Вчерашний вечер выжал из Нериман все соки. Калфа металась из одного конца гарема в другой, следила за тем, как ведутся приготовления, как прихорашиваются наложниы, как настраиваются инструменты, заглядывала в покои шехзаде, пока того не было, смотрела, всего ли вдоволь на столе, всё ли в надлежащем виде. К началу праздника хатун уже чувствовала себя измотанной, как лошадь на первом объезде. Пока продолжались танцы и музыка, Нериман с напряжением следила за движениями рабынь, устроившись на террасе и стараясь никак не попадать в поле зрения шехзаде. От пытливого взгляда калфы не ускользнуло ничто, даже огонёк в глазах юноши, устремлённый на смуглолицую гибкую гречанку Эфшан. Признаться, девица не подвела, на других танцовщиц Орхан и смотреть-то не хотел. Нериман улыбалась, предвкушая щедрую награду госпожи, если ничего не сорвётся. Звон новеньких дукатов уже отдавался в ушах калфы. Но этот отзвук стал ещё сильнее, когда спустя пару часов к Нериман подошёл ага и шепнул:
- Шехзаде хазретлери велел подготовить девушку к этой ночи.
Хатун едва-едва смогла удержать вздох облегчения, ей стоило немалых усилий остаться деловитой хотя бы внешне. В мыслях-то она уже выбирала себе новые ткани и украшения.
- Какую девушку? - калфа даже не глянула в сторону аги, голос был сух, взгляд сосредоточен.
- Эфшан-хатун. - произнёс ага и умчался прочь.
Нериман поняла, что награда будет не ей одной, а ещё и счастливой наложнице, а самое главное - Тахшилли Нуману-паше, подарившего в гарем Орхана такую умелицу.
Около опочивальни наследника калфа караулила удачливую хатун с самого утра. Аги доложили, что девушка ещё не уходила. Ждать пришлось долго, но Нериман вытерпела несносные часы одинокого ожидания, ибо когда Эфшан вышла из покоев, наставница сразу приметила, что взгляд девушки пылает огнём счастья, так что сразу стало понятно: всё случилось, причём случилось без сучка и задоринки.
- Молодец, хатун, не подвела. И шехзаде, и Махиэнвер-султан тебя золотом осыплет. С самого утра тебя жду, чтобы госпоже нашей представить. Надеюсь, ты не успела вознестись в мыслях после единственной ночи?
Наложнице стоило большого труда скромно опустить глазки, спрятать пылающий в них костёр. Нериман прищурилась: девчонка уже начала мечтать о большем, под пышными ресницами скрывается не просто кофейный глянец глаз, но и недюжинная гордыня.
- Веди себя достойно. Посмеешь дерзить - вылетишь из дворца.
Дойдя до покоев Махиэнвер-султан, Нериман сделала девушке знак остаться, а сама вошла внтрь. Султанша сразу осыпала верную помощницу расспросами, но Нериман только лукаво улыбалась, ничего не говоря. Ей хотелось немножко потомить госпожу в ожидании, и когда Махиэнвер уже отчаялась услышать добрые вести, Нериман велела евнухам отпереть двери. Эфшан вошла, и калфа произнесла:
- Вот она, наша счастливица. Паша сделал нашему шехзаде славный подарок. Машалла.

Махиэнвер прищурилась. Она вспомнила тот день, когда Нуман-паша привёл наложницу к госпоже. Тогда Эфшан показалась хасеки очень воспитанной, не болтливой, умной и скромной. Может, ум и умение держать язык за зубами всё ещё при ней, а вот скромность куда-то улетучилось, и это матери шехзаде совсем не нравилось. Да и кому бы понравилось, когда хатун, ничего ещё из себя не представляющая, уже лелеет в душе мечты о богатстве и власти, которые неразрывно связаны с любовью к наследнику. Всем же доподлинно известно: если девушка клянётся, что завоюет сердце шехзаде (или, скажем, государя), это означает одно: она надеется стать могущественной и сильной, а этого нельзя допустить. В народе говорят: души змеёныша, пока мал. Эфшан, в сущности, такой же змеёныш - хитрый, изворотливый, изящный. При удобном случае ей легко удастся прибрать к рукам шехзаде, завладеть его умом и сердцем. А ведь у Махиэнвер были на эту девушку совершенно другие планы - от неё только и требовалось, что развлекать Орхана, быть ему утехой на ложе, но в душу не лезть, оставаться в стороне и не ждать от него ответных чувств. Словом, сейчас госпоже было на что негодовать. Правда, своё негодование хасеки, умудрённая опытом, умело спрятала под снисходительной улыбкой.
- Прошла только одна ночь, а ты уже вознеслась до седьмого неба... Будь воздержанна в своих мечтах, хатун, иначе пожалеешь, что на свет родилась - у тебя слишком много соперниц, и каждая мечтает быт на твоём месте. Цени то, что имеешь.
Соперницы у Эфшан, действительно, имелись - Нериман постаралась, она выбрала в гарем Орхана девушек одну краше другой. Махиэнвер не раз восхищалась умом и вкусом своей калфы, и ей было даже немножко жаль Турхан, которая упустила такую верную служанку, вовремя не явившись за нею в Старый Дворец, чтобы вернуть к себе в свиту и избавить от гнева Кёсем-султан. Тогда эта змея предпочла пожертвовать верным человеком, лишь бы только спасти свою шкуру. А вышло что? Махиэнвер появилась в жизни Нериман словно спасительный лучик света, вызвала её из Эски Сарая, поставила на привилегированное положение, осыпала золотом, доверяла самые важные дела... И вот теперь Турхан уже столько лет с носом, а Махиэнвер - в большом выигрыше.
Между тем Нериман скромно стояла и слушала разговор госпожи и фаворитки её сына. Эфшан, судя по всему, смутилась, опустила глаза и закусила нижнюю губу. Слова хасеки её неприятно поразили, чему Махиэнвер была рада - ей сразу удалось сбить спесь с девицы, которая уже после первой ночи принялась похваляться, что завоюет пылкое Орханово сердце.
- Но если ты будешь благоразумной, не станешь вмешиваться в дела, тебя не касающиеся, и угождать шехзаде в часы печали - тебе откроется путь к райскому саду.
Эти слова госпожа произнесла уже стоя. Она подошла к Эфшан с тем, чтобы лучше рассмотреть её вблизи. Хатун была красива - смуглокожая, с задором в глазах - без всякого сомнения, такая, как она, зажжёт огонь желания даже в мёртвом камне. Что ж, может, её слова - не пустая похвальба, впрочем, это покажет только время. Пока стоит поощрить девочку за её старание.
- Нериман, - обратилась Махиэнвер к калфе, покорно ожидающей приказаний, - Эфшан - первая, кто переступил порог покоев шехзаде. Её нужно щедро наградить. Позаботься, чтобы отныне у неё ни в чём не было недостатка. Кто знает, может, в один прекрасный день, эта хатун осчастливит Орхана сыном, а меня - внуком.
И султанша вновь лукаво прищурилась.

Первые слова Махиэнвер-султан, чей взгляд показался Эфшан таким приветливым, а голос ласковым, подняли девушку до райских высот. В хорошенькую головку новоиспечённой гёзде одна за одной начали приходить мысли, причём каждая последующая, была смелее и даже дерзновеннее предыдущей. Например, такая: а что было бы, если бы именно Орхан воссел на османский престол, стал падишахом, а она, Эфшан, скромная золотистая песчинка у его ног, вдруг превратилась бы в настоящую султаншу - величественную хасеки. Разумеется, Махиэнвер-султан стала бы валиде, но с нею поладить не составило бы труда. Они бы вместе коротали скучные дни в гареме, относились друг к дружке по родственному, а появись у Орхана новая любимица, сообща придумывали бы для неё всяческие козни. Ах, как бы славно это было... Чего уж там говорить о том несметном количестве шелков, парчи и прочих роскошных тканей, из которых Эфшан-султан (да, наложница успела себя прозвать в мечтах именно так) пошила бы себе неисчислимое множество прекрасных нарядов, о тех великолепных драгоценностях, которых у новой хасеки было бы с избытком, но не для того, чтобы кичиться ими перед всем гаремом, а чтобы каждый раз, отправляясь к султану Орхану, выглядеть и чувствовать себя по-новому... А какие были бы покои - светлые, просторные, повсюду курились бы благовония (непременно сандал, а перед священной ночью четверга - пробуждающий желание померанец), сколько было бы служанок и евнухов в свите молодой госпожи... На какое-то мгновение Эфшан даже испугалась собственных грёз, но потом решила, что ни одна женщина, пусть это даже и мать шехзаде (или даже самого падишаха) не осудила бы молоденькую фаворитку за такие желания. В конце концов, и она сама, прежде чем стать всесильной госпожой, лелеяла точно такие же мечты, также втайне надеялась на то, что останется в сердце своего господина незаменимой, непоколебимой, единственной. Неудивительно, что когда Махиэнвер-султан всё с той же приятной улыбкой намекнула рабыне о неуместности её желаний, Эфшан страшно сконфузилась. Она опустила глаза, не забыв при этом взмахнуть длинными пышными ресницами (ещё старая калфа из особняка Нумана-паши часто говаривала Эфшан, обращаясь к ней не иначе, как "доченька", что один взмах её ресниц может поколебать даже камень).
- Помилуйте, госпожа... - залепетала Эфшан, мигом стряхнув с себя дурман мечтаний, - лукавый попутал, больше я не посмею...
Тёмные прекрасные глаза Махиэнвер смягчились, но на их дне всё так же горел огонёк недовольства. Эфшан даже на минутку подумалось, что лукавый - это она и есть, ибо простой человек не может вот так смотреть. Впрочем, эта мысль оставила хатун очень быстро. В самом деле, негоже уподоблять шайтану благочестивую и добронравную госпожу, воспитавшую такого прекрасного сына... Ах, шехзаде, ах, молодой барс... Эфшан припомнила облик Орхана, улыбнулась самой себе. Внешне это смотрелось, будто бы хатун улыбается поощрительным слова хасеки, но сама она думала о другом. Когда же Нериман подтолкнула её вперёд, чтобы гёзде не забыла часом засвидетельствовать своё почтение, Эфшан окончательно образумилась и вспомнила, где она находится.
- Благодарю за милость, султаным. Клянусь быть Вам преданной до последнего вздоха. Храни Вас Аллах...

Когда все формальности были соблюдены (Эфшан получила и нагоняй, и похвалу одновременно), Нериман увела свою подопечную из покоев хасеки. Дорогой до ташлыка между калфой и гёзде произошёл короткий разговор, из которого Нериман поняла, что хатун не намерена быть кроткой и послушной, но готова сделать всё, чтобы шехзаде думал только о ней. Женщина про себя посмеивалась над такими планами рабыни, которая провела с наследником только одну ночь.
- Вздумаешь задирать нос и хвалиться в гареме, что станешь госпожой - своими руками язык вырву. - предупредила Нериман, отправляя счастливицу в общую комнату. Вернувшись в покои хасеки, она застала госпожу в задумчивости. Очевидно, то, что лёд тронулся, и шехзаде начал принимать в своей опочивальне наложниц, не слишком-то её радовало. Нет, как мать, она наверняка гордилась сыном, ставшим настоящим мужчиной, но дальновидная Нериман прочла в глазах своей султанши какую-то тревогу, пусть и хорошо укрытую. Калфа хотела первой спросить, что случилось, но Махиэнвер-султан опередила её. Её довольство Нуманом-пашой было вполне объяснимо - этот Тахшилли поддерживал шехзаде Орхана и его мать ещё когда ныне покойная Кёсем здравствовала. Сама Нериман не склонна была верить этому хитрому человеку, который слывёт в диване одним из самых образованных государственных мужей, знает много языков, умеет говорить о любых вещах, но при этом коварен и скрытен, как затаившийся паук. Можно ли ждать пользы от человека, у которого в глазах есть что-то хищное, хитрое, как у матёрого лиса? Нет. Но Нериман готова была ему доверять, и прежде всего потому, что сама госпожа с ним прекрасно ладит. Да и как же ей не ладить, если умом и хитростью она ни в чём не уступает Тахшилли, а может, ещё и более искусна. Интриги, что ни говори, занятие скорее женское, мужчины со всеми своими неувязками разделываются при помощи меча.
- Паша великодушен, это правда. - сдержанно заметила Нериман. - Ума ему не занимать. Но вестей от него по этому делу ещё не было, госпожа моя. К тому же, он общается только с Вами.
История с мейханой тревожила Нериман не меньше, чем саму хасеки, ибо калфа любила шехзаде Орхана, как родного сына. Так ведь частенько и бывает - слуги, которые навечно заточены в гареме, привязываются к своим хозяевам, а потом - к их детям, воспитывают их, как собственных. Нериман понимала, что из гарема ей ходу нет, замуж её не выдадут, да и поздно уже, стало быть, и детям взяться неоткуда. Другое дело - шехзаде, при котором Нериман находится с пяти лет его жизни, к которому питает почти материнские чувства. Теперь он вырос, был посвящён в корпус янычар, принял меч из рук самого повелителя, но... но кто бы мог подумать, что он отважится на сношения с распутницами? Никто, а уж Махиэнвер-султан - и подавно. И у султанши, и у её прислужницы сердца разрывались от недоброй вести, принесённой из павильона, где хасеки хазретлери имела беседу с Эркином-агой. Лучше бы ей вовсе не ходить туда, ни о чём не знать, но ведь тайное всегда становится явным... Слава Аллаху, Нуман-паша отнёсся к этой новости с должной ответственностью и принял меры, преподнёс Орхану подарок небывалой щедрости. И вот теперь этот подарочек, верно, уже заливается соловьём перед завистницами. Тьфу.