Известие о том, что случилось с Ирум-калфой, его законной супругой, так взволновало хранителя султанских покоев, что в первые минуты он никак не мог поверить во всё произошедшее. Кто мог это сделать? Какому человеку - если того, кто так изувечил его Ирум, его единственное, бесценное сокровище, можно было назвать человеком - могла прийти сама мысль в голову совершить такое вопиющее злодеяние! Всю прошедшую ночь и весь день Фехми-ага не сомкнул глаз, он тот час же начал расследовать это страшное преступление, он поклялся себе, что кто бы это ни был, он найдёт этого зверя везде, где бы он не оказался: под землёй, под водой или даже на небесах, он найдёт его и подвергнет ещё более мучительным пыткам, а перед ужасной его смертью посмотрит в его потухающие глаза и потом с великим наслаждением пронзит грудь этого выродка своим кинжалом.
За день хранитель покоев опросил множество народу: выспрашивал слуг, часовых, находившихся на посту в ту кошмарную ночь, девушек из гарема, и, наконец, дворцовую лекаршу Сёзен-хатун, которая теперь ухаживала за больной с большой любовью и заботой. Однако Фехми ничего не смог добиться от стражи, слуг и девушек, потому что они либо совсем ничего не знали, либо знали, но отмалчивались, ища любой предлог, чтобы уйти от прямого ответа, старались скрыть какую-то тайну, разгадка которой была сейчас очень важна хранителю султанских покоев. Тогда Фехми повёл расследование в другое русло - начал допрашивать представителей династии, и первая, с кого он начал, была его госпожа и покровительница Турхан-султан. Однако предположить, что султанша могла пойти на такое Фехми-ага не мог, да ему даже мысль эта в голову не приходила, потому что он был полностью уверен в своей госпоже. Она много сделала для него, всегда и во всём помогала ему. Ведь это именно она помогла ему совершить никях с Ирум-хатун, да и, в конце концов, именно она возвела его на ту должность, которую он занимает по сей день. Не успел Фехми войти в покои валиде-султан и не успел он начать свои расспросы, как она остановила его, сказав:
- Я знаю, зачем ты пришёл ко мне, Фехми-ага. Ты весь дворец на уши поднял. Слава Аллаху, что пока это известие не дошло до ушей нашей великой валиде Кёсем-султан, иначе она камня на камне от дворца не оставит. Поднимется такая буря, которая сметёт всех, и тебя в том числе. Поэтому будь осторожнее, твоя Ирум - это ещё не весь мир, хотя я знаю, как сильно ты дорожишь ей. Признаюсь, что я всегда немного недолюбливала её, но опуститься до такого низкого поступка! Да и разве может представитель великой династии османов пойти на такое гнусное злодеяние? Так что советую тебе хорошенько подумать, Фехми-ага, над тем, что я тебе сказала, и снова, как и прежде, прислушаться к моему совету. Я думаю, тебе стоило бы самому навестить свою супругу, да и справиться о её здоровье не мешало бы. Всё же, мне жаль её, бедняжку! Я вчера заходила к ней, она была в ужасном состоянии, так что тебе следует поторопиться. Если не хочешь, чтобы твоя благоверная жёнушка в скором времени предстала перед Аллахом.
Тут султанша прервала свою речь и посмотрела на хранителя покоев, наблюдая за его реакцией. Убедившись в том, что реакция именно такая, какую она и ожидала увидеть, она еле заметно кивнула, а потом произнесла с небрежностью:
- Впрочем, мне пора на заседание дивана. Мой сын-повелитель ещё совсем мал для того, чтобы решать важные государственные вопросы. А ты, Фехми, постарайся позаботиться о своей супруге. Впрочем, тебе уже сейчас стоило бы задуматься над тем, кто может занять её место на случай непредвиденного исхода событий.
- Госпожа, о чём вы таком говорите, - возразил Фехми-ага, - я никогда не предам мою супругу и ни за что не позволю ей покинуть этот мир. Уверен, что я сумею вытащить её из того ужасного состояния, в котором она сейчас находится, а все виновные понесут заслуженное наказание. Я лично отомщу им, отрублю каждому голову своим собственным мечом!
- ИншАлла, Фехми-ага, однако быть готовым нужно ко всему.
С этими словами султанша сделала знак хранителю покоев, что он может быть свободен. Уже одни только эти слова султанши могли ему показаться странными. Во-первых, и этот неласковый приём, и эти намёки Турхан-султан о близкой смерти Ирум, а ещё это подчёркнутое "Благоверную жёнушку"... Что она хотела этим сказать? Однако он тут же одёрнул себя за эти мысли, ведь это была его госпожа, разве он мог обвинять её в произошедшем? Во дворце у Ирум наверняка много врагов из девушек, с которыми она раньше жила в гареме. Вполне возможно, что кто-то из них... Но разве поднимется рука у какой-то служанки на калфу, которую заметила сама Кёсем-султан и даже имела намерение приблизить её к себе, назначив на должность Хюнкяр-калфы. От этого назначения Ирум отделял всего один шаг, но злой случай разрушил все мечты и надежды.
Все эти мысли проносились в голове Фехми-аги, пока он шёл по длинному коридору в сторону больничных покоев, где лежала Ирум. У дверей стояла стража, но Фехми это не остановило. Стражники узнали его и пропустили внутрь. Как только хранитель покоев открыл дверь, ему в нос ударил застоялый запах болезни и лекарств, обычный в этом помещении. Сёзен-хатун возилась возле больной, Фехми-ага сделал ей знак, чтобы она вышла, и лекарка беспрекословно повиновалась. Фехми одеревенелыми, ватными ногами сделал несколько шагов вперёд и остановился возле кровати Ирум. Она находилась в полузабытьи, Фехми наклонился к ней, но когда взглянул на её лицо, чуть было не вскрикнул от ужаса, увидев страшную рану на месте глаза. О, как он любил это лицо! Как любил смотреть в эти большие, глубокие, печальные глаза! Какая-то невыразимая, невысказанная грусть таилась в них, причину которой Фехми не мог никак разгадать, да и ему было отчего-то немного страшно это сделать. Фехми берёг свою жену пуще зеницы ока, любил её без памяти, всем сердцем, всей душой. Но любила ли она его? Ведь она даже ни разу не сказала ему об этом. Нередко в голову хранителя покоев закрадывалась мысль, что он разрушил её счастье, совершив с ней никях, однако за все те полтора года, которые прошли с того счастливого дня, Ирум ни разу не дала повода Фехми усомниться в себе и в своих действиях. Но Фехми всё равно иногда казалось, что в её сердце живёт кто-то другой, но она очень тщательно скрывает это чувство, так тщательно, чтобы даже у него не возникла ни малейшая тень подозрения или сомнения относительно её. Ему очень хотелось надеяться на то, что он ошибался в этом.
Вдруг Ирум шевельнулась и открыла единственный здоровый глаз. Лёгкая улыбка тронула её губы, когда она взглянула на заботливо склонившееся над ней лицо мужа, но не более того. Она всеми силами старалась не показать ему, как она страдает, но ему не нужно было ничего объяснять, он и сам понимал, что она сейчас чувствует, какую боль терпит ради... Ради кого или чего? Ради него или ещё кого-то? Нет, это отнюдь нельзя было назвать чувством ревности, ведь ревность невозможна к тому, о чьём существовании даже не имеешь никакого представления. Хотя нет, он знал, о ком могла думать Ирум: об Эркине-аге и ещё об одном крохотном, затерянном в отдалённых, душных кварталах Стамбула, существе, Гюнеш. Он проклинал себя за то, что рассказал обо всём Турхан-султан, придал гласности тайну, которую легко можно было бы скрыть. Если бы в тот злополучный вечер Ирум-хатун не встретила на рынке янычарского агу, может быть, ничего этого и не было бы, всё было бы совсем по-другому, но теперь... В первые минуты, как только он узнал обо всём, ему захотелось убить Эркина собственными руками, задушить его, вырвать из его груди ещё горячее, бьющееся сердце и бросить его на съедение бездомным собакам. Но потом, через некоторое время он понял, что уже бессилен что-либо сделать, но затаённая ревность глубоко вросла в его сердце и душу, хорошо укрепилась там и, в конце концов, дала свои всходы. Он не мог больше держать эту тайну в себе, и поэтому решил, что ей надо с кем-нибудь поделиться. В том, что произошло сегодняшней ночью, отчасти был виноват и он, Фехми. И эта мысль ещё больше угнетала его, и поэтому ему хотелось теперь хоть как-нибудь облегчить страдания своей жены. Ему просто хотелось узнать правду, хотелось отомстить за свою жену, но что он может сделать для неё? Как и чем он может помочь ей в данную минуту?
- Ирум! - Фехми-ага почувствовал, как дрожит его голос. - Что же они с тобой сделали! Как они могли! Лежи спокойно, отдыхай, тебе сейчас больше всего нужен покой и сон, который сможет освежить тебя, во сне ты сможешь хоть ненадолго забыть о том, что произошло. Я пришёл узнать, как твоё здоровье. Ведь я места себе не находил, как только узнал обо всём. Я до сих пор не могу во всё это поверить! О, Аллах! За что ты так наказываешь нас! В чём мы провинились перед тобой, ответь!
Фехми сам не заметил, как по его лицу одна за одной катились слёзы, но он даже не смахивал их. Больше всего на свете ему хотелось сейчас прижать её к себе, утешить, но он не мог этого сделать, Ирум и так была очень бледна и напугана, она до сих пор ещё не отошла от сильного потрясения. Фехми присел к ней на край кровати и взял её за руку. Повисла долгая, тягостная тишина. Наконец, Ирум посмотрела в его сторону, и в этом взгляде отразилась такая боль, такое страдание и мучение, что хранителю покоев казалось, что он не сможет выдержать этот взгляд слишком долго. Снова лёгкая тень улыбки пробежала по её губам, Фехми понял, что она хочет что-то сказать. Сначала он хотел воспрепятствовать этому, но Ирум не дала ему этого сделать. Слова давались ей с трудом, но она, кажется, уже не обращала на это внимания. Она была благодарна Фехми-аге за то, что он пришёл к ней.

Отредактировано Фехми-ага (2017-02-18 23:38:23)

Появление Сёзен-хатун, с одной стороны, придало немного сил хранителю главных покоев. Однако он совсем не собирался с ней разговаривать, а уж тем более не хотел, чтобы она слышала их с Ирум разговор, если таковой вообще состоится. Он видел, в каком состоянии находится его супруга, и ему было стыдно и неловко, ему казалось, что он уже давно надоел ей, и его теперешнее появление не может утешить или успокоить её, не может возвратить ей утраченные жизненные силы. В больничных покоях воцарилась долгая, тягостная тишина. И это тягостное чувство ещё более усиливалось от того, что Ирум не произносила ни слова. Фехми-ага уже начал приходить в отчаяние.
- Да, я знаю, тебе сейчас не хочется видеть ни меня, ни кого бы то ни было ещё, - сказал Фехми, - я не задержу тебя надолго. Я скоро уйду и тогда ты сможешь спокойно отдохнуть, а пока мне хотелось бы узнать от тебя всю правду о том, кто учинил над тобой это злодейство, которому даже нет названия? Поверь мне, кто бы это ни был, пусть даже кто-то из членов династии, я буду жестоко мстить. Пусть я погибну сам, но зато я буду умирать с мыслью, что ты отомщена. Ах, милая моя Ирум, если бы ты только могла представить, как мне хочется, чтобы всего этого не было, чтобы всё было, как прежде. Ведь во всём, что случилось, есть и моя вина. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь, но знай, что я никогда не имел намерения предать тебя, потому что ты дороже мне всего на свете, я каждый день молю Аллаха, чтобы даровал тебе и твоей дочери спокойную, счастливую жизнь вдали от тех мест, где всё напоминает тебе о страданиях и несчастьях. Уж если нам не суждено обрести счастье на этой грешной земле и в этом мире, я постараюсь сделать всё, что будет в моих силах, чтобы ты не нуждалась ни в чём. Я никогда не оставлю тебя, я даже думал о том, чтобы после твоего выздоровления просить позволения у великой валиде, чтобы ты и Гюнеш поселились в каком-нибудь уединённом, тихом месте, где будут расти пышные фруктовые деревья, и птицы будут каждый день садиться на ветви этих деревьев и петь свои неповторимые песенки. Я буду навещать вас и радоваться, глядя на то, как Гюнеш быстро растёт. Конечно, если ты согласишься, всё это можно будет сделать, всё будет зависеть только от твоего слова. Думаю, что Кёсем-султан тоже не оставит тебя, ведь она любит тебя, она очень переживает за тебя. Уверен, что она уже узнала о том, как с тобой обошлись эти варвары, наверняка она что-нибудь придумает, чтобы помочь тебе и вытащить тебя отсюда. А теперь скажи мне правду, мне необходимо знать её, ведь без этого мы ничего не узнаем.
Он замолчал, понимая, что, скорее всего, все его слова окажутся бесполезными. Он поймал себя на мысли, что несёт какую-то чушь о садах с прекрасными птицами, о счастье и радости в будущем. Разве бывает в жизни всё так хорошо и безоблачно? Да и будет ли когда-нибудь это счастье, наступит ли оно, или его нужно будет ждать ещё очень долго? На этот вопрос Фехми не мог найти ответ. Он сидел у постели Ирум в надежде, что она ещё может простить его. Кто знает, может, эта надежда была не напрасной? Он не знал, и поэтому не мог дальше продолжать свою сбивчивую речь. Ещё одна слеза скатилась по его щеке, он быстро смахнул её. Он не знал, что ему делать дальше, в душе его была пустота и безысходность, а на сердце было и того хуже. Но он решил не углубляться в собственные ощущения и переживания, а полностью сосредоточиться на чувствах и переживаниях Ирум, потому что он любил её без памяти.

"Наложить на себя руки", - мысленно повторил Фехми страшные слова Ирум, которые, словно острый кинжал, повисли в воздухе и готовы были пронзить хранителя султанских покоев насквозь. Разве такое возможно? Разве могла Ирум, его милая Ирум совершить такое, даже допустить саму мысль о подобном? Однако имел ли он право называть её своей после той низости, которую он совершил по отношению к ней? В эту минуту он больше всего на свете ненавидел самого себя, он проклинал тот день, когда оклеветал свою жену в присутствии Турхан-султан! В тот момент он был безззаветно предан своей госпоже, где-то в глубине души шевелилась ревность, которая, словно кошка, острыми когтями впивалась ему в тело, и чем больше он думал об этом, тем сильнее острые когти ревности вонзались всё глубже и глубже. Как он мог избавиться от этого чувства? Убить Эркина-агу? Но ведь это отнюдь не выход из положения, да и к тому же у этого янычара наверняка имеется очень много врагов по всему Стамбулу и далеко за его пределами. В тот момент чувство ревности захлестнуло его, хотя поначалу Фехми всеми силами старался не поддаваться ему, всё ещё старался ему сопротивляться, но, в конце концов, сдался, позволив себе плыть по течению, и этим решением он погубил не только себя, но и Ирум, и теперь, сидя в больничных покоях и видя холодный, суровый и непроницаемый взгляд Ирум, он расплачивался сполна за это ужасное, тяжёлое чувство, которое ещё так недавно разъедало его изнутри. Он и сам не заметил, как ногти больно впились в ладони, оставив на них по четыре багровых полумесяца. "Они ответят за всё, за каждую её слезинку, за каждый печальный вздох, больше так продолжаться не может"! Но к кому обращался Фехми-ага в эту минуту - он и сам не знал. Он уже догадался, что в этом деле не обошлось без вмешательства, возможно, даже прямого, Турхан-султан. Он догадался об этом уже тогда, когда только переступил порог больничных покоев, теперь он знал наверняка - больше он не сможет доверять этой женщине так, как он доверял ей все эти годы, что находился у неё в услужении. Молчание Ирум-калфы и её суровый упрёк во взгляде говорили о многом. Фехми был далеко не глуп и мог отличить правду от лжи. Он знал, что его супруга всегда была честна с ним, не лгала ему, а как и чем отплатил ей за это он, Фехми? Теперь он окончательно уверился в мысли, что только он один виноват в том, что произошло с его супругой, только ему одному суждено нести эту позорную ношу в своём сердце до конца своих дней, и это грязное пятно, это клеймо, которым он сам же заклеймил себя, никогда и ничем уже невозможно будет смыть. Вдруг сама собой в голове родилась мысль: "А может, Ирум-калфа права? Может, это именно мне следует покончить со всем этим? Как просто было бы пойти прямо сейчас и броситься с крутого обрыва в Босфор - вряд ли меня в такое время кто-то заметит. Только так я смогу искупить свою вину перед этой женщиной, ведь жить дальше, зная, в каком состоянии пребывает Ирум, видеть, как она страдает - просто невыносимо". Однако он сам испугался собственных мыслей, он подумал, что наверняка есть какой-то другой выход из сложившейся ситуации. И выход этот лишь один: месть. Но кому он будет мстить? Кто его настоящий враг: он сам, или Турхан-султан, которой он ещё так недавно был всецело предан, готов был пожертвовать ради неё всем... Вот и пожертвовал, собственной женой. Он хрустнул пальцами от досады на самого себя. Что теперь делать? Как быть?
Несомненно, что у Турхан-султан были какие-то свои цели, она никогда недолюбливала Ирум, но так жестоко обойтись с ней! Фехми никогда раньше не думал, что женщина в порыве мести и ярости может быть настолько жестока. Как и чем можно объяснить этот внезапный порыв злобы и ненависти? Женщина, поглощённая чувством ревности, мести и внезапной ярости, неотступно следует за своей жертвой в лице врага или даже друга, подпускает жертву близко к себе, чтобы в самый неожиданный момент совершить то, ради чего она потратила столько времени и усилий - сделать решающий выпад, который - она знает это наверняка - должен стать для её жертвы роковым. Наверное, нечто подобное произошло между Турхан-султан и Ирум-калфой, вот только Фехми не мог понять, какое из этих чувств было для султанши в тот момент наиболее важным.
От всех этих мыслей голова у Фехми сделалась тяжёлой и начала болеть. Ощущение было такое, словно внутри бьют тяжёлым кузнечным молотом, звон стоял в ушах, и ему казалось, что это гудит и звенит весь дворец, вся столица...
Когда он снова взглянул на Ирум, она уже спала, но сон её был тяжёл и страшен. Фехми решил не тревожить больше свою несчастную супругу, он тихо, стараясь не скрипеть, вышел из этих покоев, в которых даже самый воздух был теперь для него невыносим, и плотно прикрыл за собой дверь.
Наползала тяжёлая, чёрная туча. Над городом сгустилась тьма: скоро начнётся гроза.

Отредактировано Фехми-ага (2017-03-04 06:42:57)