Кеманкеш с самого утра был... как бы помягче выразиться... несколько не в духе. Десятки жалоб от торговцев по самым разным поводам, приносимые слугами, уже просто не помещались на столе, в корзинах и шкатулках, коих у паши было великое множество. Больше всего было жалоб на янычар, которые начали без спросу брать в долг, а если кто-то пытался перечить, отвешивали такие смачные затрещины, что у незадачливого торговца потом целые сутки звенело в ушах. Накопившиеся жалобы нужно в том или ином виде представить государю, чтобы он своей высокой волей положил конец этим бесчинствам. И вот Кеманкеш уже добрых полчаса, а то и более, дежурит на Золотом Пути, переминаясь с ноги на ногу, всё высматривает что-то и вслушивается в каждый шорох. Но повелителя в покоях нет, и неизвестно, когда он соизволит вернуться.
Паша начинал злиться. Не на султана, разумеется. Просто так.
Вдруг в дальнем конце главного коридора послышались шаги. Судя по лёгкости поступи и шёроху длинных богатых одежд, по Золотому пути шла женщина. Валиде? О, Кеманкеш готов был встретиться лицом к лицу с самим шайтаном, но валиде-султан была для него во стократ хуже. Кеманкеш закусил губу и всмотрелся в маячащую в конце коридора женскую фигуру. Нет, это не Махпейер. Но кто же? Может быть, кто-то из молоденьких хасеки пожелал припасть к ногам повелителя? Паша вгляделся повнимательнее, и понял, что по Золотому Пути идёт никто иной, как Айшехан-султан. Ведь именно её Кёсем-султан прочит паше в жёны. Мустафа почтительно поклонился госпоже, отметив про себя, что она очень красива и величественна.
- Рад знакомству, госпожа. - учтиво произнёс Кеманкеш. За годы служения во дворце он успешно изжил все свои янычарские замашки и теперь ничем не отличался от других визирей. Впрочем, нет: одно различие, всё-таки, имелось. Другие сановники с ног до головы пропитаны чванством и лживой угодливостью, а в Мустафе-паше этого не было. Вот отчего весь османский двор так взъелся на него. Особенно валиде-султан. Но её можно понять: она женщина, а женщины любят, когда им льстят, пускай даже и очень грубо.
- Моё имя Кеманкеш Мустафа-паша. Я главный советник нашего повелителя. Жаль, что валиде-султан не представила меня Вам раньше.

Мустафа слегка прищурился. Его глаза разглядывали госпожу с почтительным интересом. Во всех чертах этой женщины угадывалось прямейшее родство с Кёсем-султан. Разве что разница была в характерах: Айшехан-султан, как все говорят, очень добрая, рассудительная и чуткая, чего не скажешь о валиде-султан. Кеманкеш глухо прокашлялся - голос отчего-то дал сбой.
- Для меня честь, султаным, слышать такое из Ваших уст. Видимо, и валиде-султан хазретлери очень ценит меня. - слова паши не были лишены так называемого "двойного дна". Кеманкеш специально произнёс эту любезную фразу с особым нажимом, но тут же спохватился: а что, если султанша раскусит этот намёк? В конце концов, о взаимной враждебности валиде и великого визиря знают очень многие, но ведь старшей дочери Кёсем этот факт может быть и неведом. Хотя судя по глазам, женщина о чём-то начала догадываться.
Паша лениво переступил с ноги на ноги. Он не знал, чем заполнить наступившую тишину. Госпожа тоже не торопилась отвечать. И тут в хитром уме Кеманкеша мелькнула нехорошая мысль, продиктованная, без сомнения, неприязни к Кёсем-султан.
- Скоро состоится наш никях. Слышвл, валиде уже затеяла приготовления. Да принесёт этот союз счастье всем нам... - Мустафа благочестиво возвёл глаза к небесам и сделал молитвенный жест, похожий на омовение. В лице султанши не было даже самомалейшей перемены. Только глаза как-То странно блеснули. - Вы не рады этому, как я погляжу?
Кеманкеш осмелел настолько, что в три шага сократил расстояние между ним и султаншей, которое во дворце принято именовать "почтительным". Взгляд визиря сделался проницательным. Айшехан-султан была по-прежнему невозмутима.

Кеманкеш не ожидал такого поворота событий. Он и предугадать не мог, что Айшехан-султан всё известно о неприязни между ним и валиде-султан. Однако Кеманкеш решил не ударять в грязь лицом, хоть Айшехан и госпожа, а всё-таки женщина, а перед женщинами Маустафа-паша отроду не робел.
Паша хмыкнул в усы, пригладил бороду (пуще для виду) и воззрился на султаншу проницательно и не без иронии. Эта женщина ему была приятна - и в первую очередь паша ценил её ум (почему-то ему думалось, что дочери Кёсем-султан недальновидны и вообще витают в облаках).
- Вы не уступаете в разуме своей валиде, госпожа. За это Вас я ещё больше ценю и уважаю. Однако, если Вы так хорошо знаете цели своей матери, может быть, откроете мне - не ловушка ли это? Мы ведь с Вами почти супруги. Никях не за горами, и я, как будущий Ваш муж, имею право знать истину.
Сквозь смоляно-чёрную, прошитую нитками седины, бороду Мустафы проглянула усмешка. Она несколько походила на волчью. Глаза паши скользнули по лицу августейшей собеседнице - оно было непроницаемо. Совершенно было непонятно, что думает Айшехан-султан... Может, она не такой уж ангел во плоти, как о ней все говорят? Кто знает, какие мысли разгуливают в её прекрасной голове.
Впрочем, возможно, что нехорошие намерения вдохнула в свою дочь именно Кёсем-султан.
"Валиде доверять нельзя. И её старшей дочери, наверное, тоже. Может быть, в день никяха на меня будет устроено покушение - Кёсем-султан настолько изобретательна, что следует бояться каждого угла, каждого глотка воды и каждого встречного. В этом дворце ни у кого нет своего лица - и у Айшехан-султан тоже. Иншалла, я ошибаюсь, и госпожа не питает ко мне неприязни, как её бесценная матушка. Если же это не так, и она столь же сильно ненавидит меня, я сумею приструнить и её, и Кёсем."
- Неужели, Вам так сложно ответить? В конце концов, у нас с Вами не может быть никаких тайн - скоро я стану зятем Османского рода, и, может быть... конечно, с великой милости Всевышнего, сделаю Вас счастливой. Все знают, как Вы тоскуете по своему покойному мужу Хюсреву. Удивляюсь, как Кёсем-султан разглядела в нём что-то хорошее. Такое доброе сердце, как у него, не является признаком силы...
В этот момент Кеманкеш осёкся, ибо понял, что сделал больную струнку в сердце госпожи. На какое-то мгновение ему даже почудилось, что в глазах султанши блеснули первые хрусталики слёз. Чтобы исправить положение, Мустафа пошёл на попятной и произнёс более мягко.
- Айшехан-султан, простите меня. Все знают, я человек открытый - слова у меня с мыслями не расходятся. Но я даже представить не мог, что оскорблю Вас.