Утро выдалось дождливым и хмурым. Фатьма-султан сидела за столом в своих покоях и рассеянно перебирала различные бумаги, некоторые из которых были сложены в аккуратные стопки, а некоторые валялись просто так, как попало. Фатьме теперь было абсолютно не интересно, что там написано, цифры и буквы разбегались у неё перед глазами, сами собой складывались в какую-то совершенно не логичную последовательность, выплясывая на бумаге какой-то дикий, необузданный танец. Почему у султанши было такое состояние? Не трудно догадаться. После того, как случилось всё это не поправимое бедствие, Фатьму нельзя было узнать. Почти по целым дням она теперь не выходила из своих покоев, а если и выходила в сад, то старалась отдаляться от своих сестёр и племянницы, а уж о всевидящей и всеслышащей великой валиде и говорить нечего! После тех ужасных минут, показавшихся Фатьме-султан целой вечностью, проведённых ей в покоях Кёсем-султан, она избегала прямо смотреть в глаза великой валиде. Фатьма ещё никогда не видела такого гнева в глазах своей валиде, в ту минуту она действительно испугалась за свою жизнь.
- А теперь ты можешь идти! Возвращайся в свои покои и старайся как можно меньше показываться мне на глаза, ты хорошо меня поняла, Фатьма!
В этих грозных словах Кёсем-султан Фатьме почудились отголоски чего-то иного, какого-то не высказанного чувства, а может, даже и не чувства... Но тогда чего же? Фатьме пришёл на память тот день, когда она впервые за столько лет решилась вернуться в родной ей дворец, когда на неё и на её племянницу Мюнире напали в лесу разбойники. Она и сама не знала, почему вдруг вспомнила об этом, но тут же в голову снова начали закрадываться сомнения: "Не было ли всё это подстроено заранее? Что, если приказ был отдан Кёсем-султан? Что, если она хотела избавиться от меня"? Но тут же эти мысли убегали прочь, точнее, она сама отгоняла их, не могла поверить, что такое вообще возможно. Она думала: "А ведь в тот день ещё всё было хорошо, никто ничего не знал, даже я сама думала, что мой супруг уже несколько месяцев покоится с миром. И надо же было такому случиться, что вся правда, со всеми её мерзостями выйдет наружу! Да ещё и в какой момент! Когда я только-только начала привыкать к этой прежней жизни, привыкать ко всем, кто меня здесь окружает! А кто виноват во всём этом? Две верные наложницы повелителя, Шивекар и Хюма шах! Вот уж никогда бы не подумала, что у каждой из них язык змеиному жалу подобен! И ведь у обеих есть дети, наимилейшие создания. Ах, кто знает, что получится из этих детей в будущем? Наверное, такие же змеёныши, как и их матери, готовые броситься и растерзать всех, кто встанет на их пути. А ведь я считала этих хасеки достойными моего царственного брата. Надо будет раскрыть ему глаза на правду, пусть он узнает, кого пригрел на своей груди! Однако это может произойти лишь в том случае, если этот дворец не станет в скором времени моей могилой".
Фатьма-султан тяжело вздохнула, эти мысли вонзались в неё не хуже, чем остро наточенная сталь. Фатьма тяжело вздохнула и уже хотела подняться, как раздался стук в дверь.
- Входи, - машинально произнесла она.
В комнату вошёл молодой бостанджи.
- Султаным, к вам Айшехан-султан пожаловала.
- Проси.
Голос фатьмы прозвучал немного резче, чем ей хотелось, но она не обратила на это внимания. В комнату грациозной походкой вошла старшая сестра, и, сделав слугам знак выйти, плотно прикрыла за собой дверь. Фатьма-султан удивлённо посмотрела на сестру. Она уже давно не навещала её, раз уж она пришла, то разговор будет серьёзным и длинным. Что бы это могло значить.

Фатьма поджала губы. Она была рада увидеть сестру, она надеялась, что Айшехан, мудрая, кроткая и добрая Айшехан её поймёт, ведь она всегда понимала её и жалела. Фатьма всегда делилась с ней своими мыслями, однако всё это, по всей видимости, осталось далеко в прошлом. Изменилась Фатьма, изменилась и Айшехан. Теперь обе сестры смотрели друг на друга не как на родных по крови и духу людей, но как на соперниц. Или, может, Фатьме всё это только показалось? Во взгляде сестры было не только осуждение и досада, но и что-то ещё. Что это, жалость? Сострадание? Любовь? Да, Фатьма-султан знала, что старшая сестра любит её, но что может сделать Айшехан теперь, когда правда, как снег, обрушилась на этот дворец! Чем она может помочь? Только лишь посочувствовать? Но ведь этого отнюдь не достаточно, этим и без того плачевное положение Фатьмы не спасти, она это понимала. Что ждёт её теперь? Многолетняя ссылка в какой-нибудь отдалённый санджак, куда даже новости доходят только через полгода, а то и больше? О нет, такого она не вынесет, не лучше ли уж сразу принять яд и уберечь себя от ещё более позорного конца!
Лицо султанши вспыхнуло, ярость и гнев, которым мешали вырваться наружу обстоятельства, теперь отразились на лице Фатьмы. Айшехан даже отступила на шаг, увидев, в каком сестра состоянии. Но Фатьме теперь уже было всё равно. Она должна была найти выход своим чувствам, пусть если не через слёзы, но при помощи испепеляющей её изнутри злости. Султанша очень близко подошла к сестре, настолько близко, насколько позволяли приличия, и начала говорить. Слова сыпались из неё, но остановить их она уже не могла.
- Айшехан, моя дорогая сестра! Неужели и ты поддалась тем слухам и сплетням, которые гуляют обо мне по гарему! Неужели и ты поверила нашей валиде и теперь пришла обвинять меня в том, чего я не совершала! Разве я могла убить моего собственного супруга, ты подумай сама. Подумай и ответь, Айшехан, разве султанша из великой династии Османов способна на такое злодеяние? Ты, умная, красивая женщина, ты рассудительнее, чем все кадии в нашей империи, и ты позволила себе так плохо подумать обо мне? И это моя старшая сестра? Я не узнаю тебя, Айшехан. Где твоя кротость, где твоё смирение, наконец? Я понимаю, Кёсем-султан наговорили лишнего, мои враги, которых, как оказалось, у меня достаточно, решили нанести мне очень болезненный удар, они облили меня грязью, захотели запятнать мою честь и моё имя. Но это им не удастся, ты слышишь! Этого сделать они не смогут! Я сама лично вырву у них языки, выцарапаю их бесстыдные глаза, чтобы больше не смогли обвинить ни меня, ни кого бы то ни было другого в подобных гнусностях! А с моим супругом Сулейманом-пашой я теперь непременно разведусь, уж теперь мне никто не сможет помешать, даже Кёсем-султан. В том, что я покушалась на его имущество, есть доля истины, да, я признаю это, но не более чем. Я никогда его по-настоящему не любила, не любила так, как могут любить все женщины, но я всегда ценила его преданность и верность мне. Кто он такой? Он всего лишь раб, который должен присмыкаться перед всеми нами, а повелитель наделил его слишком большими полномочиями. Неужели у него хватило наглости обвинить меня во всех этих грехах только из-за того, что я не отвечала ему взаимностью? Если так, то его место на Акмейдане, на плахе, жаль, что он до сих пор ещё не там. Теперь наши и без того непрочные узы бесследно распались, я не желаю больше его видеть после этого. Но больше всего меня убило то обстоятельство, что вы все так легко поверили во всю эту ложь. А особенно ты, Айшехан. Если ты пришла ко мне только для того, чтобы обвинить во всём этом, то ты можешь возвращаться в свои покои. Я не желаю больше видеть никого из вас, ни тебя, ни валиде, ни даже султана Ибрагима! Я так надеялась на то, что ты проявишь ко мне хоть каплю сострадания, но в твоих глазах я вижу только лишь одни обвинения, пустоту и отчуждённость. Куда делась весёлая, цветущая Айшехан, какой ты была раньше? Кто знает, а может, ты тоже каким-то образом имеешь отношение к гибели Кеманкеша-паши, а? Расскажи мне, что ты с ним сделала?
Эти последние слова были произнесены фатьмой с затуманенными от слёз глазами, в которых плескались злость и ненависть. Она могла бы так говорить бесконечно, если бы хлёсткая пощёчина не отрезвила её. Теперь очи старшей сестры метали молнии, а щека Фатьмы горела от острой боли. Этого Фатьма больше не могла выносить. Слёзы душили её, рыдания сами собой готовы были вырваться наружу, но она не позволила себе опуститься до того, чтобы заплакать.

Фатьма сильно побледнела. Когда она увидела в руках старшей сестры своё же собственное письмо, холодная волна страха и гнева прокатилась по всему её телу. "Как такое возможно", - думала про себя султанша, - я ведь отдала кадию-эфенди приказ тот час же по прочтении сжечь письмо. Значит, он решил использовать письмо против меня же наверняка не без помощи моих врагов. У него самого вряд ли хватило бы смелости пойти против меня, потому что он очень боится лишиться своего поста и своей головы. Ну что ж, теперь мне всё стало понятно. Вот почему это злосчастное письмо попало в руки моей валиде! Ах, будь оно неладно! Я уже и так тысячу раз пожалела о том, что сделала.
Это была правда. Фатьма-султан не могла оставаться спокойной после того, как отправила это письмо. Её начинали мучить угрызения совести, она не могла спокойно есть и спать, вся жизнь её пошла наперекосяк, часто ей снилось, что её супруг Сулейман-паша стоит над ней с грозным видом, держа в руке окровавленный нож, и с наслаждением вонзает его в её тело, ещё и ещё. Каждый раз после этого кошмара, который повторялся почти каждую ночь, султанша просыпалась в холодном поту и долго не могла прийти в себя. Вот теперь, кажется, очень скоро этот кошмар сбудется. В глубине души Фатьма теперь была этому рада, она понимала, что совершила большой грех и должна понести заслуженное наказание. Но вот только какое будет это наказание? Неужели то, которое грезилось ей в ночных кошмарах? Сейчас она, как ей казалось, была готова принять удар от своего супруга, ведь теперь все карты были в его руках и в руках его врагов. Однако, по всей видимости, Кёсем-султан ни за что не допустит такого исхода, ибо она, во-первых, любила Фатьму, как свою дочь, а во-вторых... Ах, о чём она думает! Фатьма несколько раз тряхнула своими роскошными волосами, чтобы отогнать от себя эти ужасные мысли, но вопрос о неминуемом наказании теперь занимал всё её существо всё сильнее. Султанша подалась вперёд и взяла с подноса посыпанный сахарной пудрой кубик лукума, уже давно приятно раздражавшего обоняние обеих царственных сестёр. Приступ гнева и ярости понемногу начал спадать, уступая место приливу тёплого сестринского чувства, которое могут понять только лишь женщины. Она решила подойти к интересующему её вопросу немного издалека. Прежде всего нужно было извиниться за свою опрометчивость, чем Фатьма и не преминула воспользоваться.
- Моя дорогая сестрёнка, - начала она, - я знаю, что зашла слишком далеко, знаю, что на мне много грехов, за которые я не смогу рассчитаться, кажется, даже перед самим Аллахом. Однако неужто мой грех настолько велик, что даже наша с тобой валиде не сможет простить меня! Айшехан, моя дорогая, любимая сестрёнка! Я готова понести любое наказание, готова выдержать хоть тысячу ударов плетьми на Акмейдане, готова даже принять смерть от руки моего супруга, а уж после того, как моё письмо оказалось в руках валиде, а затем и в твоих, мне ничего уже не страшно. Но я не могу выносить этого молчания Кёсем-султан, я слышала, она уже несколько дней не выходит из своих покоев. Неужто моя вина настолько велика, что теперь каждый житель нашего дворца будет в тайне точить на меня зуб и нож? В конце концов, ведь Сулейман-паша жив, и мы, уладив с ним все разногласия, можем снова уехать в Сарухан и оставить этот дворец, чтобы больше не докучать никому из вас, я ведь вижу, как с каждым днём количество моих врагов только увеличивается, а все женщины в этом дворце словно бы только и ждут, чтобы я отсюда уехала! Мюнире пусть остаётся здесь, не хочу, чтобы она страдала из-за проступков и ошибок своей царственной тёти, в жизни которой столько много зла и несправедливости.
Слёзы вновь готовы были навернуться на глаза султанши, но Фатьма не позволила им выйти наружу и продолжала.
- Если же Сулейман-паша не согласится принять меня вновь, тогда я готова удалиться в какую-нибудь далёкую обитель, чтобы искупить свои грехи. Однако молчание валиде меня очень пугает. Скажи, неужели ты совсем ничего не знаешь о её решении? Какое наказание она придумала для меня на сей раз?
Эти слова вырвались из уст султанши помимо её воли, и уходить в обитель замаливать свои грехи она, конечно же, не собиралась, просто любопытство разбирало её всё сильнее. Султанша снова потянулась к подносу. На сей раз она взяла виноградинку и поднесла ягоду ко рту. При этом раздался мелодичный звон, издаваемый многочисленными драгоценными вещами и бубенчиками, украшавшими серебристое с золотым отливом платье Фатьмы-султан, в которое она была облачена сегодня. Она с замиранием сердца ждала ответа Айшехан-султан и сидела, словно на иголках. Что-то будет!

Молодая султанша сидела и не могла поверить собственным ушам! "Что! Как! Как такое возможно! Неужели валиде опять взялась за старое! Кажется, мы это уже проходили. Но зачем Кёсем-султан это делает? Зачем обрекает меня снова на тяжёлую жизнь с незнакомым и, главное, нелюбимым человеком"!
Так думала Фатьма, а из глубины её души уже поднимался жёсткий комок ярости и гнева. На кого был направлен этот гнев: на неё ли саму, на Айшехан, на ужасное решение валиде, на нового мужа, которого теперь предстояло любить - этого султанша даже сама не могла бы сейчас сказать. Но эта злость с каждой секундой всё увеличивалась, становилась уже почти ощутимой.
Фатьма-султан медленно, очень медленно поднялась с дивана, с непроницаемым лицом несколько раз прошлась по покоям, причём с каждым шагом её волнение только возрастало. Она подошла к изумлённой Айшехан-султан, взиравшей на сестру непонимающим взглядом, в котором смешались волнение и ужас, и так же медленно проговорила:
- Вот как, стало быть... Значит, никях... Значит, вот почему валиде заперлась у себя в покоях! Это очень правильно, с её стороны, для себя она приняла истинно верное решение, потому что валиде никогда не ошибается в своих решениях! Конечно, что ей стоит вновь отдать свою дочь, которая и так приносит ей столько хлопот, на растерзание врагам! В самом деле, разве можно в подобной ситуации принять какое бы то ни было ещё решение! Ну зачем же её надо высылать в отдалённый санджак, когда её можно спокойно выдать замуж за какого-нибудь влиятельного старого прощелыгу, который к государственным обязанностям относится гораздо строже и терпеливее, чем к супружеским! А все вокруг только лишь потирают ладони от удовольствия и не могут сдержать большую радость от того, что их соперница, какою они видят меня, скоро уедет, да не просто одна, а с новым супругом, которого она даже в глаза никогда не видела! А о чём вы, все вы, думали, когда в ваших руках оказалось это письмо? О чём, хотелось бы мне знать? Вы все только и ждали случая, как бы побольнее нанести мне в спину удар. Почему? Да потому что меня здесь, в этом дворце, никто по-настоящему никогда не любил и не любит! Никому я здесь не нужна, все только лишь желают моей смерти. Ну ничего, посмотрим, какая смерть ожидает всех моих врагов и всех вас! Вы хотите обвинить меня в убийстве? Ха-ха-ха, что ж, обвиняйте, только не забывайте, что и ваши руки уже давно погрязли в человеческой крови! Взгляните, ведь здесь повсюду кровь, на этих стенах, на этом полу, в этих коридорах - она здесь везде! Этот дворец скоро утонет в море крови, если вы все не перестанете друг друга в чём-то обвинять и подозревать! Вот ты, сестра. Тебе из нас троих повезло больше всего. Ты была самой любимой дочерью Кёсем-султан, признаюсь, я всегда тебе завидовала в детстве, потому что тебе доставалось больше любви и ласки, чем всем остальным сёстрам. Конечно, кому же, как не тебе сообщить такую великолепную новость! Так вот знай, сестра, отныне всё будет по-другому. Этому никяху не бывать. Этого никогда не будет, ты слышишь меня! Не будет!
Фатьма-султан лихорадочно бегала по своим покоям, лишь на несколько секунд останавливаясь перед старшей сестрой и бросая ей в лицо обвинение за обвинением, а потом снова принималась ходить по покоям. Голос из тихого стал мощным и властным, в нём уже слышались холодные нотки скрежещущего  металла. Взгляд её был безумным, очи метали молнии, казалось, весь дворец и весь город должны были воспламениться от этого взгляда. При последних словах в глазах Фатьмы потемнело, она плохо осознавала, что делает. Она подошла к маленькому, лёгкому столику, на котором стоял поднос с недоеденными фруктами и сладостями, подделка его рукой и одним сильным толчком швырнула на пол. Виноград, лукум и пешмание* разлетелись во все стороны по покоям, а капли шербета оказались на полу и на стенах. Чахлый столик разломился на несколько частей, но Фатьма-султан этого, кажется, даже не заметила. Она снова заметалась по покоям, словно одержимая, случайно задела рукой какую-то хрустальную вазу, и та с оглушительным звоном и треском разбилась на бессчётное множество осколков. Всё ещё пребывая в бессознательном состоянии, Фатьма-султан выбежала на широкий и роскошный балкон, и если бы не вовремя подоспевшая Айшехан, она непременно упала бы вниз. Сильный порыв ветра ударил в лицо Фатьмы-султан. И только теперь ярость и гнев начали понемногу отступать, а рассудок начал постепенно возвращаться к султанше. Она и сама не помнила, как очутилась в крепких объятьях сестры, у которой слёзы выступили на глазах при виде жалкого состояния, в котором пребывала Фатьма. Понемногу гнев прошёл, но вместо этого душу и сердце султанши пронизывала нестерпимая, тупая, ноющая боль, которая, как казалось Фатьме, не пройдёт уже теперь никогда.

*) Пешмание - одна из восточных сладостей, по своему виду напоминающая волосы и только недавно начавшая употребляться в османской империи.