Раннее августовское утро было свежим и тихим. Ирум, встав и собравшись, отправилась на базар: ей предстояло купить гостинцы и припасы для Зелихи-хатун, нестарой вдовы, соседки и хорошей знакомой Афры-хатун, бывшей хазнедар султанского гарема. Но женщина спешила не к Зелихе, а к гораздо более родному существу, которое находилось в её доме - к маленькой дочке, к своей Гюнеш. Сама Зелиха очень привязалась к Ирум, она знала, что та служит в гареме и не может постоянно быть рядом с воякой, потому ни в чём не обвиняла и не судила её.
Справив все дела на рынке, Ирум отправилась в Эминёню, где жила вдова. Дорогой она размышляла, как они встретятся, как Гюнеш обрадуется приходу мамы, как Ирум заночует у Зелихи-хаиун, как всю ночь будет любоваться своей спящей малышкой, как споет ей колябельную, как... Эх, да мало ли о чём мечтает женщина, волей обстоятельств разлученная со своей кровинкой...
Вот и Эминёню, вот и нужный дом. Ирум сначала чуть не пошла в соседний, но вспомнила, что Афра-хатун уже на небесах, и что в этом доме никого больше нет.
Зелиха отозвалась на стук не сразу, а встретила Ирум в плотном яшмаке. Калфа очень удивилась, но хозяйка объяснила, что после того случая, когда к дому соседки приходили янычары, надо принимать меры.
  - Но я ведь не янычар, - смеялась Ирум, - отчего ж ты меня встречаешь так неласково?
И обе женщины залились смехом. На голоса выбежала двухлетняя Гюнеш и, увидев, кто пришел, со счастливым визгом кинулась маме на руки. Ирум подхватила девочку на руки и принялась целовать её мягкие смуглые щёчки, носик, глазёнки... Бездетная, иссушенная жизнью с неласковым мужем, Зелиха смотрела на всю эту идиллию с непередаваемой тоской. Она любила Гюнеш, как свою дочь, а потому ревновала её к родной матери. Но как женщина умная, она понимала, что ничего не изменить.
День прошёл весело. Пили чай, играли, разговаривали и обнимались. Маленькая Гюнеш не сходила с материнских колен ни на секунду. Зелиха говорила с гостьей о том, что слышно во дворце, интересовалась о том, как выглядит каждая султанша, какова из себя Кёсем-султан. Ирум отделывалась общими фразами, потому что вдовушке совсем не обязательно было всё это знать.
Наступил вечер. Сели за ужин. Малютка, к удивлению матери, очень хорошо прочла молитву перед трапезой, чем порадовала и Ирум, и язелиху. Последняя заявила, что малышка очень способная, что схватывает всё на лету,
Наконец пришло время ложиться спать. Ирум вызвалась лично уложить девочку. Гюнеш, не ххотевшая спать, как и все детки её возраста, согласилась не сразу, но нежные увещевания Ирум подействовали очень быстро. Малютку уложили на кровать, а Ирум-калфа присела рядом и завела тихую колыбельную. В окна начал заглядывать поздний вечер.

Отредактировано Ирум-хатун (2016-09-14 15:28:58)

Когда Турхан рассказала то, что слышала от Фехми-аги, Кёсем не поверила ей. Мало ли сплетен ходит по дворцу. Великая валиде привыкла не доверять всему услышанному, особенно, услышанному через второго или третьего человека. Но невестка упрямо настаивала на этой поездке. Похоже, она действительно имела зуб против Ирум и хотела, если не уничтожить её, то по крайней мере полностью испортить жизнь.
Карета везла двух валиде по пустынным улицам Стамбула. Тишина была слега непривычка ушам Махпейкер, привыкшей к пышным шествиям по улицам города, когда простой народ лежал ниц в пыли, вознося хвалу великой Кёсем-султан. Но Турхан настояла на полной секретности поездки, чтобы "не спугнуть птичку".
Настроение Кёсем было не очень хорошим. Ехать на ночь глядя непонятно куда. А если окажется, что всё это еще и зря... Что сказанное Фехми-агой не больше, чем клевета ревнивого мужа... Турхан чувствовала неудовольствие свекрови и сидела молча, чуть сжавшись. Наконец, она нарушила гнетущее молчание. Махпейкер лишь передёрнула плечами.
- Сердиться я буду только, когда история окажется выдумкой и клеветой на бедную Ирум.
Султанша не знала, стоит ли верить этому рассказу. С одной стороны, не было случая, чтобы ага врал, но и верить ему не хотелось. Но, как сказала Турхан, проверить надо.
...Кучер натянул поводья, и карета остановилась.
- Госпожи, мы на месте, - сказал возница.
Луна, выглянувшая из-за туч, тускло осветила небольшой дом. В окне горел свет.

Переступив порог незнакомого дома, Турхан огляделась, оценивая внутреннее убранство. Сколько можно было судить, проживали здесь люди, которых нельзя было назвать бедными, однако и слово «богачи» к ним тоже не применишь. Скорее всего, здесь живут зажиточные торговцы или купцы с умеренным достатком. Везде чисто, опрятно, даже изящно - уж где-где, а в этом доме «женской руки» было не занимать. Но султаншу занимало не помещение, а его обитательницы (мужчин в доме видно не было). Турхан припомнила, как Фехми что-то говорил о вдове... Судя по всему, тут обреталась одинокая женщина.
Ирум хасеки заметила практически сразу. Как и девочку, что спряталась за её спиной. Возле Ирум-калфы стояла хатун лет тридцати-девяти - смуглая, с густыми, но изящными надломленными бровями, большими чёрными глазами и аккуратным ртом, в уголках которого проступали морщинки. Очевидно, она и являлась владелицей этого скромного жилища.
- Кто вы, почтенные? - обратилась хозяйка с вопросом к двум незваным гостьям.
- Те, кто не причинит твоему дому вреда и не нанесёт бесчестия. - уклончиво ответила Турхан-султан, глядя на вдовушку спокойно и даже ласково.- Как твоё имя?
Женщина потупилась и ответила:
- Зелиха, уважаемые. Вы, верно, жёны знатных вельмож... что привело вас ко мне?
Вместо ответа, Турхан указала рукой на Ирум, бледную и безмолвную, словно окаменевшую на своём месте.

Честно говоря, Ирум не могла в это мгновение ничего сказать - язык намертво прилип к гортани. В комнате повисла нехорошая тишина. Султанши хранили молчание, а Зелиха решила отойти от греха подальше. И вдруг...
- Мамочка, ты правда болеешь? - подала голос малютка Гюнеш. Ирум ощутила, как её сердце сжалось в комок. Где-то меж позвонками пробежал ток страха и боли, потому что калфа чувствовала на себе взгляды Кёсем-султан и Турхан-султан.
Женщина взяла дочку на руки и стала покачивать, словно хотела убаюкать. Она поняла, что случайно произнесённое девочкой слово могло разрушить всё. Для всех было совершенно очевидно: этот полуночный визит двух могущественнейших женщин принесёт всем одни несчастья.
  - Мамочка, что с тобой? - голос Гюнеш, тихий и несмелый, был похоэ на ласковый голосок котёнка - смирного, едва родившегося. В глазках девочки заблестели первые слёзки. Ирум заметила и прижала дочку к груди.