Первые тяжёлые капли дождя упали на цветущий сад за окном, тихий, тёплый весенний вечер струился снаружи, молодой, смеющийся месяц заглядывал в окна покоев Шивекар-султан и задорно улыбался всем, кто находился внутри. Подумать только, ведь ещё совсем недавно на небе не было ни облачка, а вот теперь откуда не возьмись наползли свинцовые тучи, которые вот-вот грозили пролиться тёплым весенним дождём на засыпающий город. "И вот так везде и во всём: вроде ничего не предвещает надвигающейся бури, небо свежо и безоблачно, светит солнце и природа светится вместе с ним, но стоит ударить первым раскатам грома, как всё замирает в предчувствии неизбежного, в ожидании чего-то неотвратимого, того, что никак нельзя было предвидеть! А потом, когда мрачные тучи отступают, уносимые ветром далеко за горизонт, всё снова оживает и пробуждается, поёт и веселится, радуется самой возможности снова жить. Точно также и в нашей жизни, счастливые и безоблачные дни обязательно сменяются мрачными и тяжёлыми днями, которые невозможно предугадать, но о которых всегда помнишь и догадываешься, что они когда-нибудь наступят".
Так размышлял шехзаде Эмир, сидя рядом со своей старшей сестрой Гюльсюм и с матушкой Шивекар-султан на небольшом диване возле окна. В покоях после оживлённой беседы воцарилась тишина. Яства и напитки уже были давно унесены слугами, но никто этого даже не заметил. Наступил тот момент, когда уже многое было обсуждено, но лишь об одной теме пока ничего не было сказано, словно бы все боялись начинать этот разговор, сознательно оттягивали этот момент, и вот, наконец, он наступил. Матушка первая заговорила об этом. Гюльсюм елезаметно вздрогнула, когда Шивекар-султан произнесла слово "никях". О, кому, как ни сестре знать, что это такое! Она уже успела испытать на себе все суровые будни замужней жизни, постоянно угождая своему постылому мужу, обладавшему жёстким, неуёмным характером и крутым нравом. Шехзаде Эмиру было искренне жаль сестру, в первые месяцы замужней жизни от Гюльсюм приходили письма, в которых она не могла сдержать своего разочарования совместной жизнью с Алемдаром-пашой и тайных, невыплаканных слёз, и все эти страдания сестра могла доверить только лишь бумаге, потому что даже служанкам она не могла показать, что с ней что-то не так. Эмир часто видел, как после прочтения таких писем матушка и сама не находила себе места, а её глаза наполнялись слезами и она просила сына погулять в саду или поиграть с братьями. Но вскоре всё изменилось, письма из дворца Алемдара-паши приходили всё реже. В последнем письме, которое пришло меньше месяца назад, Гюльсюм сообщила о внезапной смерти своего супруга и говорила о том, что скоро приедет в Топкапы навсегда. Теперь сестра вряд ли захочет снова выйти замуж, если только сама не полюбит всем сердцем. Алемдара-пашу она не любила и так и не смогла бы полюбить даже после нескольких лет замужества. Залечить эту рану поможет только время.
Эмир, наконец, окончательно сбросил с себя оковы задумчивости и посмотрел на мать. От былого веселья и радости на её лице не осталось и следа. Было видно, что ей действительно искренне жаль бедняжку Гевхерхан, которой завтра суждено постичь таинство никяха с нелюбимым человеком, да ещё с каким! На что расчитывала Турхан-султан, когда шла на это? Неужели она не понимала, что этим решением она подрывает судьбу не только своей дочери, но и репутацию всей Османской империи, этим решением она копает могилу и для Гевхерхан, и для самой себя.
- Ах, матушка, мне жаль бедную сестру. Слава Аллаху, что Гюльсюм избежала участи быть выданной за янычара, хотя покойный Алемдар-паша был, кажется, не лучше. Иншалла, Гевхер окажется столь же мудрой, как и Гюльсюм, и найдёт способ остудить горячий нрав своего супруга, иначе в противном случае её жизнь с ним может превратиться в кошмар.
Эмир был не по годам умён и часто поражал всех своими тонкими наблюдениями и здравомыслием. Вот и сейчас матушка и сестра посмотрели на него с уважением и оживлённым интересом. Эмир умолк, ему было интересно, какое продолжение примет эта беседа.

Гюльсюм слушала брата с большим вниманием. Её сердце переполнялось гордостью за Эмира, но какой-то бессознательный страх всё равно не покидал его, и молодая госпожа совершенно никак не могла это объяснить. Казалось бы, что такого? - её брат, шехзаде, занимается воинскими искусствами под чутким руководством самого умелого и неустрашимого из янычар. Так все отзываются об этом человеке, имя коего Эркин Ага. Гюльсюм ничего не знала об этом янычаре, но внутренний голос твердил ей одно и тоже, мол, наставник Эмира во многом поспособствует его проигрышу или подорвёт его честь, уничтожит доброе имя. Одним словом, старшая сестра переживала за своего возлюбленного брата, причём, не на шутку.
- Дорогой наш Шехзаде, - девушка улыбнулась, дослушав речь Эимра до конца, - мы с мамой не устаём гордиться тобой. Не знаю, кто он, этот Эркин Ага, но я рада, что он тебе по душе. Однако не забывай сохранять с ним дистанцию: ты - брат падишаха семи морей, а он - твой подданный.
Девушка, с виду кажущаяся неопытной и не знающей о жизни ровным счётом ничего, за то недолгое время, покуда длился её никях, успела понять и осмыслить очень многое, повзрослеть и сделаться хитрее. В Топкапы она вернулась не совсем той, которой была до замужество. Нет, безусловно, жизнь под одной крышей с нелюбимым пашой не осушила сердца госпожи, не погубила в нём добрые порывы и стремления. Просто этот брак прибавил юной девушке сноровки и смекалки. Теперь в душе Гюльсюм витало туманное сомнение, пахнущее мёдом и миндалём в добрые дни, и дёгтем - в дурные. Иногда сердце султанши грызла совесть. Ей казалось, что она и впрямь причастна к гибели Алемдара Паши. Но кусачая бестия тут же умолкала, едва воспоминания услужливо подбрасывали крамольную вязь из дневника визиря.
- Валиде, - через несколько долгих и вязких мгновений тишины, Гюльсюм повернулась в сторону матери. Шивекар Султан Хазретлери сидела рядом с детьми, золотистая, спокойная, похожая на янтарь, - мне первой из всех сестёр довелось испить чашу замужества. Теперь черёд за Гевхерхан. А что, если она не будет счастлива? Не только я, но и наша Хайринисса изведает страшную боль. Вы ведь знаете, она очень чувствительная, ранимая, деликатная...
Здесь Гюльсюм остро ощутила, как к горлу подступают слёзы. Думая о судьбе нежно любимых сестёр, девушка погружалась в печальный мрак. Разговор сворачивал в не самое приятное русло.

Церемония посвящения в янычары... Эмир много раз слышал об этой церемонии, да и сам не однократно присутствовал на ней в качестве наблюдателя и жадно впитывал в себя каждую мелочь, чтобы, когда настанет его черёд, не дай Аллах, ни в коем случае не оплошать перед повелителем и перед янычарами. Уже все старшие братья были посвящены в янычары, и скоро, уже через каких-нибудь два года, ему самому придётся стоять вот также на площади перед толпой народа и произносить слова клятвы. Он чётко, почти до мельчайших деталей помнил каждую такую церемонию, когда в них принимали участие его братья. Он помнил, как чётко и точно произнёс свою речь Орхан, как приветствовали его янычары, и как кроткий Сулейман произносил эту же речь, запинаясь и путая слова, а брат-повелитель подбадривал его одобрительными взглядами, иногда подсказывая ему слова. Но даже несмотря на это янычары также громко приветствовали его, но в их глазах Эмир прочёл тогда снисхождение и жалость. Но разве виноват его брат Сулейман во всём этом? Разве виноват он, что у него такой кроткий нрав? Может, именно от Сулеймана Эмир перенял эту неистовую, страстную любовь к чтению книг! Читал Эмир много, ему очень нравилась поэзия современных османских авторов, а также арабские сказки из "Тысячи и одной ночи". Он очень любил читать старинные турецкие придания и легенды, но, пожалуй, самой его любимой книгой, которая всегда лежала на столе в его покоях, была книга "Шахнаме" Фердоуси. Ещё в детстве он прочёл её на фарси от начала и до конца, и сразу же влюбился и в мелодичность стиха, и в стройность сюжета, ему даже хотелось самому стать главным героем этой книги, стать таким же храбрым воином, как Рустем, так же, как он, искусно владеть мечом и словом.
Однако пора было возвращаться с небес на землю. Пауза уже слишком затянулась. Юный шехзаде размышлял о будущей церемонии, а между тем матушка и сестра смотрели на него в ожидании его ответа.
- Матушка, мне кажется, вы напрасно беспокоетесь на счёт Эркина-аги, и ты, сестра, тоже, - начал Эмир. - Право же, вам нечего опасаться. Эркин-ага замечательный учитель, и я горжусь тем, что тренируюсь именно с ним. А вот что касается церемонии, матушка... - Шехзаде немного замялся, - Скоро выпадет и мне счастье пройти это посвящение. Я постараюсь выдержать все испытания с честью, клянусь, вам, что вам не будет за меня стыдно.
Эмир умолк, но заметив слёзы на глазах своей любимой сестры, с беспокойством посмотрел на неё.
- Что случилось, Гюльсюм? Почему ты плачешь? Неужели мысль о нашей милой сестре Хайри так расстроила тебя? Не волнуйся, всё будет хорошо, я уверен в этом. Аллах смилуется и болезнь, не дающая сестре жить полноценной жизнью, отступит. Иншалла, она ещё будет счастлива, у неё будет любящий её муж и прекрасные дети, которых мы все будем любить, как своих собственных братьев и сестёр, не правда ли, матушка?
Эмир посмотрел на мать. Султанша улыбалась, глядя на сына, Гюльсюм вытерла слёзы, но взгляд её был туманен и печален. Эмир не знал, как и чем он мог её утешить.