Неудавшаяся задумка не слишком-то расстроила Гюльнюш. Как-никак она понимала, что в таком месте, как Топкапы, а точнее, его священное сердце - султанский гарем - всё неоднозначно. Здесь колесо Фортуны вращается с умопомрачительной скоростью, и если ты думаешь, что удача всегда будет смотреть в твою сторону, значит, ты не знаешь жизни. Так что Махпаре не питала иллюзий по поводу своей затеи, потому и не сокрушалась. Конечно, Нурбахар жива и здорова, вернулась к себе, в отведённую ей комнату на этаже фавориток и, наверное, уже обдумывает дальнейшие действия, но хасеки знала: у неё впереди будет ещё много удобных случаев убрать опасную соперницу с пути. С Золотого Пути. Сам факт того, что ненавистной Бьянке хоть ненадолго, но пришлось-таки несладко, уже заставлял красавицу с лунным именем улыбаться своим мыслям. С самого утра у султанши было чудное настроение, от былого уныния не осталось и следа. В самом деле, к чему унывать, когда это и грех, и бессмысленное занятие! Инджифер, видя госпожу в таком расположении духа, тоже чему-то радовалась. Она уже успела поведать своей хозяйке о разговоре с Турхан-султан, и Махпаре приняла всё услышанное к сведению: Инджифер вынудили ступать по лезвию ятагана, играя на руку одновременно и властной свекрови, и амбициозной невестке.
- Вздор, Инджифер. Валиде просто не хочет терять такую умную прислужницу, как ты. И я тоже. Надеюсь, ты по-прежнему на моей стороне.
Калфа не ответила, но в глазах её читалось нечто вроде "Да как Вы можете сомневаться, султаным!". Гюльнюш вполне устроило собственное же толкования взгляда наперсницы, и она благодушно улыбнулась хатун.
- Госпожа! Двойняшки проснулись. - сообщила служанка, внося из смежной комнаты в основную часть покоев два свёртка. Детки выглядели свежими, улыбались маме, тянули к ней маленькие ручки. Гюльнюш умилилась, принимая двойняшек с рук на руки.
- Мой Селим... моя Хатидже... - повторяла хасеки, целуя малюток в щёчки, в лобики, в круглые ясные глазки. Брат и сестра отвечали маме весёлым писком и гугуканьем, словно рассказывали свои незамысловатые сны. Удивительно, ведь они ещё совсем не умели говорить, а Гюльнюш понимала их. Наверное, это и есть благословенное чувство материнства, тяга к заботе о тех, кого ты произвела на свет, кого с таким трепетом носила под сердцем, лелеяла и берегла пуще глаза своего. В самый разгар такого вот нехитрого разговора с детками, двери отворились, и голос аги из-за дверей оповестил:
- Валиде-султан хазретлери.
Всё так же, с детьми на руках, Гюльнюш медленно поднялась с тахты и присела в поклоне. Селим и Хатидже встретили бабушку улыбками на круглых личиках. Турхан-султан, светлокудрая, величественная и несказанно умная и проницательная женщина, появилась в покоях с присущим ей изяществом. Она подошла к невестке и принялась целовать внуков с той же нежностью, с какой она целовала в молодости сначала Мехмеда, потом его сестричку Гевхерхан.
- Валиде... - учтиво произнесла Махпаре. - Ваш приход - радость для нас. Детки очень скучали.
Как видно, и сама Турхан-султан успела стосковаться по двойняшкам. Она подошла ещё ближе и приняла с рук невестки Селима, первого шехзаде. Женщины прошли к тахте и присели. Турхан не спешила начать разговор, хотя догадливая сноха уже поняла: валиде пришла неспроста.

Гюльнюш не обманул ласковый голос свекрови. Её уста источали мёд, но глаза полыхают затаённой злобой, и для того, чтобы это увидеть, не нужно быть семи пядей во лбу или обладать соколиным зрением. Махпаре просто была внимательна ко всем и ко всему, так что у валиде не удалось сбить её с толку своими словами. Ответ завертелся на языке прежде, чем высокочтимая Турхан-султан могла бы заподозрить невестку в том, что она тщательно подбирает слова. Тем более, ничего эдакого хасеки говорить и не собиралась, ей хотелось побыть искренней, особенно в темах, касающихся детей.
- Нисколько, валиде. Селим и Хатидже - моя отрада, они помогают мне жить и улыбаться. Как забота о них может быть в тягость?
Чистая правда от первого до последнего слова. Несмотря на всё, что произошло между Гюльнюш и Мехмедом, хасеки держалась только благодаря этим малюткам, которые так мило посапывают на руках у султанш. Если бы не они, Махпаре давно наложила на себя руки, ибо сближение любимого человека с женщиной, которая с самого начала враждебна ко всем, которая источает ненависть и даже является её олицетворением, отнимало у изящной госпожи с лунным именем все силы. Несколько месяцев она ходила, изнурённая собственной тоской, на неё нельзя было взглянуть без слёз. Инджифер помогала госпоже, чем могла, старалась рассеять её грусть, но и её искренние старания не приносили должного результата. Напротив, чем больше хасеки слушала утешений и увещеваний, тем тяжелее становилось у неё на сердце, и именно из-за того, что она всё это прекрасно знает, но поделать с собой ничего не может. Не будь этих комочков счастья и смеха (а шехзаде и султанша к своим шести месяцам оказались невероятно смешливы), бездыханное тело султанши нашли бы в саду, да-да, в том самом саду, где Мехмед впервые встретил её, где зародилась их любовь.
- А Ваши молитвы придают сил всем нам. - довершила Махпаре свою краткую, но преисполненную тепла и уважения к свекрови, речь. Нельзя сказать наверняка, прониклась ли валиде словами невестки, но её взгляд вроде бы стал мягче и благосклоннее. И всё равно хасеки-султан не могла избавиться от ощущения, что свекровь пришла по совсем иному поводу. Это стало ясно, когда она подозвала одну из прислужниц и велела унести и уложить детей. Теперь, как догадалась молодая любимица падишаха, разговор пойдёт начистоту. И не ошиблась.
- Простите мою дерзость, вы о чём-то хотели со мной поговорить? - спросила Гюльнюш, желая подтолкнуть Турхан-султан к откровенной беседе. Последняя не спешила ответствовать, просто смотрела на невестку с каким-то подозрением, плохо скрываемым за снисходительным интересом к её персоне. Не то, чтобы старшая фаворитка государя так уж отменно разбиралась в людях, всё-таки, не в том она возрасте, когда видишь всех и каждого насквозь, совсеми его затаёнными помыслами и корыстными поползновениями - просто сказалась природная наблюдательность. Молодая женщина затаила дыхание, чтобы, наконец, услышать истинную причину визита госпожи. Скорее всего речь пойдёт о том происшествии с Нурбахар, о котором лично она, Гюльнюш, нисколько не сожалеет.

Наставления Турхан-султан больше были похожи на угрозы, нежели на мягкие нравоучения. Как женщина опытная, повидавшая немало на своём веку, валиде, естественно, имела право поучать невесток, но в глубине души Гюльнюш сомневалась, что повелитель был бы рад, случайно услышав такие речи. Безусловно, растить детей, воспитывать их, чтобы в будущем из них вышли достойные, справедливые, великодушные и честные люди, хасеки считала своей первой обязанностью, но она помнила и ещё об одном долге - долге каждой женщине, делать своего господина счастливым, дарить ему радость и спокойствие, быть его тенью, его опорой, его щитом. Турхан-султан тоже когда-то была для своего падишаха именно такой, но вот его не стало, не стало и её всемогущей свекрови, Кёсем, и вот теперь она чувствует свою силу, царит в гареме по праву, в её руках будущее каждого обитателя дворца. И её, Махпаре, тоже.
- Ваша мудрость и опыт освещает мой путь, валиде. - миролюбиво начала хасеки, словно бы пропустила все недвусмысленные предупреждения мимо ушей. - Если бы мне хоть сотую часть Вашей красоты и ума, я чувствовала бы себя самой счастливой на свете. Селим и Хатидже - мой бесценный скарб, мой нектар, мой рай, и я сделаю всё, чтобы они выросли и были счастливы. Но не думайте, что и повелитель уже не будет счастлив со мной, матерью его первенцев, его "кусочком луны". Нурбахар я не люблю, это правда, но и трогать её мне не к чему. Её звезда скоро угаснет.
Всё это было произнесено с безукоризненной вежливостью и мягкостью, даже с каким-то непринуждённым очарованием, словно бы Гюльнюш нет дела до существования такой гадюки, как Нурбахар. При желании, Махпаре, как и любая венецианка, забывала о своих переживаниях, ловко надевая маску беззаботности и веселья. Неведомо, раскусила ли это притворство валиде, но Гюльнюш осталась довольна собой - она дала госпоже ясно понять, что отступать не собирается, причём в таких выражениях, где никто не усмотрит никакой дерзости, ни единого намёка на вызов. А вызов был.
Повисла недолгая, всего на несколько секунд, тишина. Но в эти мгновения Махпаре успела передумать многое. Она ступает по самому краю... Что ж, а ведь это, пожалуй, правда. Человеческий путь полон опасностей, торных дорог на нём нет, а уж если женщина избирает себе тропинку, ведущую к власти, ей придётся особенно тяжко. Гюльнюш выбрала её и оступаться не намерена. Именно поэтому она и будет бороться с Нурбахар тихо, без лишнего шума, с умом и знанием дела. Ещё на родине, на острове Ретимнон, эти две знатные синьорины не ладили, а уж теперь, когда им судилось оказаться под сводами одного дворца, более того, в сердце повелителя, миру меж ними не бывать. Нурбахар чересчур чванлива и, ещё не став хасеки, задирает нос. Вот именно это её и погубит. Теперь, разумеется, с неё будут пылинки смахивать, но как знать, может, её счастье скоро закончится... Конечно, потребуется терпение, ведь увлечение падишаха может продлиться не один год, но Махпаре положила сделать всё, чтобы он, в конце концов, вспомнил о своей первой любви, вернулся к ней, прижал её к сердцу. Иншалла, так и будет. И как бы ни старалась Турхан-султан, ей этому не помешать.