Шехзаде Эмир в это утро проснулся раньше обычного. Весть о том, что в Стамбул прибывает Кара Семиз-паша взбудоражила его. Ведь это был будущий супруг его родной сестры Хайриниссы. "Интересно", - думал Эмир, облачаясь в дорогой шёлковый кафтан, подаренный юноше его матушкой по случаю недавно прошедшей церемонии вручения меча, - каков из себя этот паша? Будет ли сестра счастлива с ним и не повторится ли с ней то же, что и с Гевхерхан? Но, кажется, по слухам Семиз-паша порядочный человек, хотя кто знает, как он поведёт себя после никяха.
Эркин-ага поначалу тоже проявлял сильные чувства к своей супруге, и это было видно, но Гевхерхан всё время давала понять янычару, что не любит его. Через некоторое время Эркин начал ревновать свою жену ко всем, он даже выслал из дворца всех слуг и оставил одних лишь служанок. Но и этого ненасытному янычару оказалось мало. Он тайно приказал, чтобы у его супруги была одна верная ей Элиф-калфа, на которую он и сам частенько заглядывался, но её он решил использовать для другой цели: она должна была сообщать ему о каждом шаге своей госпожи. Однако Элиф проявила всю свою женскую изворотливость и хитрость, повела себя очень мудро с супругом своей госпожи, сказав, что если он только вздумает угрожать ей, она тот час же, не колеблясь ни минуты, расскажет обо всём Гевхерхан-султан. Эркин-ага, конечно, страшно рассердился за это на калфу, даже хотел тут же убить её, однако не сделал этого. Знал, что Элиф останется верной своей госпоже и ни за что не предаст её. Никому больше не мог доверять, во всём своём окружении видел придателей или соперников. Оставалось надеяться, что будущий супруг Хайриниссы будет испытывать к своей избраннице настоящие чувства.
Одевшись, Эмир ещё раз окинул взглядом свою комнату. На постели, разметавшись, спала его наложница, Рузгяр-хатун. Она появилась в жизни шехзаде совсем недавно, почти сразу же после церемонии. Эмир не расспрашивал у девушки, кто она и откуда прибыла, он сразу привязался к ней и полюбил её всем сердцем. Рузгяр с благодарностью принимала все его ухаживания, одно лишь смущало юношу: она очень редко улыбалась. Причину этого он понять не мог, но с каждым днём его чувства к ней становились всё сильнее. Его матушка не одобряла его отношений с этой хатун, которая неизвестно откуда взялась, султанша часто предостерегала своего сына от возможных напастей, но шехзаде воспринимал её слова как обычное материнское беспокойство, пытался убедить мать, что все её опасения напрасны. Мысль о том, что девушка могла быть подослана к нему намеренно с какой-то пагубной для него целью даже не приходила, да и не могла прийти Эмиру в голову.
Эмир нежно погладил Рузгяр по щеке, она улыбнулась и чему-то засмеялась во сне. Шехзаде не стал её будить, выйдя из своих покоев, он приказал стражнику, чтобы тоже не будил её. Отчего-то ему было жаль эту девушку, он и сам не знал, отчего. Вышел в дворцовый сад, где его уже ждал Алемшах. Около часа братья упражнялись на мечах и на матраках. Приближалось время совета, и оба шехзаде вернулись во дворец, чтобы успеть вовремя к началу заседания.
Они вошли в зал вслед за повелителем. Все паши и беи поклонились сначала повелителю, а потом и его братьям. Шехзаде заняли полагающиеся им места и заседание началось. Это уже был второй совет, на котором присутствовал Эмир. Он ещё не привык к столь долгим обсуждениям государственных дел, и поначалу ему было скучно и его даже клонило в сон. Но сейчас всё было немного иначе. Он ждал, когда же в зал войдёт Семиз-паша, он сгорал от любопытства. В конце концов, Алемшах заметил нетерпение своего младшего брата и толкнул его локтем в бок, чтобы не вертелся. Эмир затих и задумался. Перед его мысленным взором возникло лицо Рузгяр-хатун, он вспомнил о том, что произошло между ними сегодняшней ночью, и улыбнулся. А потом вспомнил её глаза, такие большие и печальные, как бездонные воды Босфора, и ему снова захотелось погрузиться в них и утонуть, как этой ночью, когда она покорно отвечала на его ласки, оставаясь всё такой же печальной и задумчивой. Им внезапно овладела страсть, он решительно отогнал от себя это чувство. "О чём я думаю", - подумал Эмир, - сейчас надо думать о том, что происходит на совете, ведь скоро поход, да и прибытие Семиза-паши в столицу не даёт мне покоя.
Личико милой Рузгяр совсем исчезло, юноша снова сидел на своём месте, вслушиваясь в слова своего брата-повелителя. Но тут в зале воцарилась тишина, и вдруг среди этой тишины в дверях показался стражник, который громко объявил о том, что прибыл Кара Семиз-паша. Все встали, включая и султана, и молча поприветствовали вошедшего в зал пашу. Затем повелитель приказал всем сесть, а пашу знаком подозвал подойти ближе.

Отредактировано Шехзаде Эмир (2017-01-08 23:26:14)

Азиз Оздемироглу проснулся в своём особняке довольно рано. Привычка вставать ещё до первого азана сохранилась у него ещё со времён бытности в янычарском корпусе. Утро было прекрасным, и день обещал быть умеренно жарким. Добрая половина утра прошла тихо. Азиз вновь и вновь пересматривал бумаги, приготовленные для ближайшего Совета. Он никак не ожидал, что во двор его особняка въедет верхом один из личных охранников самого султана с новостью, которая, право слово, может хоть кого ударить, словно обухом, по голове.
- Паша хазретлери, повелитель пожелал видеть Вас на сегодняшнем заседании совета.
Чёрные брови Азиза сошлись на переносице. Он никак не ожидал, что Диван соберётся именно сегодня. Но раз уж султан Мехмед так решил, то оспаривать его намерение - и грех, и преступление. Паша грозно прикрикнул на слуг, чтобы несли кафтан.
- Тебе известна причина такой спешки, чавуш? - вопросил Азиз, буравя взглядом незваного гостя, - С чего это вдруг нашему повелителю понадобилось собирать членов Дивана сегодня?
Бостанджи с полсекунды подумал, но ответ, который услышал хозяин особняка, был ошеломителен:
- Ходят слухи, что в Стамбул прибывает бейлербей Текирдага, Кара Семиз-паша. Султан лично вызвал его в столицу. Мне неизвестно, с какой целью, но уверен, что причина важная.
Паша инстинктивно потянулся к рукояти кинжала, который он всегда носил с собой. Разумеется, никого резать он не собирался, а уж тем более султанского гонца. Просто само упоминание о Семизе-паше вызывало в нём неописуемую злость. Они не ладили ещё в Эндеруне, где вместе обучались. Азиз, вспыльчивый и ретивый, как и все янычары, относился с презрением к тем, кто продумывает каждый свой шаг. Нельзя сказать доподлинно, из-за чего начались нелады между двумя пашами, однако вспыхнули они ещё при покойной Кёсем-султан. Теперь, спустя столько лет, после того, как два вечных соперника находились вдали друг от друга, каждый в своём санджаке, им было суждено встретиться вновь. Возможно, теперь, когда они оба стали более степенными людьми, их бессмысленная вражда, наконец-то закончится, но внутреннее чутьё подсказывала, что этому не бывать. В Азизе всё ещё жил янычар, неукротимый и буйный, ищущий малейшего повода к стычке. Впрочем, до небезызвестного всем Эркина ему было ой как далеко.... К тому же, с недавних пор Оздемироглу стал замечать за собой что-то странное. Перед его глазами всё чаще появлялось прекрасное лицо Рухшах-султан... Он и сам не мог объяснить, откуда в нём взялось это чувство... Впрочем, сейчас не до этого.
Совет проходил мирно. В основном говорил Азиз.
- Повелитель, - говорил он, держа в руках необъятную книгу, в которой содержались все подробности приготовлений, имена, расходы и тому подобные сведения, - хвала Аллаху, подготовка движется успешно. Я посетил корпусы янычар и сипахов в Ускюдаре и Аксарае, наведался в оджак, подведомственный Эркину-аге и его ставленникам. В Вашем войске всё хорошо, государь. Оружейные мастерские денно и нощно трудятся, главный архитектор Сейфи-эфенди сообщает, что под его началом находятся корабельные мастера, и у них дела идут споро. Более двадцати кораблей готовы к спуску на воду. Иншалла, в конце месяца мы выступим в поход. Следует только позаботиться о церемониальном бакшише...
Последнее вызвало у султана некоторое недовольство. Повелитель объявил, что олюфе-диван состоится только после похода, и что он лично проведёт дарственную церемонию.
Завязались споры о том, как лучше поступить - выдать янычарам бакшиш после похода или же оставить это дело наместнику. Разговор прервался, когда оповестили о прибытии Семиза.
Азиз взглянул на двери. Паша вошёл размеренной, полной пружинящего достоинства, походкой. Он ничуть не изменился, разве что стал крепче и смуглее. Судя по тому, как радушно приветствовал его султан, он благоволил к новоприбывшему паше.
- Гордец.,.. - прошептал Азиз, не удержавшись. Он уже понял, что вражда готова вспыхнуть с новой силой.

Семиз не сходил с коня несколько дней кряду. Когда в Текирдаг пришёл приказ самого султана, паша стал собираться в дорогу В столицу он отправил гонца с весточкой о том, что прибудет менее, чем через неделю. Семиз решил не брать с собой охрану, так как надеялся на свою силу и находчивость. К тому же, лихие люди уже несколько лет не показываются на дорогах, так что быть излишне осторожным ни к чему. Семиз ехал бодрой рысью. При дневном свете частенько переходил в галоп, а к вечеру заставлял коня перейти на шаг. В конце концов до Стамбула он добрался на пятый день пути. День уже закончился, и над городам нависал пухлый изнеженный вечер. Жилось и дышалось здесь совершенно по-другому, и паша, если по правде, уже совершенно забыл, каково живётся в столице столиц. Разумеется, идти во дворец было не время, так что Семизу пришлось отыскивать подходящий караван-сарай. Хозяин, увидев, что перед ним не простой гость, отвёл для путника хорошую комнату, в которой даже был очаг, который, естественно, теперь не топился. Коня отвели в стойло и обеспечили свежим сеном и кадкой воды. Одним словом, грех было жаловаться.
В Топкапы Семиз явился утром, после первого намаза. В Бируне, где проходили заседания, его встретили учтиво, но без особой радости. Ждать, когда придёт повелитель, пришлось довольно долго, и Семиз тосковал в комнате хранителя султанских покоев Фехми-аги. Каково же было удивление Семиза, когда ему доложили, что по случаю его прибытия, повелитель собирает совет.
Впрочем, неподдельное изумление скоро прошло. Да, это неожиданно, что совет собирается фактически только ради него, но это было ещё и довольно приятно. По всей видимости, падишах возлагал на Семиза какие-то надежды.
"Могла ли Эмине-султан повлиять на нашего государя?" - подумывал бейлербей, ожидая момента, когда его пригласят в залу. - "И месяца не прошло с тех пор, как она написала мне о своих намерениях. Очевидно, она настроена серьёзно. Иншалла, так и будет, иначе, путь, что я проделал, окажется пустой тратой времени."
- Бейлербей санджака Текирдаг, Кара Семиз-паша ожидает, повелитель... - послышалось из-за дверей приёмных покоев. Что ответил султан, Семиз, к сожалению, не расслышал, но как только бостанджи отворили двери, всё сразу стало ясно. Долгие и томительные минуты ожидания окупались с лихвой. Паша вступил в просторную залу, приблизился к трону властелина, опустился на колени и трижды поцеловал полу его кафтана и приложил ко лбу, как велось исстари. И лишь когда властная рука коснулась его плеча, он понял, что можно подниматься.
- Повелитель, Вы осчастливили своего раба и подданного Семиза, позволив ему сегодня находиться здесь, в присутствии досточтимых визирей. Получив Ваш приказ, я тут же направился в Стамбул. Какое дело у Вас ко мне?
Через несколько мгновений паша услышал, как кто-то слева тихо произнёс: "Откуда столько дерзости...". Бей инстинктивно обернулся на голос, но через мгновение вновь повернул голову к султану, дабы не подавать повода к неудовольствию.
- Тебе следовало дождаться, когда повелитель сам обо всём скажет. Очевидно, жизнь в Текирдаге заставила тебя забыть порядки, паша... - спокойно произнёс Фазыл Ахмед. Семиз счёл разумным не отвечать. Он несколько смутился, ведь по сути, визирь был прав. В санджаке Семиз чувствовал себя куда свободнее, чем тут, в Стамбуле. Хотя это всего лишь вопрос времени. Не пройдёт и месяца, как он вольётся в дворцовую жизнь и будет соблюдать все установленные порядки. Не так уж это и сложно.

Как только Кара Семиз-паша переступил порог приёмных покоев, вся задумчивость Эмира ушла куда-то на второй план. Он принялся разглядывать только что вошедшего пашу, и чем больше он это делал, тем его опасения относительно того, что Хайринисса будет чувствовать себя в браке с ним неловко и неуютно, начали понемногу исчезать. Однако паша, кажется, заметил устремлённый на него пристальный взгляд, он быстрым шагом подошёл к трону повелителя и склонился в низком поклоне. Все паши и визири оживились, было видно, что приезд Семиза-паши не оставил никого равнодушным. Однако Эмир уже давно наблюдал за реакцией остальных пашей и заметил, что не все разделяют радость, с которой повелитель принял новоприбывшего. В голове у Эмира промелькнула мысль: "Интересно, почему паши так неприветливы с Кара Семизом? Разве у них есть какая-то причина? А может, они просто завидуют ему? Конечно, не всем выпадает счастье владеть каким-нибудь санджаком. Большинство советников вынуждены круглый год сидеть в душном, суетливом Стамбуле, ежедневно занимаясь одним и тем же... Их можно понять, но не лучше было бы объединить свои усилия и забыть на какое-то время о распрях перед лицом военной угрозы? Ведь совсем скоро поход".
Теперь Эмир стал, если так можно выразиться, слушать во все уши, ибо именно теперь начиналось самое интересное: обсуждение стратегии и тактики военного похода. И он не ошибся. Старик Мехмед Кёпрюлю сидел, словно нахохлившийся петух, постоянно хмурился и то и дело бросал раздражённые взгляды на Азиза-пашу, у которого улыбка сияла на лице до тех пор, пока Нуман не огрел его своей репликой, словно обухом по голове. Сам же Нуман-паша, казалось, сохранял спокойствие и уверенность в себе, хотя более внимательный наблюдатель, каковым являлся Эмир, мог заметить следы проведённой без сна  ночи на лице паши, отмеченные тяжёлыми, синими кругами под глазами. Остальных членов совета Эмир знал хуже, хотя и им, вероятно, было, что сказать, и Эмир чувствовал, что его брат-повелитель тоже мысленно оценивает каждого сидящего здесь, прикидывая, кто из них может быть допущен к возглавлению основной военной силы и тех резервов, которые выдвинутся вперёд первыми. И тут Эмир услышал вопрос султана, адресованный ему и Алемшаху. Он весь внутренне затрепетал, так как в один момент взгляды всех пашей, беев и визирей устремились на шехзаде. Эмир очень смущался, когда он вдруг неожиданно оказывался в центре всеобщего внимания, оказываясь под прицелами любопытных, заинтересованных и оценивающих взглядов, которые словно ждали от него чего-то, какого-то мудрого и справедливого решения. Но что мог сказать всем этим людям он, Эмир? В такие моменты чувствовал себя маленькой песчинкой в огромном, бурлящем потоке жизни, ему хотелось спрятаться, скрыться от всех, но в то же время такое внимание к нему со стороны важных государственных чинов и самого повелителя придавало ему какой-то небывалый азарт, подстёгивало его к совершению какого-то истинно правильного и верного решения. В первые мгновения Эмир ещё терялся, но потом, будто подхваченный большой волной, он, оказавшись на её вершине, уже не мог остановиться, увлекаемый бурным потоком мыслей. Он проговорил, немного заикаясь и волнуясь:
- Повелитель, ваши решения мудры и верны, вы одинаково хорошо владеете и саблей, и словом, которое зачастую может иметь даже более разрушительное действие на окружающих, чем самый острый меч или стрела. Только вы знаете, как следует вести себя в той или иной ситуации, как начать или окончить сражение, и я совершенно согласен с вами, что в начале должны выступить самые надёжные и основные наши силы. Однако нельзя упускать из виду и то, что силы нашего противника могут превосходить наши в том случае, если более слабые наши враги объединят свои силы с более сильными, и тогда те наши войска, которые мы в начале считали основными и более сильными, могут быть истощены и подавлены слишком затянувшимися боевыми действиями с нашим противником, которого, как мы думаем, победить будет очень легко, так как в Европе уже многие наслышаны о силе и непобедимости нашего оружия, и поэтому не все хотят связываться с нами. Но есть и такие, кто во что бы то ни стало хотят ослабить наше могущество, пытаясь противостоять нам. Вот именно в таких случаях нам очень быстро могут понадобиться новые, свежие войска, не занятые ещё ни в одном более или менее затяжном боевом действии. Но откуда же взять эти свежие войска? Ведь Венеция находится далеко от наших границ. Конечно, можно послать одного или нескольких гонцов в заранее условленное место, где будут находиться наши запасные резервы, но где вероятность того, что по дороге с гонцами не случится какая-нибудь опасность или их попросту не убьют? Поэтому я думаю, что не стоит недооценивать нашего врага, он подобен дикому барсу, который ждёт, пока его добыча сама приблизится к нему на довольно близкое расстояние, чтобы в самый последний момент совершить молнеиносный прыжок и выпустить свои острые когти. Я думаю, что текирдагское войско и войска из других санджаков должны отправиться в поход вместе с нами, но держаться от наших основных сил на почтительном расстоянии, чтобы в тот момент боя, когда чаша весов будет не на нашей стороне, неожиданным манёвром обойти врага с тыла и напасть на него с той стороны, откуда он меньше всего будет ждать нападения. Такого моё мнение по этому вопросу.
Эмир замолчал и обвёл взглядом всех присутствующих. По залу прокатился гул одобрения, все смотрели на юного шехзаде с почтением, и Эмиру даже показалось, что кто-то из пашей сказал шёпотом что-то вроде: "мудро рассуждает наш шехзаде. Даже несмотря на свой юный возраст, он обладает острым умом и цепкой памятью, так что к его словам стоит прислушаться". Султан с восхищением смотрел на своего младшего брата, а Эмир сидел, смущаясь, не зная, что это на него вдруг нашло, ведь он ещё никогда не выступал на совете дивана и уж тем более он думал, что к его мнению вряд ли может кто-нибудь прислушаться. Он смущённо добавил:
- Повелитель, простите мне мою дерзость, я не столь сведущ в военном деле как вы и остальные мои братья, и если вам не по душе то, что я сейчас сказал, думаю, Алемшах сможет рассеять ваше недовольство, ведь он более опытен, чем я. Думаю, вам интересно было бы узнать, что он думает на сей счёт.
Некоторые из пашей засмеялись, даже на лице султана показалась весёлая улыбка, которая не сходила с него ещё долгое время. Теперь все взоры обратились к Алемшаху, который, поднявшись со своего места, окинул взглядом всех присутствующих и заговорил.

Азиз усмехнулся в усы, услышав слова Алемшаха. Однако мысль, которую высказал дальновидный Фазыл Ахмед, натолкнула его в свою очередь на некоторые предположения. То, что в Стамбуле могут оказаться люди дожа, было маловероятным, но не невозможным, как бы прискорбно это не звучало. Поэтому Азиз, не дожидаясь того, что скажут остальные, повернулся к сыну главного визиря и, устремив в него суровый взгляд, спросил:
- Откуда взялась такая догадка, паша? Известно, Доменико Контарини уже очень стар, ему порядка семидесяти лет. Одной ногой он уже на том свете. Мне кажется, что ему не хватит старческого умишка послать в нашу благословенную державу своих прихвостней. А если и так, то ведь и в Венеции живут и торгуют наши люди. У османских купцов там есть привилегии, как и венецианцев - здесь. Но уж если эта старая развалина, которая всё ещё именуется дожем, додумалась до такого, то и нам необходимо принять меры. Тот из нас, кто не боится риска, может связаться с нашими братьями, живущими под носом у неверных. Они много видят и знают, и им можно доверять.
Повисло недолгое молчание. Казалось, все присутствующие крепко и основательно задумались над предложением Оздемироглу. Да и сам паша считал его не лишённым разумности. Мехмед Кёпрюлю, который до этого сидел в суровом молчании, на удивление всем собравшихся, поддержал слова Азиза.
- Оздемироглу прав, повелитель. Пока не пришло время отправляться в поход, нужно проверить, нет ли у нас под носом людей дожа. Европейские монархи всегда норовили ударить ножом в спину. Когда правил султан Сулейман Кануни, венецианцы были нашими друзьями и торговыми союзниками. Но потом этот союз был нарушен, и вот теперь ситуация обострилась как никогда прежде. Контарини окончательно разрушил дружеский мост между нами, и теперь он должен ответить за всё.
- На стороне дожа сам Папа Римский... - неуверенно отозвался Бекризаде.
- А когда, когда католические понтифики не поддерживали Венецию, паша? - чуть ли не выкрикнул Азиз, резко поворачивая в сторону своего друга голову. Эти два визиря были союзниками и даже друзьями, но сейчас Бекризаде, по мнению Азиза, говорит не как государственный муж, а как трус. - Неужели в тебе заговорила боязливость? С помощью Всевышнего, мы поставим этих гордецов на колени. Найдём тех, кто сеет смуту в Анатолии, узнаем, кто они на самом деле, и если окажется, что они служат Контарини, отправим их поганые головы в бочках с мёдом прямо в его дворец.
Таким разгневанным и распалённым Азиза-пашу здесь ещё не видели. Все знали его крутой нрав, но никто не ожидал такого взрыва ярости в присутствии самого султана. И хотя Оздемироглу не повысил своего голоса до крика, говорил он очень жёстко, заставляя каждое слово впечатываться в твёрдые стены комнаты.
- Мягко тут действовать нельзя. Бунтарей нужно раскрыть, дознаться о них всё, а уж потом предать смерти.
- Возьмите себя в руки. - хладнокровно произнёс Окюз Али. - У Вас ещё будет время показать своё рвение. Не так ли, Тахшилли Нуман-паша?
С этими словами он устремил свой взгляд на Нумана, чьи глаза посверкивали особенным хитрым огоньком.

Происходящее понемногу начало напоминать самый обыкновенный базар, и это притом, что в зале присутствовал султан, а ведь перед ним просто непозволительно говорить в таком тоне, в каком это делал Азиз. Да, Кара Семиз давно уже отвык от здешних правил, попривык к текирдагской свободе, однако то, что сейчас творилось в зале совета, было даже для его вольнолюбивой натуры чересчур. Но самой последней гранью стал тот миг, когда Оздемироглу, не стыдясь присутствующих, обнажил клинок.
Это было слишком, и Семиз это прекрасно понимал, и не мог оставить случившегося просто так.
- Бойтесь Аллаха и нашего повелителя, паши! - Семиз не кричал, нет, - он говорил, практически не повышая тона, но так искусно, с такой выверенной сталью в голосе, что спорщики разом притихли. - Разве это рынок, где можно кричать и грозить ножом?! Простите нас, государь...
Семиз не мог знать, как отреагирует на всё происходящее султан, но что-то ему подсказывает, что повелитель на первый раз простит своих подданных. В зале повисла звенящая тишина, был только слышен короткий звяк влинка, убираемого в ножны. Очевидно, Азиз утихомирился окончательным, хотя, возможно, Кара Семизу это просто померещилось...
- Мой султан, - начал паша, когда неприятный осадок от случившегося улетучился окончательно, - я не сомневаюсь в том, что и Бекризаде, и Кёпрюлю, и Окюз Али-паша - все они достойно справятся с Вашими приказами... Но если бы Вы позволили, я бы взялся за это непростое дело - разыскать доносчиков Контарини. Помнится, ещё Ваш досточтимый пращур - султан Сулейман - сталкивался с венецианскими шпионами...
Взоры всех присутствующих как-то одновременно померкли. Очевидно, у каждого было желание выслужиться перед падишахом, а он, бейлербей Текирдага, не стесняется выдвигать свою кандидатуру. Хотя, собственно, что в этом предосудительного? Все эти почтенные, остепенившиеся мужи вряд ли так уж легки на подъём, в то время как гость был готов к любому заданию, каким бы опасным оно ни оказалось.
- Санджак-бей Текирдага прав, повелитель. - вновь подал голос визир-и-аззам, который нечасто за всё время заседания высказывал своё мнение. - Справедливости ради, мы должны уступить ему право заняться этим делом. О Семизе-паше люди отзываются как об умелом воине, а так же все говорят про его ум и проницательность. Разумеется, с Вашего высочайшего позволения.
Паша насторожился. С такими ли уж благими намерениями старик рекомендует его повелителю? Дай Аллах, это так. А что, если у Кёпрюлю на уме что-то своё? Поживём - увидим.

Отредактировано Кара Семиз-паша (2017-01-23 14:04:49)