Встретив со стороны хатун такую холодность, видя, что она дичится господина, паша сначала пришёл в недоумение. Он-то считал, что уж кому-кому, а ему, человеку, не обделённому статью, богатством и властью, невозможно отказать. Тем более, речь идёт не о бог весть какой знатной женщине, а о рабыне, служанке из его собственного дворца. Кёзбекчи хмурился, видя, как Кюбра пытается отстраниться от него, но просто так отпускать её Юсуф не собирался - не в его это правилах, давать спуск женщинам, могущим представлять для него маломальский интерес. Оценив всю красоту и гладкость ручек калфы, паша отважился испробовать мягкость губ хатун. О, здесь трудно прогадать! Да, Кюбра не обладает устами, которые можно назвать "половинками одного месяца", но отчего-то целовать их было сущим наслаждением, и Кёзбекчи не сразу отпустил свою "пленницу".
"Шайтан бы тебя взял, хатун, как ты хороша! Скверно, что ломаешься, таким мне не по нраву. Фатьма-султан и та разомлела, когда увидела мой подарок в первую ночь, а тебе, простолюдинке, с чего важничать? Вот велю зашить тебя в мешок и в море кинуть - узнаешь меня. Но уж это после, когда прискучишь, оскомину набьёшь. Только служи верой и правдой, а уж я тебя не обижу". - так мысленно прикидывал паша, любуясь калфой, взгляд у которой, однако, не стал мягче.
Это бы ещё ничего, Кёзбекчи стерпел бы и холодность - уж слишком необычной была красота этой женщины, - но когда Кюбра осмелилась пенять ему, да ещё и грозить гневом Фатьмы-султан... Тут визиря прорвало. Гнев, которому, казалось бы, не откуда было взяться, вырос в душе сам собой, в один миг оформился, обрёл черты дикого зверя и выскочил наружу, но не с рычанием, как можно было бы предположить, а с хлёстким ударом. Паша влепил хатун затрещину наотмашь, со смаком, аж воздух, рассечённый движением руке, испуганно свистнул. Кюбра пошатнулась, но не упала, только отступила, держась за щеку, как будто ту жгли калёным железом. Юсуф внутренне усмехнулся: нет, он всё тот же янычар, хоть и надел одеяние знатного советника, его рука не знает жалости, не ведает промаха и бьёт так, что... А впрочем, разве стал бы он всерьёз бить такую красавицу? Ему хотелось, чтобы личико не расцвечивало пунцовое пятно от удара, оставалось бы чистым. Всё ещё сердясь на калфу, визирь подошёл к ней и сказал грозно:
- Ты верна Фатьме-султан, это похвально. Но если ты забудешь о верности её супругу, султанскому зятю, заплатишь головой. Ступай и обдумай мои слова... красавица моя.
Дабы не расставаться с хатун враждебно, Кёзбекчи ласково провёл ладонью по щеке хатун, не пострадавшей от оплеухи. Взгляд бейлербея Карамана говорил о многом, а калфа, надо отдать ей должное, кое-какой умишко в голове имела и, кажется, поняла всё верно.
"Не послать ли к ювелиру. Будут ей новые серьги. За грубость нужно платить лаской. Да и теперь одним верным человеком во дворце у меня будет больше. Беязу-аге веры нет, он издавна госпоже служит, а вот Кюбра-хатун... Ах, что за красота, что за огонь запутался в её волосах! Всевышний, прости мне это искушение!"
И паша неторопливо направился к супруге. Как ни хороша собой Кюбра, а Фатьма может затмить тысячи женщин, и уж ей-то не след знать, что сейчас произошло.
