"Проклятье тебе, шайтан, создавший вино на пагубу правоверным!" - мысленно выругался Юсуф, услышав последние слова госпожи. Видимо, против стойкого винного аромата все средства бессильны. Либо у Турхан-султан такое чуткое обаняние, либо вчера ночью последние несколько кубков были явно лишними. Паша стоял супротив хасеки-султан, не зная, что и ответить. Однако, вспомнив, что он как-никак важный государственный деятель, санджак-бей, будущий зять самого падишаха, вскинул голову и устремил на султаншу уверенный взгляд.
- Да, мои люди наведались в одно такое заведение. Как Вы наверняка знаете, госпожа, я знавал покойного султана Мурада и до сих пор придерживаюсь его пути. Не будет османам дороги к раю, пока реки вина не пересохнут.
Выговорив всё это, Кёзбекчи смолк и прикрыл глаза, но не от солнца, которое щедро заливало покои сквозь решетчатые окна, а от воспоминаний о минувшей ночи. Хорошо бы сейчас ещё раз встретиться с той жгучей красавицей, очутиться в её объятиях, услышать её анатолийский говорок, утонуть в её распутных очах. Но перед ним сейчас находилась не продажная хатун, а султанша, мать старшего шехзаде, язвить которой было бы верхом непочтения, хотя у паши вертелось кое-что колкое на языке. К тому же, он понимал, что и эта золотоволосая женщина в роскошных одеяниях ничуть не менее остра на язык, чем он сам. Паша даже невольно зауважал свою высокопоставленную собеседницу.
"Ну и женщины у нашего повелителя..." - как-то раздражённо подумал Юсуф, продолжая внимательно смотреть на госпожу. - "Будь жив султан Мурад-хан, и будь у него такая бойкая хасеки, он бы отсёк ей голову без жалости. Слишком много воли даёт новый падишах своему гарему. Или, может быть, это валиде-султан сделала промах... Ну, да что бы ни было, завяжи язык в узелок, Юсуф. Смолчи. Тем паче, госпожа правду сказала, негоже без удержу пить вина. Это мне в наказание, вот что."
Как следует пораскинув умом, Кёзбекчи решил не отвечать остротой на остроту, а проглотить обиду и не поперхнуться. Как всякий, кто надел визирский кавук и халат, но оставшийся в душе янычаром, Юсуф не спускал женщинам, но если перед ним стоит представительница правящего рода, волей-неволей должен был обуздать свой нрав. К тому же, негоже ссориться с династией Османов в то самое время, когда судьба тебе так широко улыбнулась. Метить к султану в зятья нужно с оглядкой, не нажить себе врагов из чесла его родственников.
- Вы пожелали меня видеть, султаным. Будет ли мне позволено услышать причину? Признаться, я был в недоумении, когда получил записку от Вас. Иншалла, Вы ни в чём не нуждаетесь и никаких затруднений у Вас нет. Ежели, всё-таки, во мне есть нужда, я Ваш верный раб.
Юсуф говорил с должным почтением, окончательно примирившись с тем, что султанша здорово пришила ему язык, указав на неприглядное состояние паши.
"В самом деле, что это я злюсь? Будь здесь Кёсем-султан, она бы без рассуждений расторгла помолвку, а меня сослала обратно в Караман. А Турхан-султан, она ведь мне хоть и попеняла, но ссориться не хочет, а наоборот, желает мне добра."
После этого повисло напряжённое молчание, в ходе которого Кёзбекчи думал и передумывал, отчего бы это встречу назначила не валиде-султан, а её старшая невестка. Может быть, хасеки узнала что-то такое, о чём ещё никому не известно, кроме неё, и она, по своей душевной доброте, хочет открыть будущему зятю династии эту тайну вдали от посторонних ушей. Но что это за тайна? Может быть, госпожа прознала, что всесильная Кёсем-султан хазретлери изменила свои планы... Но с чего? За две недели пребывания в Стамбуле, Кёзбекчи отличился немногим, и уж точно не мог настроить против себя султаншу всех султанш. Чудеса, да и только.