Уже несколько дней Инджифер-калфа не знала сна и покоя. Маленькие шехзаде и султанша вели себя беспокойно, не ели, чувствуя, что их мама пребывает в крайне напряжённом состоянии. Хасеки-султан, коей стала Махпаре, отказывалась от еды, ходила печальная и затаённо-злая. Верная служанка всё это видела, но не смела поступиться к госпоже с дружеским советом. Гюльнюш не желала ни с кем говорить, даже к детям относилась с каким-то несвойственным ей небрежением. Шехзаде Селим был чуть спокойнее, а вот его маленькая сестрёнка плакала, не переставая. Инджифер постоянно находилась рядом с детьми, в то время, как их мама сидела у окна, бледная, с тёмными кругами под глазами. Наконец калфа поняла, что пора вмешаться. Ей было невмоготу наблюдать, как Махпаре, всегда отличавшаяся внимательностью по отношение к своей внешности, так изнуряет себя и своих детей ненужной печалью.
В это утро ей с большим трудом удалось уговорить госпожу выйти в сад. Дети были переданы с рук на руки кормилице, а султанша и её наперсница направились в Хасбахче. Изначально Гюльнюш хотела пойти одна, прогуляться в одиночестве, но Инджифер не желала отстать от своей хозяйки. Упаси Аллах, султанше может сделаться дурно, ведь она уже давно сознательно лишала себя свежего воздуха. Сейчас две женщины шли по ровным дорожкам сада, молчаливые и задумчивые. Калфа следовала чуть поодаль, не решаясь заговорить. Султанша и вовсе хранило молчание. Инджифер не видела её лица, но готова была поклясться, что оно у Гюльнюш сейчас словно каменное. Всё так же не говоря ни слова, женщины приблизились к укромному уголку сада. Здесь был источник с каменной резной плитой. Вода тонкой струйкой стекала из медного крана. Султанша подошла и плеснула себе в лицо воды. Инджифер стояла позади и глядела на свою госпожу с немым сочувствием и укоризной. Ей было жалко красоту этой молодой венецианки.
- Султанша... - робко начала Индифер, чувствуя, что хасеки сейчас не расположена к беседе. Но или сейчас, или никогда. - Вы уже несколько дней ничего не едите, храните молчание и даже не прикасаетесь к детям... Заклинаю, скажите, что тревожит Вас?
Ответа на этот вопрос не требовалось, но калфа всё-таки спросила, ей просто хотелось услышать голос султанши. Гюльнюш выпрямилась. Инджифер бросила взгляд на нежные руки женщины. Они были словно выточены из мрамора, прозрачные капельки отражались в лучах солнца, которое светило уже по-осеннему. Эти руки, когда-то тёплые и заботливые, сейчас были подобны льду. В них не было жизни... Султанша медленно повернулась к служанке, которая так неожиданно подала голос. Калфа мигом опустила глаза, предчувствуя, что сейчас на неё обрушится гнев хасеки. Ничуть не бывало: Махпаре глядела на спутницу устало и отчуждённо, глаза женщины казались незрячими. Инджифер даже содрогнулась от этого взгляда.
"Неужели её так подкосила холодность повелителя? О, кто когда-либо видел такую любовь?"

Лицу Инджифер, и вправду, было от чего вытянуться. Калфа устремила на свою госпожу умные, полные сострадания, глаза. Признаться, она никогда не думала, что женщина, обласканная повелителем, может всерьёз любить его. А ведь именно это она наблюдала уже целый год с небольшим... До того, как в гареме появилась Махпаре, Инджифер думала, что счастливые девушки, так или иначе попавшие в покои владыки владык, грезят только о богатстве, роскоши и влиянии. А эта, поди ж ты, любит султана Мехмеда, да ещё и так искренне... Это для Инджифер было в диковинку.
Некоторое время женщина молчала, потом осторожно переспросила:
- Вновь?
Махпаре-султан хазретлери сосредоточенно кивнула. Калфа поджала и без того тонкие губы. По ним зазмеилась ниточка недовольства. Разумеется, не госпожой, а всей сложившейся ситуацией. Что значит это загадочное "вновь"?... Инджифер на секунду зажмурила глаза и припомнила, как выглядит эта самая Нурбахар. Чёрные волосы, капризные губки, глаза глядят высокомерно, носик изящно выточенный, словно из слоновой кости... Где она раньше могла видеть эту хатун?
- Госпожа моя, - осторожно начала калфа, - Поправьте меня, если я в чём-то ошибусь. Эта хатун прибыла с Ретимнона, как и мы с Вами?
Ещё один короткий кивок. Инджифер нахмурилась. Значит, она права. Судя по всему, этих красавиц связывала давнишняя неприязнь, которая в Стамбуле вышла на новый виток. Оно и понятно: быть в чести у падишаха - это хоть кого выбьет из равновесия. Но в отличии от глаз Нурбахар, очи Гюльнюш светились настоящей любовью к Мехмеду. Инджифер в который раз поняла, что сделала правильный выбо. Куда лучше служить женщине с настоящим сердцем в груди, чем высокомерной гюрзе, жаждущей влияния и богатства.
- Забудьте Вы о ней, султаным. - наконец, произнесла хатун, раздумчиво глядя на госпожу. - Нурбахар-хатун сама себе роет яму своим высокомерием. Повелитель скоро одумается, и его любовь к Вам загорится с новой силой.
Отчего-то Инджифер ни на секунду не сомневалась в сказанном. Если она хоть немного имеет представление о нраве молодого султана, то именно так всё и случится, как она предсказала. Да нет же, по-другому и быть не может. Неужто он отвергнет женщину, которая столько раз нарушала правила гарема, совершала опрометчивые шаги и в целом вела себя, как настоящая влюблённая. А Нурбахар? Да она и пальцем не пошевелила, чтобы всерьёз завоевать сердце повелителя, надеясь на свою красоту и грацию. Да и благоволение Турхан-султан немалого стоит, но всё это супротив любви - пшик, да и только. Калфа вспомнила свой испуг, когда Гюльнюш исчезла из гарема, как пропадала в султанских покоях, лечась от простуды. История о том, как царственный юноша самолично ухаживал за простой гёзде, облетела весь гарем в считанные часы. И после всего того, что произошло между двумя молодыми людьми, всё рухнет, как карточный домик?
"Этому не бывать. Я костьми лягу, но избавлю хасеки-султан от скорби. Эта Нурбахар просто пустое место, по сравнению с Гюльнюш-султан. Гарем покажется ей адом с этого дня".

Речи Махпаре-султан были сумрачными, как и её прекрасное лицо в этот день. Инджифер слушала, затаив дыхание, и понимала, что её госпожа во всём права. Стоит только дать слабину, как тебя растопчут, подобно тому, как мы каждодневно топчем опавшую листву. Неудивительно, что Гюльнюш желает стать не каким-то жалким листом, но могучим древом, а для этого нужно пустить корни в гареме так, чтобы ни одна мотыга не могла их выкорчевать. Нурбахар-хатун мнит себя очень ценной для султана... Что ж, может быть, сейчас это так и есть, однако в будущем всё может измениться.
Калфа посмотрела вокруг и увидела, что султанша во что-то напряжённо вглядывается. Проследив за взором госпожи, Инджифер догадалась, что внимание хасеки приковано к кустику шалфея. Хатун поджала губы. В травах она была не особенно сильна, но свойства тех, что росли чуть ли не на каждом шагу. Здесь шалфей называют "адачай". Что же в нём особенного, что, что?
И тут женщина вспомнила Ретимнон, родной дом, мать, которая беспрестанно хлопочет вокруг разнообразных травяных сборов, ссыпает листочки и корешки, соцветия и стебельки в разные сосуды, разливает по склянкам настои, отвары и бальзамы. Разлив и рассортировав всё, мама кидается к очагу, на котором стоит котелок с чем-то неизвестным. мешает, что-то нашёптывая, затем кидается к столу, толчёт что-то пахучее в ступке. А она, маленькая девочка, путается у матери под ногами и рассматривает разложенные на чистом полотенце травы. Взгляд малышки прикован к сиреневым соцветиям, маленькая ручка тянется к ним... И тут слышится грозный оклик матери: "Не смей! Это шалфей, он очень ядовитый...". Ядовитый, точно! А ещё его принимают, чтобы не понести. Точно! Недаром госпожа тоже так пристально смотрит сейчас на это безобидное с виду растение. Видимо, она тоже слышала, о его коварных свойствах. Тонкая ручка хасеки-султан потянулась к ближайшей веточке, но Инджифер, подскочив к султанше, как ошпаренная, успела перехватить руку Махпаре, причитая:
- Не вздумайте, госпожа! Аллах сохрани нас, это ядовитое растение. Знаете, что это? Это шалфей. Его дают женщинам, чтобы те не забеременели. - последнюю непрописную истину калфа сказала не вслух, а нашептала султанше на ухо. Хотя они сейчас и стояли в самом отдалённом закутке Хасбахче, но бережёного, как известно, Бог бережёт.
Две женщины - молодая хасеки и её верная спутница и пособница - стояли друг против друга, и у них из глаз в глаза перебегала одна и та же злая мысль. Нетрудно догадаться, кого они избрали своей жертвой. Возможно, сейчас эта жертва нежится на шёлковых подушках в одной из комнат не втором этаже, отведённом для фавориток, и, может быть, потешается над матерью маленького шехзаде и луноликой госпожи. Нет, этому не бывать, надо как можно скорее принимать меры. Спасение кроется в этих очаровательных цветках.
- Я отряжу в сад надёжного агу, пусть нарежет шалфея и отнесёт к лекарке. Скоро Нурбахар-хатун забудет, что такое материнство, иншалла. - произнесла хатун так убеждённо, словно всё уже решила для себя. Она искренне считала, что если двум людям одновременно в голову пришла одна и та же идея, это знак свыше.