Старый дворец. О, сколько воспоминаний связано с этим местом. Здесь длилась дружба с Кёсем, которая, впрочем, больше походила на прикрытую взаимную ненависть. Две женщины, ве матери, коротали здесь долгие дни и ночи, вынашивая планы мести Халиме, а затем и Махфируз-султан. Когда же Махпейкер была торжественно вывезена из Эски Сарая, чтобы стать валиде-султан, Михрибан питала надежды, что её милый Хюсейн будет в безопасности. Но слово, данное Кёсем, не были сдержаны, шехзаде казнили через месяц после восшествия Мурада на трон. Михрибан выслали, и о Старом дворце она вспоминала теперь с болью. И вот теперь, теперь, когда сына нет в живых, султанше позволено остаться в столице. Старый дворец, не Топкапы был ей отведён в пользование. Подготовка была недолгой, благо, покои там мало в чём уступали тем, что в султанском.
Теперь госпожа сидела в своей комнате за каким-то шитьём. Игла двигалась лениво и тащило нить без энтузиазма. Хозяйка практически не смотрела на пяльцы. В это время дверь отворилась, и в комнату тихим шагом вошла одна из рабынь, стройная, как молодой побег плюща.
- Госпожа, Та хатун, что Вы спасли, готова к встрече с вами.
Михрибан подняла глаза на девушку, что-то припоминая. Гюльрана-хатун... Ах, да! Несчастное, забитое создание, спасённое от гнева базарных завсегдатаев... Как она могла забыть о ней?
- Она до сих пор ни слова не сказала? - спросила госпожа. Девушка помотала головой. Михрибан поджала губы. Что ж, хатун можно понять - после таких потрясений трудно вернуть дар речи в несколько дней.
- Что ж, впусти её ко мне. Даст Аллах, я разговорю бедняжку.
Рабыня сделала знак двум красавицам, что стояли у дверей, и те открыли створки вторично. В комнату вошла она, Гюльрана-хатун, чистая, ухоженная, в новом наряде, который, к слову, был ей очень даже к лицу. Михрибан отложила пяльцы и посмотрела на вошедшую ласково.
- Входи, входи, хатун. - приветливо молвила султанша. Уж чего у неё было не отнять, так это умения расположить к себе любого человека.
"А девушка красивая. Немудрено, что её красотой прельстился какой-нибудь оглан. Ох, и не повезло же тому человеку, который взял к себе в дом такое сокровище... Хотя, может быть, бедняжка невиновна, а я уже осуждаю её за беспутство..."

Красивое, с точёными чертами, но несколько обесцвеченное испугом и смущением, личико девушки-найдёныша умилило Михрибан, а уж когда хатун открыла рот, госпожа и вовсе выкинула из головы все дурные мысли. Гюльрана рассмешила хасеки своим вопросом. Ах, бедная, наивная девочка. Многого она не знает в жизни, многое для неё было, есть и останется тёмным. Михрибан вновь подняла на хатун свой лучащийся теплотой взгляд и произнесла:
- Что ты, дитя, разве я кадий, чтобы тебя судить? Я хочу тебе помочь. Расскажи мне всё о себе с самого начала.
Услышав просьбу султанши, Гюльрана зарумянилась, опустила голову и больше не смела взглянуть на свою благодетельницу. Михрибан не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: эта тема красавице неприятно, и она предпочла бы промолчать и не давать никаких объяснений. Что ж, хасеки и сама была не охотница выслушивать всё от начала и до конца, тем более, что вкратце её уже обо всём рассказали на рынке, но раз уж начала доброе дело, то след довести его до конца. Госпожа ободряюще улыбнулась девушке и сказала с материнским участием:
- Говори, не бойся. Всё, что ты скажешь, останется в этих стенах.
Гюльрана ещё с полминуты не решалась говорить, но Михрибан и не торопила её. Не тот случай, чтобы вытягивать из человека правду чуть ли не калёными щипцами. Пусть хатун попривыкнет, поймёт, что здесь она в безопасности, а уж тогда она и сама будет не прочь поделиться своим горем. Так и случилось. Видя, что никто не осуждает её, девушка начала свой печальный рассказ с момента замужества. Из Михрибан всегда получилась прекрасная слушательница, и султанша втайне гордилась своим умением выслушивать всё с видом искреннего участия, при этом просчитывая выгоду и убытки для себя. Собственно, это умение и помогло ей выбиться сначала в фаворитки султана, затем - в матери, после - ужас вымолвить, в подруги Кёсем-султан. Правда, дружбой эти отношения можно назвать с большой натяжкой, ибо Кёсем относилась к своей же ставленницу, как к существу бессловесному, а сама Михрибан опасалась раздразнить свою могущественную покровительницу, боялась и ненавидела её. Пока у двух хасеки были общие недруги, женщины держались друг дружки, были взаимно полезны, но едва путь к трону расчистился, как Кёсем тут же возвела на престол Мурада. Собственно, чего ждать после этого? Разве только краха всего того, что было добыто лестью, хитростью, умением слушать и слышать. Вот и сейчас Михрибан слушала со вниманием, а сама наблюдала за рассказчицей. Немногословна, сдержанна (возможно, и то, и другое - испуга и потрясения), хороша собой, словом, всякой госпоже будет приятно иметь такую хатун в услужении. Когда Гюльрана дошла до своего грехопадения, она вновь замялась и замолчала, сосредоточенно пяля глаза в пол и кусая нижнюю губу. Михрибан прищурилась.
- Ты лучше вот что скажи, хатун: тот юноша тебя сманил на грех, или же ты по доброй воле изменила? Скажи правду, и я что-нибудь придумаю, ты будешь спасена.
Михрибан понимала, что ответа на такой вопрос можно прождать очень долго, но это её нисколько не пугало. Уж чего-чего, а терпения у хасеки было много.

Михрибан искренне сострадала несчастной девушке, на которую свалилось столько несчастий. Такие хрупкие плечи просто не смогли бы выдержать те испытания, которые ей уготовала судьба, не всегда ласковая к молодым и красивым. Султанша чувствовала: с этой простолюдинкой у них есть нечто общее. Конечно, хасеки никогда не изменяла своему господину, о таком даже страшно было подумать, но несчастья объединили двух женщин. Одна потеряла сына, вторая детей не имела, зато натерпелась от мужа и его сварливой родни, ежедневно выслушивала оскорбления и сносила побои. От такой жизни разве что в омут, а ведь она, Гюльрана, такая юная, ей хочется жить. И она будет жить. Здесь и под другим именем. Признание девушки особенно обрадовало госпожу. То, что хатун созналась в своём искушении, пусть и нехотя, через зубы, не могло не обнадёживать: перед султаншей стояла девушка не болтливая, честная и страстная. Дай Аллах, чтобы эта страсть была на пользу задуманному делу.
"Девушка хороша, умеет держать себя, хоть никогда в гареме и не училась. Ничего, мои калфы сделают из неё такую служанку, которая мне нужна. К тому же, не думаю, что она предаст меня. У неё в памяти всегда будет её спасение. Из одной только благодарности эта Гюльрана станет вернее собаки. Только какое бы имя ей дать? Она не похожа на цветущую розу, скорее, на дикий цветок, не знавший мотыги и подвязки. К тому же во всех дворцах девушек с "цветочными" именами хоть отбавляй. Нет, эта хатун должна носить такое имя, которое ей подходит. Взбунтовавшаяся скромница, сдерживающая своё желание... Желание! Чем не имя?"
Ещё раз внимательно и даже несколько придирчиво оглядев спасённую хатун, госпожа улыбнулась и произнесла:
- По всему видно, ты девушка честная. - Гюльрана хотела, было, что-то возразить, но Михрибан не дала ей ничего сказать. - Погоди, не спорь. Ты нашла в себе силы сознаться в своём грехе, а это уже кое-что. С сегодняшнего дня ты под моей защитой.
Надо было видеть счастливое лицо девушки. Она готова была пасть в ноги своей спасительнице, целовать подол её платья, мыски её туфель. Михрибан всё равно не допустила бы её до этого, но ей было приятно видеть такую реакцию.
- Однако, - продолжила госпожа серьёзно, - под своим именем здесь оставаться ты не можешь, так что придётся, видно, наречь тебя по-новому. Так будет лучше и для тебя самой. Отныне тебя зовут Дилек, это имя тебе очень идёт. К тому же, теперь ты - моя калфа.
Произнося слово за словом, фразу за фразой, овдовевшая хасеки пристально наблюдала за лицом Гюльраны. Та стояла, как вкопанная, не шевелилась. В её прелестной головке роились тысячи мыслей, губки сосредоточенно что-то шептали. Наверное, затверживали новое, впрочем, весьма нехитрое имя. Дослушав и осознав всё, новонареченная Дилек поклонилась госпоже с таким усердием и изяществом, словно прошла обучение в гареме султанского дворца. Михрибан только диву давалась. Ловкая из неё получится калфа, в чём - в чём, а в этом сомнений быть не могло. Хасеки вновь приязненно улыбнулась своей новой служанке и сказала:
- Ступай к аге, он расскажет о твоих новых обязанностях.

Отредактировано Михрибан-султан (2018-11-12 20:07:43)