Бывший глава янычарского корпуса, капудан-паша, а ныне великий визирь Османского государства, Кеманкеш возвращался из мечети султана Эйюпа. Все дела на сегодня закончились так рано, что Мустафа и сам этого не ожидал. Не найдя лучшего применения той энергии, что оставалась в нём после длительного заседания, а потом и долгих молитв, паша положил вернуться во дворец, чтобы провести остаток дня, разбирая народные жалобы. Работа скучная, но это уж лучше, чем праздность и бездействие. Ещё будучи янычаром, Кеманкеш любил пешие прогулки по городу, и став вторым человеком в империи, он не избавился от этой привычки, хотя бы даже ему приходилось идти чуть ли не через весь Стамбул. Мустафа шёл по опустевшим улицам. Полдень, всё как будто вымерло вокруг. Видимо, горожане трапезничают вместе с домочадцами или стоят на молитве. Просто поразительно, до чего же тихо в столице. Хотя...
Паша достиг места, где располагался невольничий рынок. Здесь и, пожалуй, на Капалы Чарши, народ толокся всегда, разве что не ночью. Мужчины здесь выступали в качестве продавцов, а женщины были товаром. Кеманкеш даже не глянул на красивых славянок, гречанок и грузинок, что составляли большую часть рабынь. Ему вообще не по душе было это место, и Мустафа сам не знал почему.
"В конце весны быть великому походу." - думал визирь, идя чуть ли не напролом. Шаг его был скор и твёрд, встречные и поперечные едва ли не шарахались от человека, идущего так решительно.
- "Повелитель собирает большое войско, чтобы двинуться на Багдад. С помощью Всевышнего, этот город будет раз и навсегда отбит у проклятых сефевидов. Шах получил хороший урок при Ереванской битве, да, видно, гордость его опять обуяла. Что ж, нам это только кстати. Янычары и сипахи будут рады новому походу."
За размышлениями Кеманкеш даже не сразу заметил, куда привели его ноги. Обширное здание, нечто среднее между дворцом и мечетью. Народу тут - не пробьёшься. Прямо-таки яблоку негде упасть. Все стоят, склонив головы и опустив очи долу. Вслух не разговаривают, но шёпот такой, словно огромный лес расшумелся перед непогодой. Паша даже и полминуты не гадал, что это за место и по какому поводу все собрались. К воротам подъехала роскошная карета. Чтобы не быть замеченным, Кеманкеш пробился в гущу толпы, а там и вовсе зашёл в задние ряды горожан. Ему не хотелось, чтобы та, кого все ожидали с таким трепетом, узнала его. До слуха мужчины долетел скрип дверей, сразу после которых воздух буквально накалился от хвалебных возгласов.
- Долгих лет Кёсем-султан! Долгих лет Кёсем-султан! Долгих лет Кёсем-султан! - беспрестанно выкрикивала обезумевшая толпа. Кёманкеш готов был сплюнуть в досаде на землю. Где это видано, чтобы все выказывали валиде больше уважения, нежели самому султану?
"Только поглядите на них, каково горло дерут. Хвала Аллаху, ниц не пали. Ох у всем нам эта Кёсем-султан..." - думал Мустафа, смешиваясь с толпой зевак. Конечно, такие крамольные мысли ему не иначе как сам шайтан нашёптывал, но ничего не попишешь, слаб человек.
"И что это я, в самом деле, прячусь, как последний трус? Шакалом надо быть, чтобы так убегать от женщины, пусть она хоть трижды валиде. Вон её предшественница, Сафийе-султан хазретлери, сколько бед натворила, чем же Кёсем лучше? Пойти и засвидетельствовать своё почтение, хотя бы для виду. Наша госпожа памятлива. Один раз оплошаешь - довеку не забудет."
Раздумывая так, Кеманкеш прошёл в здание, где уже началась раздача золота и одежд. Евнухи и служанки щедро одаривали неимущих, сама же "виновница торжества" чинно прохаживалась по своему вакфу, милостиво поглядывая на женщин, улыбаясь детям и незамужним девушкам. ТЬфу, аж смотреть тошно... Да, тошно, да что поделаешь - ступай, Кеманкеш, лебези перед своенравной валиде...
Между тем госпожа уже поднялась на самый верхний ярус. Мустафа, не долго думая, последовал туда же, но лишь тогда, когда самый краешек роскошного одеяния Кёсем пропал из виду. Поднявшись и увидев султаншу сидящей на почётном месте, в окружении десятка слуг, Кеманкеш приблизился и с достоинством поклонился матери воинственного падишаха.
- Рад встрече, валиде-султан. Дай Аллах, я не нарушил Ваши планы, придя сюда? - этот вопрос был не без яда. Кеманкеш вообще-то отличался редкой прямотой, но в обществе женщин из султанского рода нельзя вести себя иначе, как только ёрничать и говорить туманно.

Кеманкеш улыбнулся приветствию валиде, хотя эта улыбка была больше похожа на волчий оскал. ОН видел эту властную и честолюбивую женщину насквозь, чувствовал, чем она живёт и дышит. Источник её силы - в любви народа, но Кеманкеш дорого бы дал, чтоб увидеть, как эта любовь однажды превратится в ненависть, а славословия станут проклятьями. В чём причина такой неприязни к валиде? Кеманкеш до недавнего времени и сам не мог бы ответить на этот вопрос, но сейчас ему стало понятно многое, например, то, что и он, и Махпейкер - это два берега одной реки, а река - это султан Мурад. Он всей душой чтит свою мать, женщину, которая подарила ему жизнь и свою любовь, но так же он ценит и Мустафу, верного друга, честь и совесть янычарского корпуса, а ныне - великого визиря Османского государства. Валиде-султан и садразам-паша вступили в борьбу за сердце повелителя. Кеманкеш догадывался, что в этой игре победителей не будет. Мурад слишком любит мать, хоть и старается это скрыть суровым поведением, да и от своего советника он не откажется. Но честолюбивый Мустафа-паша тоже не откажется от своих намерений, к тому же подготовки к походу вложили в его голову одну замечательную идею. Конечно, повелитель может прийти в ярость, когда узнает об этом, но, возможно, если Багдад окажется во власти османов, Мурад ещё скажет спасибо своему соратнику за небольшое своеволие. Дай Аллах, всё это будет лишь во благо.
- Я знаю, как хорошо Вы относитесь ко мне. - начал паша. Эти слова были несколько двусмысленными, поскольку могли трактоваться ещё и как скрытая угроза, мол, я знаю, что вы ненавидите меня и отвечаю вам тем же. Неизвестно, как именно поняла эти слова Махпейкер, но в её глазах показался стальной блеск.
- На пути сюда я видел столько людей, Ваше светоносное имя не сходит у них с языка.
При этих словах Мустафа кивнул в сторону лестницы, ведущей вниз. Снизу доносился людской гул, десятки голосов сливались в один. Валиде едва различимо хмыкнула. Ей было не впервой принимать похвалы как от простолюдинов, так и от царедворцев. Кеманкеш заметил довольный взгляд госпожи и подумал не без злорадства:
"Сейчас Ваша улыбка исчезнет, дражайшая валиде. Я припас для Вас неприятную весть. Иншалла, Вы не сильно разгневаетесь. Впрочем, я не боюсь."
- Да не иссякнет любовь народа к Вам. - довершил паша свою мысль. Надо было окончательно растопить сердце султанши, чтобы сразу же за этим нанести удар.
- Разумеется, я не потревожил бы Вас просто так, но у меня, действительно, одно дело к Вам.
"Поверит или нет?" - мелькнуло в голове визиря. На какую-нибудь сотую долю мгновения в его глазах показался туман сомнения, но взгляд вновь стал твёрдым.
- Как Вам известно, скоро османов ждёт великий поход. Приготовления очень серьёзные. В связи с этим, султан Мурад-хан поручил мне как великому визирю распоряжаться всеми финансами государства...
То, что говорил Мустафа, было неслыханной наглостью и дерзостью. Повелитель при всём его уважении к Кеманкешу не мог бы поручить ему распоряжение казной самой валиде. Но слово уже сказано, и паша не собирался отступать. Он прямо глянул на госпожу и докончил:
- ... в том числе и Вашими.

Слишком прямой, по-янычарски твёрдый взгляд паши стал мутнее и словно мягче. Он взирал на госпожу с некоторым замешательством, ибо не понимал, откуда вдруг взялось подобное смирение перед волей падишаха? Признаться, Мустафа ожидал от валиде-султан иной реакции - например, гнева, а натолкнулся на непробиваемую стену спокойствия... Недооценивал, ох, недооценивал он эту женщину. Не так просто будет сломить её.
"О, Всевышний! Кто передо мной - человек или крепость?" - даже на какое-то мгновение подумалось паше, но он тут же устыдился своего малодушия. Разумеется, перед ним живой человек, да ещё и женщина, но какая! О, одна эта женщина стоит десятка тысяч мужчин. Кеманкеш не отводил глаз от валиде, молчал и супился. Лицо у него походило на бронзовое изваяние
"Интересно, - мысленно прикидывал он, - докуда простирается милость валиде-султан? Даже после сообщения о казне она осталась невозмутимой, а у меня не осталось больше ни одного козыря. Хотя... Обездоленные, говорите, госпожа?"
Паша приосанился, осмотрелся. Похоже, он нашёл-таки верный способ вывести эту каменную женщину из себя. Не суть важно, при свидетелях или же без них, главное - результат.
- Обездоленных, султаным? - с небольшой растяжкой переспросил Кеманкеш. - Что ж, госпожа, правда Ваша. Народ наш чтит падишаха-эфенди, даже несмотря на все его запреты, и султан отвечает своим подданным тем же. Но знает ли он, как Вы наполнили османскую казну?
В этом месте Кеманкеш умышленно остановился, не без удовольствия отметив, что тёмные очи Кёсем подёрнулись лёгким беспокойством. Вот, вот оно, вот на чём можно сыграть! Да пусть бы здесь собрался хоть весь стамбульский люд, Мустафа-паша и тогда не дал бы маху, а уж сейчас... Ему, действительно, было кое-что известно ещё с тех времён, когда он был главой янычар. Многие высокие сановники считали за честь водить дружбу с ним, все паши и беи старались вести себя так, чтобы не навлечь гнева аги на свою голову. Это было недурно - Кеманкеш упивался своей значимостью, не забывая, впрочем, ратовать о судьбе своих львов. Уж ему ли не знать, что из Топкапы многие годы напролёт приходили тайные приказы янычарам, чтобы те, явившись на Ат Мейданы и ударив в днища своих казанов, требовали от султана выдать им на расправу то одного, то другого вельможу, который был неугоден благочестивой и многомудрой валиде. Кеманкеш не осмеливался перечить, но внутренне он негодовал, ибо многие из пашей доводились ему близкими друзьями. Он вёл своих янычар к дворцовым воротам, первым выкрикивал "Такому-то - смерть!", первым ударял в казан, первым обнажал клинок. Впрочем, не всех советников валиде отдавала янчарам, были и такие, кто встречал свою кончину в роскошных покоях, в кубке вина или шербета, случались и те, кого казнили перед дворцом в назидание остальным. Всех этих несчастных насчитывались десятки... если не сотни.
- Наша сокровищница полна до отказа, валиде, благодаря Вам, но какой ценой? Вы умертвили стольких пашей и беев, а всё их имущество забирали в казну. Возможно, Вы скажете, что не взяли себе ни одного акче. И опять правда. Султан Мурад, да будет слава его уделом, не ведая, что происходит на самом деле, жаловал половину отобранных богатств Вам, и этого Вам, дражайшая госпожа, никак не опровергнуть.
Кеманкеш поразился, до какой степени он был вдохновлён в эту минуту. Вот теперь можно приготовиться к настоящей буре.