Первое, что увидела Пейкан, проснувшись очень рано, был первый красный лучик солнца. Девушка ощутила необыкновенную лёгкость в теле, вставая и одеваясь. Служанки были отосланы, так как султанша не любила одеваться с посторонней помощью, тем более, в прогулочный наряд (сегодня она хотела выйти в Хасбахче, а потом устроить себе небольшую конную прогулку). Когда облачение было закончено, султанша хотела уже сказать, чтоб накрывали на стол, как вдруг двери комнаты отворились, и внутрь вошла черноволосая смуглолицая калфа. Коротко поклонившись, она объявила, что валиде хочет видеть султаншу у себя.
- Валиде? - переспросила девушка, в абсолютном недоумении смотря на нежданную вестницу. - Зачем Турхан-султан понадобилось видеть меня, да ещё в такой час?
Женщина засмущалась и поспешила исправить свою оплошность:
- Простите, госпожа. Я, конечно, имела в виду Вашу валиде - Хюму-султан. Она приказала накрыть стол на своей террасе и пожелала видеть Вас за трапезой.
"Вот оно что..." - с облегчением подумала Пейкан. Признаться, если бы её всё-таки позвала Турхан-султан, это было бы чем-то из ряда вон выходящим. Известно, валиде и Хюма Шах-султан не ладят с давних пор, но вряд ли это распространяется на их детей.
- Хорошо, хатун, я приду. А Мурад тоже будет с нами?
Калфа секунду подумала, а потом ответила:
- Шехзаде спозаранку уехал из дворца. Вероятно, на охоту. Если желаете, я сейчас же это узнаю...
Пейкан не требовалось дальнейших объяснений. Поступок вполне в стиле брата - уехать, не спросясь, из Топкапы. Матушка, должно быть, не в восторге от его выходок... Хотя что говорить о Мураде, когда и сама Пейкан ведёт себя точно так же...
Девушка вышла из покоев и направилась в сторону террасы, принадлежащей Хюме-султан. Ещё за двадцать шагов она увидела свою валиде, одетую, как всегда, безукоризненно - в тёмно-зелёное платье с изумительной серебряной вышивкой, тяжёлым поясом и пышными широкими рукавами. На голове хасеки красовалась небольшая, но такая изящная корона, что Пейкан на секунду захотелось побыть не сорванцом, а настоящей девушкой, которой были бы к лицу такие наряды.
- Доброе утро, валиде, - поклонилась она, входя на террасу, - Вы хотели меня видеть за завтраком. Как Вы себя чувствуете?

Сама не зная отчего, девушка смутилась и зарделась, что твой маков цвет. Она робко подошла и присела напротив матери за накрытый стол. Стало ясно, как день: валиде пожелала говорить именно с дочерью, а не с сыном, о самовольном уходе которого из дворца она, возможно, даже знать не знает. Пейкан, разумеется, не желала брату зла, но она тревожилась за него не меньше матери, и внезапное исчезновение шехзаде её очень волновало и огорчало. Но не стоило начинать утро с мрачных предчувствий, тем паче когда перед тобой такие яства... Пейкан сделала глоток воды и осторожно начала:
  - Калфа мне сообщила, что Мурад отправился на охоту рано утром... Вам об этом что-то известно?
Сказав это, султанша опустила голову и принялась за первое блюдо, запах от которого шёл просто неописуемый. Она старалась избегать испытующих взглядов, время от времени бросаемых валиде в её сторону. Хюма-султан, как показалось девушке, словно бы ждала от дочери совсем не этих слов. Воцарилось недолгое молчание, в ходе которого в голове юной султанши пронеслось множество не слишком приятных мыслей. Она лихорадочно соображала, что такое узнала мама, раз позвала её с самого утра.
Конечно, не было смысло лгать самой себе: Пейкан с некоторых пор обуревали угрызения совести. Её встречи с Хайдаром, о которых ещё пока никому не известно, ни к чему хорошему не вели и не приведут, а скорее, даже напротив, навлекут беду на обоих молодых людей. Пейкан-то отделается строгим внушением, ибо, как в народе говорят, "запирая под замок Лейлу, помни, что Меджнун всё равно живёт в её сердце", а вот Хайдар-бей... Не приведи Аллах, о его свиданиях с госпожой узнает Хюма-султан... или Турхан-султан... или (и это страшнее всего) сам повелитель... О последнем девушке и думать не хотелось. Да, её царственный брат не враг любви, но ведь он смог пойти против своей жалости и выдать сестру Гевхерхан за этого Эркина-агу, о котором ходит так много слухов. Пожалеет ли он Пейкан?
Блюдо уже рисковало остыть, но султанша прервала свою трапезу, ожидая слов матери. Ей с каждым мгновением всё больше становилось не по себе.

Пейкан несколько смутилась. Валиде, казалось, глядела в самую её душу, хотя, правду сказать, её ничего не тревожило. Она вспоминала только об одном - о том, как дней с десяток тому назад состоялась встреча с Шахином Хайдаром, с которым она впоследствии упражнялась в саду на саблях. Это и только это изредка пробуждала ум султанши, дремлющий в стенах Топкапы. Но говорить об этом матери не следовало, и хотя она была для Пейкан всем - её жизнью, водой и воздухом, - эту тайну пока раскрывать было нельзя.
- Отнюдь, валиде, мне ничего не известно. К тому же, что может меня беспокоить? Разве что состояние Хайриниссы - говорят, ей опять нездоровится...
В принципе, Пейкан не солгала. Хайринисса с некоторых пор сделалась бледнее, её постепенно покидал аппетит. Нежно любимая сестра таяла на глазах, но замечали это отнюдь не все. Сейчс во дворце только и речи было, что о походе, который должен быть летом. Уже велись подготовки, и все братья были заняты изучением карт, заседаниями и подобными делами. Пейкан тоже живо интересовалась этим, но состояние Хайри от неё не ускользало. Она не раз приходила в комнату сестры, пробовала утешить и поднять настроение, и она искренне радовалась её приходам, в ней на некоторое время просыпались силы, а потом взгляд снова меркнул, губы бледнели, и разговор прекращался. Пейкан не знал, как помочь младшей сестрёнке, но не знала, как именно, а изо дня в день видеть её тихие страдания она не могла - сердце просто разрывалось на тысячи частиц. Остальные сёстры были заняты своими делами и мало интересовались здоровьем Хайриниссы. Вот об этом можно было бы поговорить, но ведь валиде ждёт от дочери совсем другого разговора...