Нурбахар до сих пор не могла опомниться от радости. Беременна! Она, ещё вчера ожидавшая смерти, беременна! Теперь никто не посмеет её и пальцем зацепить, не говоря уж о чём-либо более дурном. Рефия-хатун рано утром зашла к осчастливленной рабе Всевышнего, приведя с собой несколько девушек, чтобы те собрали вещи Нурбахар и отнесли их в её покои, которые скоро будут подготовлены для переезда. Поздравив счастливицу с таким прекрасным событием, хазнедар чинно удалилась, а Нурбахар присела на тахту и стала приглядывать за служанками. Те суетились, перемигивались, разговаривали с баловницей судьбы весело и легко, но Нурбахар отвечала им теперь куда более высокомерно, так как с этой минуту стояла выше их по своему положению и считалась почти госпожой.
- Ох, и повезло же тебе, Нурбахар-хатун... - говорила одна из приведённых Рефиёй служанок. - Возьми меня в свиту, когда госпожой сделаешься, прошу.
- Если будешь так неаккуратно обращаться с вещами - не то, что в свиту, даже к покоям не подпущу тебя. - говорила султанская любимица, беря с широкого блюда изумрудную виноградинку. Наконец-то ей представилась возможность почувствовать себя нужной и значимой в этом дворце. Если о ней уже сейчас так заботятся, то что будет, когда беременность станет видна всем, а уж когда родится ребёнок, и если это будет шехзаде... Теперь нужно ещё более усердно молиться, чтобы Всевышний послал именно сына, ибо с его рождением матери достанется титул хасеки-султан, и вот тогда-то ненавистная Махпаре узнает, почём фунт лиха.
- Да осторожнее ты, непутёвая, это персидские ткани, подарок повелителя! - вскрикнула Нурбахар, когда одна из девушек слишком неаккуратно, сминая и делая зацепки, складывала новую материю в сундук. А ведь гёзде собиралась отнести эти ткани портнихе, чтобы та пошила для неё новые платья. Хвала Аллаху, шёлк не пострадал и не помялся... А вот эту неотёсанную нужно наказать. Шепнуть словечко Инджифер-калфе - и ленивицу высекут.
Девушка поудобнее устроилась на софе, её голова опустилась на мягкие подушки. Славно было лежать и ничего не делать, наслаждаться тем, как вокруг тебя снуют проворные прислужницы, исполняя любую твою прихоть. Если бы не скрипнувшая не ко времени дверь, всё было бы просто идеально. Настроение Нурбахар испортилось окончательно, когда порог комнаты фавориток переступила... Махпаре Гюльнюш-султан. Нурбахар с неохотой приподнялась и села. Вставать она не собиралась, и кланяться - тоже. Между тем султанша сделала девушкам знак удалиться, и те покорными тенями выскользнули из покоев.
- О, какая честь. Сама хасеки-султан хазретлери пожаловала... - начала Нурбахар с издёвкой.

Тон Махпаре был насмешливым, в нём слышалась пряная издёвка, пренебрежение и высокомерие, и всё это подавалось на золотом блюдечке под слоем душистого мёда, в роли коего выступал голос султанши. Ещё на Ретимноне Бьянка замечала, что все знатные юноши просто млели от того, как разговаривает Евгения, как владеет тембром, как играет с поклонниками, умело разнообразит оттенки и приёмы, арсенал коих был достаточно велик. Вот и теперь, сделавшись госпожой, она продолжает манипулировать людьми именно таким способом.
- Тебе сороки на хвосте принесли добрую весть? Ещё бы - из-за этого ты и злишься. Боишься, что скоро на свет появится ещё один шехзаде, которого выношу и султану подарю именно я.
Нурбахар тоже решила не тушеваться, говорить смело и открыто, не отводя взгляда. Маленькая надежда, заведшаяся у девушки под сердцем, придавала ей сил и стойкости. Этот крошечный, ещё не сформировавшийся сгусток жизни, пребывающий в материнском чреве, в один прекрасный день должен выйти на свет в образе шехзаде, который с годами превратится в настоящего престолонаследника. Нурбахар уже всерьёз думала об этом, представляла, как повелитель обрадуется рождению ещё одного сына, каким именем наречёт его, как будет любить и учить своего львёнка всему, что знает сам. И пусть Гюльнюш и все остальные завистники боятся, пусть дрожат за свою жизнь и за будущее своих детей. А пока плот только зародился, можно сполна наслаждаться прелестью ожидания - как известно, за женщинами, понесшими от повелителя, в гареме уход особо трепетный. Теперь с неё, с Бьянки ди Риньери, все будут смахивать пылинки, следя, чтобы никто и не что не навредил ей и её будущему ребёнку. В том, что это будет именно сын, Нурбахар отчего-то нисколько не сомневалась.
- Что ты так сердишься, аж с лица спала? - дерзко вопросила хатун, подходя к хасеки чуть ли не вплотную. Левый уголок губ Гюльнюш нервно дёрнулся. Значит, действительно, негодует, на дух не выносит, хочет растерзать своими руками. - У тебя есть девять месяцев, чтобы смириться с этим. Когда на свет появится шехзаде, ты проклянёшь тот день, когда родилась. Я ведь знаю: это ты подстроила мне западню. Может, и не сама, а через слуг, но виновна только ты. Советую беречься, если ещё раз посмеешь такое сотворить. Султан от тебя и следа не оставит. А, впрочем, ты ему уже давно безразлична.
Слово за словом, дерзость за дерзостью - Нурбахар говорила и не замечала, что своими речами усугубляет положение, наживает себе непримиримого врага. То, что между нею и Евгенией творилось раньше, можно назвать жалким подобием настоящего соперничества. Теперь всё будет по-настоящему. Девичьи склоки, которые нельзя назвать серьёзными, закончились. После того, как Нурбахар разродится, начнётся настоящая борьба за место под солнцем, за сердце повелителя, за благосклонность валиде. Каждый шаг, каждый вздох спесивой Бьянки и скрытной Евгении будет отравлен духом ненависти. Здесь, в покоях фавориток, они только перебрасываются обидными колкостями, но придёт время, когда в ход пойдёт яд, петля, огонь и многое другое.

Осчастливленная всем и всеми - Аллахом, повелителем, судьбой, - Нурбахар одарила Гюльнюш даже не презрительным, а ласковым. Это должно было уязвить Махпаре, растерзать по лоскуточкам её самолюбие. Так и вышло: от этого мягкого, медового, почти сестринского взгляда хасеки слегка передёрнуло. Нурбахар внутренне возликовала, хотя внешне оставалась невозмутимой. Удел таких, как она, не безразличие, а удача. Когда судьба сводит двух красивых людей под одними сводами, их сразу тянет друг к другу. Мехмед, красавец, сильный и умный правитель, с азартными искорками в глазах и полыхающим факелом в сердце, не мог не полюбить такую же пылкую, целеустремлённую, жгущую и леденящую венецианку, которая кружила головы десяткам лучших юношей на Ретимноне. Но Ретимнон - это уже, кажется, так давно, так несерьёзно и несуразно... Топкапы - вот, где настоящая жизнь, вот где душа. У Гюльнюш быть не может такой страсти, такого пыла. Она будет скрывать своё горе, слёзы, отчаяние... А Нурбахар именно тем и прекрасна, что не прячет своих чувств, наоборот, норовит обнажить их, как тяжко раненый акынджи обнажает свои кровоточащие рубцы перед заботливым взглядом возлюбленной. Словом, Махпаре не имеет ни единого шанса возродиться в светоносных султанских очах.
- Утешай себя сколько вздумаешь. Для этого у тебя впереди столько холодных ночей... - презрительно накручивая на указательный палец толстую чёрную змейку локона, протянула Нурбахар. - Да внемлет Аллах твоим слезам. Может, пошлёт тебе какую-никакую радость. Утолишь свою печаль в детях, в благотворительности - ты же у нас такая... праведница...
Удар пришёлся точно в цель. Уголки по-детски трогательных, полных гранатовых губок хасеки дрогнули. Умилительное зрелище. Красавица-фаворитка издала резкий, короткий и злой смешок - ей явно было по душе издеваться над Евгенией. Сделав несколько шагов по направлению к хасеки-султан, Нурбахар остановилась напротив соперницы и вперила в неё свои широкие, с беспутным глянцевитым блеском, глаза. В них словно кто патокой брызнул, желая подбавить ласки и сочувствия.
- Ты уж так не сокрушайся, это ещё только начала - прибереги слёзы до дней почернее.
Девушка ещё долго смотрела на Махпаре, меняя выражение глаз с ласкового на пренебрежительное и обратно. Говорить больше не хотелось, оставалось только наслаждаться смятением супостатки. Благо, её унижение удалось на славу - разыграно, как по нотам. Нурбахар в этот момент себе не отдавала отчёта в том, что своими выпадами разожгла в сердце Гюльнюш настоящее языческое кострище, подписала себе суровый приговор, согласно которому, отныне она не сможет спокойно спать. А впрочем, постучись эта тревожная мысль в голову будущей султанши, она бы и тогда не устрашилась, напротив, стала бы ещё смелее глядеть вокруг, надменнее вскидывала голову, злее язвила и хитрее плела свои сети, так, чтобы ни одному пауку было не под силу повторить их филигранный узор. Первая маленькая победа уже одержана: под сердцем девушки зародилась и уже начала развиваться сама власть, самое главное теперь - её выносить, оберечь от тысячи опасностей, подстерегающих ещё не родившегося шехзаде и его мать на каждом шагу.