные повседневные дела. Позавтракав остатками вчерашнего ужина, Фехми-ага надел свой обычный наряд, пригладил растрепавшиеся за ночь волосы и уже собирался выйти из своей комнаты, как вдруг в дверь постучали и стражник торжественно произнёс:
- Хранитель покоев, Турхан-султан пожаловала по очень важному и тайному делу.
Фехми-ага был немало удивлён, он никак не ожидал прихода госпожи в столь ранний час. "Интересно, что это за важное дело, которое моя госпожа хочет скрыть за завесой тайны", - думал про себя хранитель покоев, - наверняка повелитель сообщил и ей о том, что собирается на охоту, и она решила воспользоваться этим, чтобы поведать мне какую-то тайну. Интересно, что же это может быть.
Заинтригованный, Фехми-ага поспешно отворил дверь, давая возможность госпоже войти. Турхан-султан вошла в небольшую комнатку Фехми-аги своей обычной, царственной походкой, высоко подняв голову и быстрым взором своих ясных, внимательных глаз окидывая всю скромную обстановку комнаты. Наконец, её взгляд остановился на Фехми и задержался на нём долю секунды. Фехми почтительно поклонился своей госпоже до самой земли, приглашая её пройти внутрь.
- О, госпожа моя! Вы осчастливили меня своим приходом, я рад видеть вас в моей скромной обители, - он улыбнулся, - но что же за срочное дело заставило вас пробудиться в столь ранний час? Что-нибудь серьёзное, госпожа? Если от меня потребуется какая-то помощь, я всегда к вашим услугам, вы только прикажите, я всё для вас сделаю.
Он ещё раз улыбнулся, султанша улыбнулась ему в ответ особенной, только ей свойственной лёгкой улыбкой. Это был хороший знак.

Отредактировано Фехми-ага (2016-07-29 11:13:55)

Услышав слова султанши, Фехми-ага немного растерялся и никак не мог придумать, что же сказать ей в ответ. Он уже около пяти лет служил хранителем покоев и привык к своей ежедневной службе, прикипел к ней сердцем и ни за что не желал менять своего положения. Он очень любил и уважал повелителя, относился с должным почтением к его семье, ко всем хасеки и султаншам, а в особенности к Турхан-султан и её детей. Шехзаде Мехмед рос любознательным, умным мальчуганом, похожим на желторотого, забавного птенчика, объятого большим желанием во что бы то ни стало непременно научиться летать. Хранителю покоев часто доводилось с умилением наблюдать, как пятилетний шехзаде с очень серьёзным, умным видом входил к отцу в его покои, когда тот сидел, склонившись над большой картой, и принимался тыкать пальчиком в изображения на карте, которые были обведены красным (это были отмечены важнейшие стратегические пункты, которые заслуживали пристального внимания повелителя в очередном предстоящем походе), шехзаде просил отца:
- Возьми меня с собой в поход, отец, я хочу сражаться вместе с тобой.
Султан громко смеялся и, поцеловав сына в лоб, отвечал:
- Возьму, обязательно возьму, только подрасти немного, я приставлю к тебе лучших учителей, которые обучат тебя военному делу, и тогда ты сможешь участвовать вместе со мной в походах.
В такие минуты шехзаде обычно надувал губки и обиженно выходил из покоев своего отца, а потом бежал к своей валиде и обиженно говорил, что отец не берёт его с собой в поход, что отец его не любит и не хочет, чтобы его сын стал настоящим воином. Турхан-султан смеялась и как могла, успокаивала маленького шехзаде.
Гевхерхан была полной противоположностью своего брата, она не могла стерпеть, если что-нибудь делали не так, как она хочет и часто устраивала скандалы по этому поводу, так что на её крики и плач сбегался чуть ли не весь гарем и служанки пытались успокоить свою маленькую госпожу. Султан Ибрагим всегда жалел свою дочь и старался удовлетворять все её желания, однако капризный характер маленькой султанши менялся почти каждую минуту, поэтому даже повелителю, в конце концов, надоедало всё это, и он приходил в ярость, говорил, чтобы Гевхерхан увели в покои, потому что он больше не может выносить её слёз.
Пристальный взгляд госпожи вывел хранителя покоев из задумчивости. Фехми-ага смотрел на султаншу, не понимая, что могут означать её слова. Он сказал:
- О, госпожа моя! Если я чем-то разгневал вас или не достаточно хорошо служил вам, простите меня. Если речь идёт о том, чтобы отправить меня подальше от столицы простым санджак-беем, я снесу это спокойно и терпеливо. Вы знаете, как бесконечно я предан вам, госпожа! Если понадобится, я жизнь готов отдать за вас и за ваших детей, лишь бы с вами всё было хорошо. Но я всё никак не могу понять, о какой награде вы говорите. Если вы имеете в виду повышение по службе, то для меня нет большей награды, чем быть рядом с нашим великим падишахом, служить ему и вам, и мне ничего больше не нужно.
Он замолчал, сообразив, что он уже и так много говорит - Фехми-ага вообще никогда не отличался многословностью и не привык много говорить. Он посмотрел на султаншу, ожидая её ответа. Лицо Турхан-султан оставалось спокойным и безмятежным, и тогда хранитель покоев понял, что речь идёт о какой-то совсем другой награде.

Отредактировано Фехми-ага (2016-07-31 10:46:24)

То, что сказала Турхан-султан, было горькой истиной. В те дни, когда Фехми-ага освобождался от своих обязанностей и передавал пост кому-то другому, в его распоряжении оказывалось несколько свободных часов, которые он нередко проводил в Мейхане Ставро-эфенди в Галате. В этом известном своей непристойностью заведении он пытался утопить свою грусть, выпивал за вечер много вина, но никогда не чувствовал себя пьяным. Он был пьян не от вина. С тех пор, как он случайно встретил в дворцовом саду Ирум-хатун, он не знал больше покоя. Часто он просыпался ночью и долго не мог заснуть, всё думал о черноокой красавице, которой с одного взгляда удалось пленить его грубое, давно уже заледеневшее сердце, с ранних детских лет не знавшее любви и заботы. Он отвергал всех женщин в мейхане, которым хранитель покоев как-то сразу приглянулся, и они липли к нему, словно мухи к лукуму, но Фехми совсем не замечал их. Он думал только об Ирум, ему казалось, что только ей под силу разогнать его печаль, которая, будто тяжёлый камень, лежала у него на сердце.
Но когда Фехми вспоминал, как холодно обошлась с ним девушка при первой их встрече, ему становилось ещё тоскливее, и в такие моменты он думал, что все эти его пустые грёзы напрасны, вряд ли Ирум-хатун захочет разделить с ним счастье. Как знать, может, у неё уже есть избранник её сердца, ему совсем не хотелось разрушать её счастье и становиться для неё помехой. Он думал: "Если она была так холодна со мной во время нашего разговора, то вряд ли её сердце воспылает любовью ко мне при следующей встрече, если она, конечно, будет. Тут наверняка что-нибудь есть, иначе эта гордая хатун не стала бы надевать эту холодную маску неприступности. А может быть, ей просто хотелось подразнить меня, поиграть со мной, как с куклой, но разве, наигравшись в волю, она не выбросит меня вслед за другими такими же, как я, сломанными и покалеченными куклами в какую-нибудь придорожную канаву. Может быть, не меня одного уже постигла такая же участь? Может, она со всеми так играет и забавляется, неужели в таком холодном сердце может когда-нибудь зародиться чувство любви? Но ведь и у меня сердце тоже за много лет покрылось толстым слоем льда, так может быть, именно мне суждено растопить этот лёд сначала в сердце Ирум-хатун, а уж потом она сама растопит моё ледяное сердце".
Так думал он долго, просиживая часами над кубком с вином и иногда даже не сделав ни одного глотка. Днём прекрасный, навязчивый образ почти не являлся ему, так как хранитель султанских покоев был занят своими обычными делами, но по вечерам этот образ неотступно следовал за ним повсюду: он мерещился ему в неверном свете факелов, в аккуратных шестигранниках оконных стёкол, в стакане с холодным шербетом, который Фехми каждый вечер выпивал перед тем, как лечь спать - главный дворцовый лекарь сказал ему, что шербет, выпитый на ночь, хорошо помогает тем, кто страдает бессонницей. Фехми-ага даже начал курить кальян, и это вошло постепенно у него в привычку, но даже и это не помогло - в дымных испарениях ему виделся всё тот же образ Ирум-хатун, и он просто не знал, что ему делать. Он понимал, что если так дальше будет продолжаться, он скоро сойдёт с ума, но дни шли за днями, а всё оставалось по-прежнему. Хранитель покоев приходил во всё большее отчаяние, он даже намеревался поговорить с самой Турхан-султан обо всём, рассказать ей о своей беде, но вот сейчас сама госпожа стоит перед ним и ждёт от него ответа, пытаясь выведать у него ту сокровенную тайну, которую он уже много месяцев хранит в своём сердце, а он ничего не может сказать ей в ответ, потому что не знает, как и с чего ему нужно начать. Язык словно прилип к нёбу, горло пересохло и слова застряли в нём, как будто не желая, чтобы он поведал султанше свою тайну.
- Госпожа моя, - наконец, смог выдавить из себя Фехми-ага, - мои посещения Мейханы старика Ставро - это правда, и я не буду этого отрицать. Вы оказались правы и на счёт того, что в моих посещениях этого ужасного заведения я пытаюсь скрыть мою печаль, но я не могу открыть вам эту тайну, так как мне кажется, что эта девушка... Ах, вот я уже и сам проговорился... Одним словом, вам уже наверняка известно, кто она, но я думаю, что она совсем не будет счастлива со мной и не захочет провести всю свою жизнь рядом с таким грубым и холодным человеком, как я. Она кажется мне такой далёкой, что даже самая далёкая звезда, когда я смотрю на неё, находится ко мне ближе, чем это прекрасное, неземное создание. И я...
Он больше не мог говорить, горло будто сдавило что-то тяжёлое, ему стало трудно дышать, но это продолжалось не долго. Он взглянул на султаншу и увидел в её глазах искреннее сострадание и сочувствие. Было видно, что его слова тронули сердце госпожи и она сама пришла в волнение. Он замолчал, ожидая её ответа.

Отредактировано Фехми-ага (2016-07-31 23:56:20)