История была встречена громким смехом. Смеялась почтенная валиде, смеялись слуги и наложницы, смеялись султанские жёны, не удержался и сам повелитель - улыбнулся и одарил рассказчицу ласковым взглядом. Приметил падишах, что одна хатун смеётся более остальных и перевёл на неё свой светоносный взгляд. Хохотуньей оказалась Ирум, калфа Хюмы Шах-султан. На третий день, когда все собрались в урочный час, повелитель сказал:
- Вчера ты веселилась больше всех нас. Раз ты так смешлива и весела, то расскажи нам что-нибудь.
Ирум смутилась. Она никак не ожидала, что всесильный падишах обратится к ней, да ещё и так просто. Но в священные дни и ночи Рамазана все равны, не так ли? А потому Ирум поднялась из-за стола и сказала:
- Если мой рассказ угодит Вам, повелитель, я буду на седьмом небе от счастья.
И Ирум начала.

История III

Двое торговцев на невольничьем рынке состязаются в умении продавать рабынь. По истечении дня, один оказывается в большом барыше, второй же не выручил ни гроша. Несчастный умоляет приятеля научить его своему мастерству, а тот, вместо ответа, ведёт его к себе в сад и объясняет, что красноречию нужно учиться у природы.

Где и когда это случилось, мне неведомо - то ли здесь, в Стамбуле, то ли в Кафе, то ли в Эдирне, а то и в другом каком городе. Но произошло это в одном из тех городов, где есть невольничьи рынки. На одном-то из оных и торговали по соседству живым товаром два почтенных человека. Первого звали Кель Хайдар, второго - Кель Хайрулла. Оба носили тюрбаны, стараясь прикрыть лысину, оба старались не выставлять напоказ свой завзятый нрав и ум. Торгаши были, что называется, от Бога. Если кому и было на роду написано всю жизнь зычно зазывать покупателей и цветисто расхваливать свой редкостно красивый товар, то только им двоим. Остальные этим молодцам даже в подмётки не годились. Торговля у обоих шла очень бойка, оба обращались с рабынями бережно, держали их чисто, чтобы всякому было приятно любоваться ими. А ведь в народе говорят: если уж глаз за что-то зацепится, то человек душу будет готов прозакладывать, лишь бы заполучить желанную вещицу. Но уж если речь идёт о красивой невольнице...
Словом, так и шло время. Кель Хайрулла и Кель Хайдар вели своё дело, не заглядывали в карман друг другу, но ведь всё только до поры. Вот и между двумя приятелями вышел спор.
- Уж не взыщи, друг Хайдар, но в торговом деле я сведущ больше твоего. - сказал как-то Кель Хайрулла.
- С чего бы? - поднял кустистые брови Хайдар.
- А с того, почтенный, что у меня язык лучше подвешен. Я умею так задурить голову, что всякий за глаза возьмёт любую из моих рабынь за тройную цену.
Хайдар насупился. Впервые в жизни взяло его за живое, захотелось ему доказать приятелю, что и он не хуже.
- Постой, брат, не хвались. Если язык хорошо подвешен, а в голове только тамариск да верблюжья колючка, то не прогневайся. Я, хвала Аллаху, стою на этом рынке уж десять лет и за всё время ни разу не был в накладе.
- Зато у меня торговля ведётся бойчее, чем у тебя. - не унимался Хайрулла.
- Эге, уважаемый, мне ли не знать. Только мой тебе совет - не превозносись раньше срока. На всякого коршуна найдётся меткий стрелок. На всякий ум найдётся другой.
- Ставлю тысячу динаров, если завтра не обойду тебя и не продам больше красавиц! - вскипел Кель Хайрулла. Глаза у него загорелись, под тюрбаном, на голой, как обтёсанный брус, макушке выступил пот.
- Добро. - отвечал Хайдар. - Купеческое слово твёрже камня, крепче железа.
На другой день оба приятеля трудились, не покладая рук. Никогда у них так споро не шло дело. Видно, Аллах решил подшутить над друзьями и сделал так, что ни один не мог взять верх. До самого заката шло у них состязание. Наконец, осталось у купцов по одной рабыне. Аккурат перед тем, когда базар должен был уже закрываться, подошёл к Хайдару последний покупатель и купил хорошенькую девушку-русинку за немалые деньги.
- Вот видишь, - поучительно сказал он, - моя взяла.
Хайрулла стоял с таким лицом, словно с бедолаги только что сняли удавку.
- К-как тебе это удалось? Не джинн ли тебе помогал? Не он ли тебе нашёптывал заветные заклинания, чтобы всякий кидался на твоих оборванок, как сумасшедший?
Хайдар усмехнулся.
- Видишь ли, братец, ты хвалился своим языком. Слышал я, каково он у тебя подвешен. Ах, Хайрула, ах, кто ж такими словами расхваливает девушек?
- А как же их по-другому хвалить?
- А вот так. - начал Хайдар наставительно. - Ты говоришь: "Вот быстроногая лань из сербских земель". А я бы сказал: "Вот чудесный сосуд! Если наполнить его мужским молоком, то прибудет в ваш дом счастье и благодать."
Прыснул Хайрулла:
- Что это, уважаемый, за молоко такое? Нешто и я, и ты - дойные коровы?
- Это тебе загадка. Разгадаешь - твоё счастье и твой барыш. Дальше ты говоришь: "Вот податливая газель из украинских степей". Фуй! Что им твои украинские степи! Вот как надо: "Перед тобой - сама Османская империя! Вот манисские горы с верхушками, которые играют на солнце, как малиновый бархат султанского кафтана. А это - причерноморская яйла, на которой так удобно возлежать в часы досуга. А эти ноги... О, эти ноги - словно два берега Пролива. Благо тому, кто достанет до самого его дна и отыщет несметные сокровища, таящиеся в нём..."
Хайрулла слушал и млел. От речей друга поднялся тяжёлый заступ, и бедняга вынужден был покинуть приятеля, чтобы взрыть чернозём своей супруги, которая уже давно ждала, когда трудолюбивый пахарь порадеет об её стосковавшейся ниве. На другой день купцы встретились, и Хайдар принял из рук товарища свою тысячу динаров.
- Да вознаградит Аллах тебя и твоё красноречие. Ночью я спускался в ущелья и вскапывал унлую землю. Иншалла, через девять месяцев я стану обладателем счастливого клада.
Хайдар рассмеялся:
- Вот видишь, дружище, теперь ты понял, как надо вести дела. Если уж у тебя, человека опытного, мотыга, застоявшаяся без дела, перестала ржаветь и громко зазвенела, то каково простым людям!...
На том они и разошлись.

Отредактировано Ирум-хатун (2018-11-17 19:11:26)

Ох, и смех стоял в саду, когда Айшехан-султан пересказывала непристойные песни Чагры-бея. Переглядывались госпожи, паши прятали в усы и бороды многозначительные улыбки, только Кёзбекчи сидел мрачнее тучи. Он-то знал, что всё то же самое можно спеть о Фатьме-султан, которая красотой и самому солнцу не уступит. Хмурый вид визиря не ускользнул от внимательных очей падишаха, и когда наступил следующий день, он велел Юсуфу-паше подняться и промолвил:
- Вчера ты был сам не свой, паша. Грех тебе сидеть с таким лицом в такие прекрасные дни. Если не хочешь понести наказание, расскажи нам что-нибудь из тех историй, что пересказывают у вас в Карамане, коим ты управлял до недавнего времени. Если твоя повесть придётся нам по душе, я щедро награжу тебя.
В глазах Кёзбекчи загорелся огонь жадности. Что-что, а серебро и злато он любил. Поднявшись и откашлявшись, паша заговорил так:
- Мой падишах, мне первому из мужчин выпало расказывать истории в этот священный месяц. Именно поэтому я не хочу ударить в грязь лицом ни перед Вами, ни перед госпожами. Иншалла, мой рассказ придётся Вам по сердцу.

История V

Некий Хасан-эфенди долгое время проводит в мейханах, не ночуя дома. Родные и друзья стыдят его, пытаются выведать причину такого поведения. Наконец, он сознаётся в причине своих страхов, узнав о которых вся родня и соседи поднимают его на смех.

Уж если Айшехан-султан, известная на весь свет своим целомудрием и скромностью, воздержанностью в мыслях и речах, рассказала такую уморительную историю, то мне не след гнушаться такими баснями, которые не во всяком доме пристойно рассказать. Но раз сам повелитель желает, чтобы мы все беседовали запросто, то я чаю для себя его милости и снисхождения к своему косноязычию, ибо я не мастер плести словесный бисер.
Недаром в народе говорят, что сколь дурака ни учи, ему и могила ума не прибавит. А хуже того, если этот дурак ещё и суеверен. Пример Кривого Джехди напомнил мне один занятный случай, и это не выдумка, а чистейшая правда.
Жил недалеко от Капалы Чарши некто Хасан. Человек не богатый, но и бедняком его язык не повернётся назвать. Богобоязненный, честный, но недальнего ума, этот Хасан старался придерживаться законов шариата во всём, даже в мелочах. Домашних держал он в чрезмерной строгости, требуя неукоснительно следовать каждой букве Корана и Сунны. Однако не добро, а лихо бывает тому, кто не умеет толковать мудрых словес и зреть в корень. Не удивляйтесь же, о, благословенные, что однажды Хасан внезапно покинул своё жилище и начал перебиваться со дня на день где придётся. Родственники жены забеспокоились, стали искать незадачливого главу семьи по городу и всякий раз заставали его в разных местах. Дошло дело до того, что женины братья несколько раз застукали беднягу Хасана в мейхане. Ежели вы, о, те, кто слушает со вниманием, думаете, что почтенный мусульманин коротал свой досуг в объятиях распутниц, разуверьтесь. Не следует делать поспешные выводы, не так ли? Братья увидели Хасана в жалком состоянии. Затравленный взгляд, трясущиеся руки и речь как у безумца - всё это указывало на то, что несчастного агу что-то страшило.
- Стыд тебе, Хасан-эфенди, сидеть здесь, когда твоя жена терпеливо ждёт тебя дома.
Хасан, услышав про жену, затрясся, как заячий хвост и залепетал:
- Бей меня гром, разите меня молнии, а я свой волей в дом не вернусь. Уж я и так на Страшном Суде не оправдаюсь перед Аллахом за то, что сотворил с моей благоверной. И как меня, срамника, ещё земля носит!
Шурья приступили к Хасану с расспросами - расскажи да расскажи, да тот ни в какую. Молчит, отмахивается, лепечет про небесную кару да про адские муки. Наконец, набил он родственникам такую оскомину своими причитаниями, что женины братья уже хотели поколотить дуралея, да страх побоев развязал несчастному язык.
- Случилось это две недели тому назад. Вернулся я в дом после вечернего намаза. После долгой молитвы, моя плоть горела, как раскалённый песок в пустыне. То и дело я представлял свою любимую, пока мулла возглашал священные слова, а правоверные кругом припадали к земле. Наконец, почувствовал я, что телесный росток пробивает покровы ткани, ему тесно в шальварах, в полах моего халата. Перед глазами - греховный морок и запах тех прелестей, которые женщине дозволено открывать только перед господином. Осёл! Если бы я мечтал о том, что разрешено, но ум мой взывал к удовольствию, которое не приводит к деторождению - к удовольствию, путь к которому окольный, тайный, задними дворами и закоулками. Придя домой, я обошёлся с моей желанной так, как обходятся янычары с молоденькими банщиками или танцорами кёчек. Моя болезная кричала, жаловалась и плакала, но я был непреклонен. Росток пробил недозволенную землю, посягнув на сокровенное и неестественное. И вспомнил я проповедь нашего муллы, который сказал, что тот, кто разрешит себе сажать яблони на задворках, надеясь, что урожай будет столь же богат, как и в саду, где солнце Всевышнего щедро озаряет землю, у того из всех отверстий полезут земные и водные гады в таком изобилии, что не будет от них спасения - они источат тело изнутри. Испугавшись, что скоро из меня начнёт лезть всякая дрань, я перестал ночевать дома. Стыдно мне и перед Всевышним, и перед женой, и перед стенами своего жилища, которое погибло бы от нечестивых тварей.
Шурья слушали, держась за животы. Подняли они бедного Хасана, отвели его домой и пригрозили нещадно побить, если он не попросит прощения у супруги и не придёт с нею к миру и согласию. Хасан исполнил всё по их наущению. Слышал я, что молодая так потом привыкла к таким забавам, что в той семье ещё долго не было детей. И земных гадов, равно как и водных, тоже.

Женщины слушали янычарского агу, как заворожённые. Особенно хорошенькие служанки не сводили глаз с Бейхака-аги. Оно и понятно - красавец, силач, да ещё и такой прекрасный рассказчик! Кроме того, всем слушательницам льстило, что молодая девушка обвела вокруг пальца весь янычарский корпус. Падишаху, который внимал повествователю с особым вниманием, рассказ чрезвычайно понравился, и он, смеясь, сказал:
- Будь тут Эркин-ага, он бы непременно нашёл, что возразить. Но коль скоро его нет, примемся за трапезу.
За столом все только и говорили о смелой хатун, которая нашла остроумный выход из положения. Кёсем-султан шутила, что её окружению явно недостаёт таких умных и остроязыких красавиц, как эта девушка. Наконец, сухур подошёл к концу, и все разошлись, вдохновлённые и ободрённые. Седьмой день, а точнее, его вечер, обитатели дворца встретили на том же самом месте. Султан обвёл взглядом всех присутствующих, словно выбирал того, из чьих уст польётся мёд поучительного рассказа на сей раз. Взор повелителя остановился на Эмине Ферахшад.
- Моя кроткая хасеки, моя Эмине, порадуй нас историей, которая известна тебе.
Эмине покорно поднялась, поклонилась повелителю и валиде-султан, после чего заговорила:
- На своём коротком веку я слышала так мало занятного, что не могу припомнить ничего стоящего. Впрочем, есть у меня в запасе один случай, который заставит женщин улыбнуться, а мужчин призадуматься.

История VII

Вдовый ткач ходит дарит некой Назлы-ханым дорогую материю. Не зная, чем отдариться, та соглашается выйти за него замуж. Меж тем с галер возвращается муж Назлы и приходит в родной дом. Назлы спроваживает постылого так ловко, что тот не смеет больше ступить на свой собственный порог.

Что за красавица была Назлы-ханым! Лицо круглое и белое, брови чёрные и густые, губы пухлые и такие алые, что плод граната стыдится наливаться солнечным светом, а цветочки чахнут от зависти. На крепком и полном стане хорошо держится дорогой пояс, подаренный отцом, на резвых нагах поигрывают малюсенькими камешками новые чувяки, а платье с чудными рукавами так мягко и приятно льнёт к телу, что век бы его не снимать. А всё от чего? Оттого, что красивому и весёлому всё к лицу, а невзрачному да понурому - что ни надень, всё не впору. Нрав у Назлы живой и ласковый, ко всем-то она с улыбкой да с добрым словом, а пуще всего - к ткачу Бекиру, вдовцу из Бешикташа.
Часто видел Бекир свою чернобровую на базаре, статную, в пёстром платье, с подведёнными глазами и нарумяненным личиком, с красивыми пальцами, изузоренными хной. Не мог отвезти глаз вдовый ткач от Назлы, когда она выбирала для своей комнаты новый ковёр... Всякий раз, как входила она в его лавку, сердце у вдовца цвело и пахло, как розовый куст. Наконец, не выстоял он перед женской прелестью, решил Бекир, что лучшей жены, чем Назлы, ему и сами небесные силы не пошлют. Выбрав самый красивый ковёр и закупив у знакомого купца самые тонкие и роскошно расшитые ткани, пошёл ага к дому своей желанной. Долго и весело гостил он у Назлы, не зная отказу ни в чём. Даже свежий шербет из розовых лепестков был не так сладок, как уста красавицы. Много времени прошло, прежде чем вымолвил Бекир своё предложение.
С великой радостью согласилась Назлы выйти за тороватого ткача. Собран был махр, закончились приготовления к свадьбе, пригласили муллу. Вошёл почтенный эфенди в дом, сел и раскрыл Коран. Свидетели, жених и невеста, все немногочисленные, что были в комнате, благоговейно замолчали. Только полились священные слова писания, как кто-то застучал в дверь, да так сильно, что все содрогнулись. Выглянул в окно один из свидетелей, и говорит:
- Какой-то оборванец, ханым. Просит, чтобы его впустили ради Аллаха.
Глянула и Назлы в окно, глянула - и побледнела. У дверей стоял муж, которого за убийство человека приговорили к десяти годам галер. Ахнула двумужница, но не растерялась. Велела она всем уйти в заднюю комнату, а сама скинула с себя брачную вуаль, накинула платок чёрного цвета и, заранее пустив обильные слёзы из обоих глаз, отворила.
- Жена! - вскрикнул вернувшийся муж. - Неужто ты не узнаёшь своего Рызу?
- Иди прочь, дух! - с плачем выговорила Назлы. - Будь мой Рыза жив, он назвал бы меня по имени, как называл всегда! Будь мой Рыза жив, он пришёл бы ко мне не таким оборванным, заработал бы на добрую одежду. Будь мой Рыза, наконец, жив, он бы нашёл в себе силы раздобыть для меня подарок, как бывало всегда. Ты - не мой Рыза. Моего Рызы нет на свете!
И, зарыдав ещё пуще, Назлы заперла двери на замок. Бедный муж, поняв, что его уже давно похоронили в этом доме, поплёлся в дергях Азиза Махмуда Хюдайи, назвался другим именем и стал жить дервишем. А Назлы сочеталась вторым браком, прибрала к рукам и Бекира, и его деньги, и его неутомимый станок, который за всю долгую и счастливую жизнь ни разу не ломался и делал счастливой молодую ткачиху, настолько счастливой, что по дому уже скоро забегало с десяток детей. Пусть и наша династия так же цветёт, как цветёт древо той крепкой семьи.

История была принята с небывалым воодушевлением. Все согласились с тем, что женщины умеют извлечь из ситуации двойную выгоду - и обманщика наказать, и удачно выйти замуж.
Девятый день подарил правоверным безоблачное небо и ласковое солнце, так что все вновь переместились в Хасбахче. После вчерашнего ливня трава и цветы выглядели необыкновенно свежо, да и дышалось как-то приятнее. Повелитель произнёс молитву, и все стали рассаживаться. Михрибан среди сотрапезников уже не было.
- Как славно вышло вчера, - заметила Салиха-султан, - эта вдова очень умело наказала проходимца, и себя не обидела.
- Так и надлежит поступать женщинам, у которых есть ум в голове и красота в облике. - заметила Турхан.
- Лишь бы этот ум не развращал душу... - выговорила Ирум несмело, но её слова услышала бойкая Нериман.
- Не тебе бы говорить... - ехидно заметила она. Тут уж вмешалась Кёсем-султан:
- Тише! Вы забыли, в чьём присутствии находитесь? Не смейте так говорить!
Султан поддержал. Он заметил, что Нериман чересчур насмешлива и велел ей припомнить какую-нибудь повесть, так сказать, в наказание. Верная калфа Турхан-султан недолго думала, ей пришла на ум забавная история, которой можно было и позабавить высокопоставленных слушателей, и поддеть Ирум, о которой она уже кое-что знала.

История IX

Торговка тканями, известная меж людьми своим благонравием, в присутствии многих почтенных женщин осуждает нецеломудренных. Той же ночью она привечает у себя янычарского агу. Завистливые соседки следят за любовниками, и на следующем собрании ханже воздаётся за высокомерие.

Всем нам известна одна поговорка: где свято, там и греха полно. Так и в жизни. Жила в Бурсе молодая женщина, тоже вдова, как и вчерашняя болгарка из Варны. Имени её я не упомню, поэтому простите мою забывчивость. Да и важно ли имя, когда речь идёт совсем о другом... На базаре, да и в обществе почтенных жён, которым посчастливилось быть за зажиточными торговцами. Муж той ханым, о которой я веду свой рассказ, торговал тканями и имел-таки порядочно дирхемов на чёрный день. Но как-то раз напился он, бедный, воды из заражённого источника и слёг. После его смерти не осталось наследников, и его дело перешло к жене. Она принялась за дело и успешно справлялась с торговлей, не забывая щедро раздавать милостыню и посещать новых знакомых - женщин из вакфа, таких же обеспеченных, как и она сама.
Как-то, это было в канун праздника, одна из таких хатун созвала к себе всех представительниц богатых семейств. Во время ужина зашёл разговор о том, сколь безнравственны некоторые бесстыдницы, которые забывают о чести и предают память своих мужей. Наша вдова была зачинщицей этого разговора и ставила себя в пример.
- Слава Богу, среди нас нет таких, которые после смерти мужа дарят своим вниманием безбородых юнцов. Печальна их участь в обоих мирах. С тех пор, как ушёл мой Хамид, я ни на кого не взглянула, содержу свою душу в чистоте целомудрия и благодарю Аллаха за то, что он свёл меня с такими добродетельными женщинами, как вы.
Эти и тому подобные речи расточала вдова. Все, как могли, поддерживали её, но чересчур высокомерный тон её понравился далеко не всем. Подошёл поздний вечер. Речистая вдовушка встала из-за стола и, держась за голову, сказала:
- С вашего позволения, дорогие подруги, я вернусь к себе. Голова болит нестерпимо, и я бы рада остаться с вами до конца, да не могу. Хозяйка отпустила её с миром и велела своей служанке проводить гостью до её дома. Только вдова вышла, как все принялись, цокая языками, судить и рядить про её высокомерие и чванство.
- Живёт затворницей и кичится этим? Нет, попомните вы мои слова: тут пахнет тихим омутом, а в тихих-то омутах известно, кто водится.
- Правда, правда! - вторили женщины. - Хорошо бы сбить с неё спесь.
Тем временем служанка почти дошла вместе со своей подопечной до дома, но тут вдова остановилась и говорит:
- Дальше я уж сама дойду. Возвращайся к своей госпоже.
Служанка повиновалась, но дойдя до угла остановилась и прислушалась. Она слышала, как эта гордячка распиналась за ужином, и её брала злость. Стоит девушка за углом, присматривается. Прошло с четверть часа, как к дому вдовы подошёл рослый черноусый янычар. При боку сабля, белый ускюф с "рукавом дервиша", полоскающимся на ветру...
- Это я, моя смуглянка, моя лесная горлица, отвори.
Женщина отперла и впустила янычара к себе.
Тогда служанка потихоньку прокралась к окну и стала подслушивать.
- Есть у меня тугой лук, есть колчан со стрелами - куропаток бить.
- А мне что, ага? Ищи куропаток в лесу, а не здесь.
- Как же не искать, когда передо мной такая славная пташка? Много гнёзд пришлось мне разорить, но такой добычи сроду в руках не было.
После этих слов девушка стыдливо прикрыла лицо руками, постояла-постояла и прочь понеслась - рассказать, что видела и слышала.
На следующий день вновь собрались гости, пришла и вдова. Бледная, с красными глазами, словно ночь не спала. Сели за трапезу. Велела хозяйка внести блюдо, глянула хатун - а на блюде-то куропатки рядком лежат, да всё такие молоденькие упитанные... Дрогнула она, а виду не подала.
Стали есть. Хозяйка говорит:
- Угощайтесь, почтенные, такой добычи сроду ни у кого не было. Спосылала я за нею своих ловцов, много они чужих гнёзд разорили...
Не вытерпела вдова после таких речей. Встала и выбежала со двора. Гости - в хохот, стали дразнить да стыдить вдовушку, которая вчера ещё своим целомудрием хвалилась. С той поры та женщина держала язык за зубами, а свой гордый нрав - в узде. Виделась ли она с тем янычаром после, не знаю, да что, если и виделась - с таких, как она, спрос невелик. Так ли Ирум?

Рассказ вызвал всеобщее одобрение. Все нашли, что битлисский хан поступил со своей женой справедливо. Впрочем, некоторая часть слушателей осталась недовольной его решением, считая, что таких распутниц надо убивать.
Но тут встал Бейхак-ага, глава всех янычар Стамбула, и произнёс:
- Мой повелитель, светозарный Ибрагим-хан, многие из присутствующих считают, что распутные женщины достойны смерти, но смею Вас уверить, что и от них бывает польза. Были такие правители, которые приказывали умерщвлять женщин, промышляющих торговлей телом, а были и те, что смотрели сквозь пальцы на таких бесчинниц, и они правы. С Вашего позволения, завтра перед Вами предстанет хатун, которая видела много скверного, но её мудрость и умение выживать поражает меня и по сей день. Думаю, у неё есть в запасе несколько историй, которые развлекут всех нас.
Кёсем-султан, которая сидела тут же, нахмурилась и гневно спросила:
- Стало быть, эта хатун - фахише? Да как ты смеешь, Бейхак-эфенди, приводить в наш дворец распутницу!
Ага и усом не повёл, ответил:
- Если Топкапы - это рай, а Хасбахче - райский сад, то вспомните, кто первым вошёл под эти кущи.
Все многозначительно переглянулись. Бейхак-ага убедил суровую валиде одним-единственным словом. Повелитель дозволил женщине из народа предстать пред очи Османской династии.
На следующий день Бейхак, как и обещал, привёл свою знакомую.
- Как твоё имя, хатун? - спросил падишах.
- Арника, мой султан. Я из Бейоглу. - ответила хатун, не поднимая глаз.
- Среди нас есть человек, поручившийся за тебя. Поведай нам что-нибудь из пёстрой жизни вашего квартала, если хочешь уйти с головой на плечах.
Евнухи указали Арнике место, она села и начала свой рассказ.

История XI

Одна прекрасная фахише сбежала от старого любовника, пришедшего к ней в мейхану. Происки шайтана, или просто случайность приводят девушку в дом паши, который как раз собирался впервые возлечь со своей женой на брачное ложе. Какие советы может дать бывалая гетера новоиспеченным супругам, неискушенным в амурных делах?

Есть в той части Стамбула, которую называют Бейоглу, одна мейхана. В своё время она процветала и богатела, желающие поразвлечься не жалели ног, чтобы прийти сюда из самых отдалённых частей столицы. В той мейхане, среди трёх десятков прелестных гурий, была одна, гречанка по имени Дионисия. Лучше этой девушки не было во всём городе. Самые знатные жители Стамбула, ни чуточки не скупясь, дарили ей драгоценности и сорили золотом. Среди таких безумцев был старый купец, вдовствующий Абулазиз. Вместо того, чтобы жениться и взять в дом хозяйку, добродетельную и честную, этот богач, позабыв всякий стыд, ходил к Дионисии чуть ни каждый вечер. До поры до времени девушка выносила его требовательные ласки, но когда ей стало невмоготу, убежала из дома вина и любви под покровом ночи. Резвые ноги и насмешница-судьба привели её к незнакомому, но очень богатому дому. На улице был страшный дождь и жуткая грязь, и, чтобы не издохнуть под чужими заборами, бедная гречанка принялась стучать, приговаривая:
- О, добрые хозяева, если вы мусульмане, заклинаю вас именем вашего бога, отворите. Если же вы христиане, именем Господа нашего, не оставьте меня умирать!
Отворилась дверь, и на пороге показалась молодая девушка. Одета она была в турецкое платье, но на шее посверкивал крестик. Она подала руку несчастной Дионисии, впустила её и тихо заговорила:
- Я православной веры, македонка, имя мне Феодора. Меня купил на невольничьем рынке богатый турок и приставил служанкой к своей дочери. Нынче моя госпожа вышла замуж, она страшится своего старого мужа-пашу, боится возлечь с ним. Она убивается и плачет, молит своего бога, чтобы забрал её душу. Я дам тебе пищу и приют, но утром ты должна уйти, пока тебя не застали.
Повеселела Дионисия. Взяла она македонку за руки и говорит:
- Я помогу твоей госпоже перебороть свой страх. Есть ли у тебя хорошая одежда, чтобы я не показывалась перед хозяйкой в таком виде?
Феодора мигом вынула из сундука чистое платье, приодела Дионисию, как подобает, и велела идти к госпоже.
Вошла Дионисия в комнату, видит - сидит прекрасная девушка, гребнем расчёсывает волосы, спадающие к самой земле. Личико смуглое, но такое бледное, как у мертвеца, а из глаз слёзы так и катятся. Подошла фахише, поклонилась, села и принялась перебирать кудри хозяйки.
- Моя госпожа, - обратилась она к девушке, - Ваш отец купил меня нынче на невольничьем рынке и прислал Вам в подарок. Отчего Вы так печальны?
Девушка посмотрела на Дионисию изумлённо, удивилась отцовскому подарку, о котором и знать не знает, но виду не подала. Опустила глаза и отвечает:
- Сегодня меня сочетали никяхом с Давутом-пашой, он стар, и я боюсь войти в опочивальню, чтобы разделить с ним ложе.
- Не страшитесь, госпожа. - говорит фахише. - Перво-наперво, как опуститесь Вы с ним на мягкие перины, крепко поцелуйте супруга в уста, потом обнимите его одной рукой, а второй рукой ищите священную башню. Эта башня не видна ничьему глазу, кроме глаза женского, сокрыта она под пологом дорогой ткани, а ткань эта - пола богатого халата. Найдя эту башню, не страшитесь её величине и не огорчайтесь, если она мала. Вообразите себя гончаром, которому предстоит выстроить замок из глины на потеху ребятишкам. Эта башня подобна глиняной, и Вы вольны делать с ней то же, что и гончар, придавая ей тот облик, который хотите. Умелые женские руки и утлую хижину превратят в минарет. Если Вам, о хозяйка, это удастся, лягте на перину и скажите: "Я - мёртвая пустыня, а ты - спасительная туча над нею. Ороси мою землю во имя нашего счастья, владей мною." И тогда муж Ваш, поняв, что взял добрую и ласковую супругу, смягчится сердцем и поступит с Вами так, что душа Ваша расцветёт и заблагоухает, а телу будет томно и отрадно.
- Как твоё имя, хатун? - спросила девушка, повеселев. Её позабавили советы рабыни.
- Дионисия.
- Хвала Всевышнему, подарившему мне доброго отца и спасибо отцу, подарившему мне такую умную служанку. Оставайся у меня навсегда. Если твои слова будут правдивы, и муж мой смягчится сердцем, я награжу тебя так щедро, как ты и не мечтала.
Наступила ночь. Феодора и Дионисия облекли госпожу в лёгкие одежды и под руки ввели в супружескую опочивальню, а сами удалились. Прошло с полчаса, и послышалось из комнаты:
- Я - мёртвая пустыня, а ты - спасительная туча над нею. Ороси мою землю во имя нашего счастья, владей мною... - говорил нежный девичий голос.
- О, моя Гюлизар, моя весна, ты подарила мне такое счастье, что я теперь готов сделать тебя счастливейшей на земле.
А ещё, спустя некоторое время, отрадные возгласы были слышны обеим служанкам так явственно, что они только диву давались. На следующее утро Дионисия получила тугой кошель, несколько новых платьев и уютную комнату в дальней части дома. Так она стала прислуживать доброй Гюлизар-ханым, которая минувшей ночью стала настоящей женщиной - счастливейшей из всех женщин, живущих тогда в империи.

Все долго веселились, слушая историю Афры-хатун. Никто и подумать не мог, что почтенная хазнедар знает такие притчи. Впрочем, чрезмерного возмущения по поводу фривольности рассказа никто не выражал, разве что Исмихан краснела, когда речь заходила о кровопускании, пестике и ступке. От повелителя также не укрылось состояние племянницы, поэтому на следующий день он передал слово именно ей. Перечить Кайя не осмелилась, только сказала:
- Я расскажу то, что слышала однажды в Манисе. Девушки из моей свиты передавали эту притчу из уст в уста.
Все заинтриговано прислушались.

История XIII

К одной девушке сватаются трое женихов. Двое обещают ей несказанное блаженство, но выбирает она из всех лишь того, у кого слова не расходятся с делом.

Когда-то давно в Хорасане жил знатный и богатый визирь. Всевышний не обделил его землями и золотом, садами и подвалами с сокровищами. Не обошёл он своего любимого раба и счастливой семейной жизнью - подарил ему добрую и умную жену, а главное - послал в их дом сущего ангела. Росла у паши дочь, такая красавица, что небесные птицы, если видели, что девушка выходит в сад, начинали звонче и слаще выводить свои печальные песни о любви.  Когда ей минуло семнадцать, паша созвал лучших каменотёсов, резчиков по камню и дереву, ювелиров и плотников и приказал построить для своей единственной дочери такой чертог, какого в целом свете не сыскать. Когда чертог был выстроен, визирь повелел лучшим садовникам развести вокруг него чудесный сад, выстроить три фонтана - с мёдом, молоком и шербетом. Когда всё это было сделано, и девушка поселилась в своих новых хоромах, к её дворцу начали стекаться женихи. Но каковы бы они ни были, все получали отказ. Отец и сам не хотел отдавать дочь за того, кого отвергнет её сердце и не примет душа, потому не снимал с девушки воли.
Случилось так, что в один прекрасный день на подворье визиря пришли трое молодых людей. Первый, самый старший, был стражником во дворце падишаха, он всегда носил с собой меч и лук. Второй, ювелир по своему призванию, надеялся преподнести возможной невесте самое изысканное украшение. Третий, поэт, так владел словом, что месяц и звёзды забывали ходить по небесному кругу, когда на земле звучали его стихи. Когда красавица увидела всех троих в окно, то приметила, что все трое чудо как хороши собой. Тяжко было молодой неопытной девушке выбрать себе мужа на всю жизнь. Но Всевышний наделил дочь визиря острым умом и вложил в её головку дельную мысль. Ей захотелось испытать женихов на силу любви и верность своему слову.
- На что вы готовы ради меня? - спросила она своих воздыхателей.
Бостанджи сказал:
- Если бы был у меня такой клинок, который ранит и доставляет радость, вроде тех стрел, которыми, говорят, владел сын богини любви, я бы преподнёс его Вам.
Ювелир говорит:
- Будь у меня волшебный камень, который дарует вечную молодость, я огранил бы его достойнейшим образом и положил к Вашим ногам.
Поэт сказал:
- У меня есть всё, что перечислили эти двое. Но я подарю свои сокровища лишь той, что согласится заключить со мною никях.
Выслушала девушка и говорит:
- Все вы смелы и дерзки. Даю три дня сроку. По истечении трёх дней, если не представите свои диковинки, мой отец отсечёт вам головы.
Минуло три дня. Ни бостанджи, ни ювелир не нашли тех волшебных вещиц, о которых сами и говорили. На исходе третьего дня женихи вновь стали под окнами чудесного чертога. Двое пришли с пустыми руками, да и поэт был без подарков. Дочь паши, как увидела искателей своей руки и то, что они явились порожними, сказала:
- Стыд вам - не сдерживать своё слово. Ступайте себе, пока отцовы люди не наточили свои ятаганы.
Тогда поэт выступил вперёд и сказал:
- О, возлюбленная, из всех троих я добыл и вошлебный клинок, и чудесный камень, но припрятал их в беседке Вашего сада. Пусть эти двое уносят ноги, а Вы сойдите ко мне, осчастливьте своего раба.
Девушка была так любопытна, что не усидела - дождавшись, когда бостанджи и хвастливый ювелир покинут пределы её сада, она спустилась вниз и вместе с поэтом вошла в беседку. Там сидел имам и четыре свидетеля. Заключался брачный союз. Бедняжка, увидев, что поэт надумал взять её обманом, сомлела на месте. Тогда юноша поднял её, унёс в её опочивальню, а когда она пришла в себя, сказал:
- Закрой глаза, моя драгоценная, и протяни руку.
Девушка покорно закрыла глаза и протянула свою нежную ручку.
- Что это у тебя? - спросила она, не открывая глаз.
- Это - вошлебный клинок, который ранит и доставляет радость. А теперь открой глаза, возлюбленная, и погляди на камень, который блистает на моём клинке.
Красавица повиновалась и сказала:
- Твой камень не блистает, но я верю, что он и вправду чудодейственный.
- Позволь же мне вложить его в самую прекрасную оправу на свете!
И камень нашёл свою оправу, и клинок многожды наносил раны, которые были смертельно сладки для неискушённого девичьего сердца. И тогда гордая девушка поняла, что у её мужа, который стал таковым не совсем честно, слова с делом не разошлись. Много раз потом она вспоминала ту чудесную ночь и столько же ночей провела с возлюбленным.

Минуло двадцать лет. Не стало султана Ибрагима и многих его домочадцев, много воды утекло, но османы, как и все мусульмане, по-прежнему ежегодно славили священный месяц Рамазан. Султан Мехмед, которому было рассказано про то, как его отец (мир праху его!) собирал всю семью и приближённых в Хасбахче, как все по очереди делились забавными и поучительными историями, передающимися из уст в уста. Молодой правитель решил последовать отцовскому примеру и в один из дней священного месяца созвал всю свою многочисленную семью в сад. Как и при Ибрагиме, накрыты были столы, наставал час сухура. Падишах рассказал о том, как делал его отец, как устраивал семейные ужины под открытым небом. Те, кто был постарше, помнили те памятные вечера, а братья-шехзаде и сёстры-султанши не могли этого помнить. Да и сам Мехмед знал об этом только из рассказов матери. Наконец, повелитель взглянул на свою первую хасеки и милостиво улыбнувшись ей, сказал:
- Венец на моей чалме, моя Гюльнюш, расскажи что-нибудь, что приходилось тебе слышать из чужих уст. Пусть твоя история будет первой в этот чудесный месяц.
Гюльнюш поклонилась падишаху, его валиде, потом только приступила к рассказу.

История XV

Богослов из медресе возвращается домой и застаёт у себя непрошеного гостя, коротающего время с его незамужней дочерью. Соблазнитель так морочит голову степенному отцу, что тот объявляет, что двери его дома теперь открыты для юноши.

Однажды мне случилось быть в городе, посетить вакф Кёсем-султан. Там я услышала одну презанятнейшую историю, которая вызвала у меня смех и навсегда врезалась в память. Слушайте.

У одного богослова, человека почтенного и сведущего, была дочь. Бойкая и очень красивая, девушка не походила на своих кротких и безответных сверстниц - не могла она усидеть на месте, всё время о чём-то щебетала. Сокрушался отец, думая, что из его ненаглядной Чешмедиль выйдет своенравная жена и дурная хозяйка. Потому и не спешил старик выдавать её замуж, не искал женихов, не сводил знакомство с теми почтенными горожанами, у кого уже вошёл в возраст сын. Видела Чешмедиль, что отец не спешит сватать её за кого-нибудь, и свела знакомство с одним пригожим юношей, разносчиком симитов. Несколько раз молодые люди виделись на улице, когда Чешмедиль ходила по лавкам, выбирала себе новые ткани, и всякий раз симитчик ловил жгучий взгляд девушки. Понравилась ему та, у которой глаза, как два раскалённых углолька, глянешь - обожжёшься. Выведал он через знакомых, что это за девушка, как её имя и в которой стороне находится её дом. Узнал он и о том, что отец у неё - ходжа, богослов, уважаемый человек. Его целый день не бывает дома, приходит он лишь под вечер. Обрадовался разносчик выпечки, ему это было очень даже на руки. В один из дней оделся он почище, взял поднос с симитами и пошёл в указанный дом. Отворила ему Чешмедиль. Ох, до чего же хороша девушка! Забыла впопыхах накинуть платок на голову, прикрыть личико, так и появилась перед незваным гостем с распущенными волосами, в изящной шапочке-калфаке на голове, а по плечам-то всё кудри, кудри... Забыл несчастный юноша, как и что следует говорить и протянул ей поднос с симитами. Чешмедиль немного оторопела, не знает, что сказать. Наклонилась она к подносу, принюхалась... Аллах всемогущий, до чего же вкусно пахли эти кручёные колёса из сладкого теста! Знаком девушка пригласила симитчика в дом, сама притворила дверь поплотнее и опустилась на мягкие подушки.
- Зачем пришёл? - спросила она.
- Угостить тебя.  - ответил юноша, а сам глаз с Чешмедиль не сводит.
- Только-то? - угостил бы меня кто кешкюлем* на моей свадьбе, тогда была бы я рада.
Не растерялся парень, ухватил с подноса два симита и сказал:
- Слышал я, у неверных, когда жених и невеста обручаются, они меняются золотыми кольцами. Чем же это не кольца? Глянь, мои симиты - на меду, тесто - что золото!
Рассмеялась Чешмедиль. Понравилась ей уловка. Взяла она одно такое "кольцо" и сказала:
- Что просишь вот за такое колечко. На палец его, конечно, не наденешь, зато на зуб грех не попробовать. Какова цена у твоего товара?
Юноша чуть не воскликнул: "Бери всё, красавица, только не гони!", а потом пораздумал говорит:
- Цена совсем маленькая: за каждый кусочек поцелуй разочек.
От такой наглости Чешмедиль вспыхнула, как маков цвет, но вскоре смягчилась и улыбнулась. Первый кусок сладкого кушанья исчез у неё во рту. Гость, не будь рохлей, кинулся и влепил красавице звонкий поцелуй. Так кусок за куском приела Чешмедиль весь симит, и пришлось на долю юноши тридцать поцелуев. Захотелось девушке пить. Ловко снял парень с плеча огромную посудину с шербетом (есть среди симитчиков такие, что носят не только свой сдобный товар, но и напитки к нему!), налил его в кубок. Протянула девушка к нему руку, а тот - раз! - и отодвинул кубок в сторону.
- За один глоточек, дай обнять разочек!
Десять глотков было в кубке, и десять объятий, крепких и горячих, довелось изведать дочери богослова.
Настал полдень. Юноша разомлел и стал клевать носом. Чешмедиль как радушная хозяйка уложила гостя на подушки, а тот и говорит:
- Ой, ой, худо будет, коли твой отец вернётся. Не сносить мне головы. Чтобы я поскорее ушёл, полежит со мной хоть минуточку.
Чешмедиль послушалась и прилегла рядом. Прошло несколько минут. Юноша опять за своё:
- Ой, ой, горе мне, коли твой батюшка вернётся раньше времени, проподай моя головушка. Будь ко мне ласкова, ляг под меня, а я на тебя. Будешь ты моей мягкой перинкой. - и улёгся на глупую девушку сам. Ласкает её, целует, а сам причитает:
- Ой, ой, беда моя пришла, скоро придёт родитель твой, тогда придётся мне на тот свет идти. Не откажи мне, красавица, в последний раз, подари самый заветный тюльпан из твоего садика!
И прежде, чем Чешмедиль смогла уразуметь, что от неё хотят, как обняли её сильные руки, уставились на неё влюблюнные очи, вскрикнула бедняжка на весь дом и повалилась на пол ничком. Как ни билась, а с честью простилась.
Только оба они оделись да оправились, как заскрипела дверь, вошёл суровый отец.
- Здравствуй, дочка. Кто это с тобой? - спрашивает.
Парень сначала думал дать дёру, да Чешмедиль его за рукав дёрнула, не смей, мол. Тогда стал он говорить отцу такие слова:
- Знаешь ли, эфенди, кто перед тобою стоит?
- Прохвост передо мною, вот кто. - отвечает ходжа.
- Нет. - говорит парень. - Перед тобой - архангел Джебраил. Принёс я тебе и твоей дочери угощение из райских пекарен. Над этим кушаньем трудилось тридцать гурий, тесто месили тридцать пери, а огонь раздували тридцать джиннов. Только не пойдёт тебе в прок наше угощение, коли не отправишься ты завтра с дочерью на базар - купить новые серьги - и не выдашь её за того, кого первым встретите на пути.
Сказал - и к дверям.
- Отчего же ты, пресветлый, не летишь, а идёшь? - спросил отец.
- Оттого, что не хочу пугать простых людей. Ты человек Божий, я к тебе и вхожий - хоть с крыльями, хоть на своих двоих. Помни же, что я сказал.
На следующий день собрался старик с дочерью на базар. Только вышли из дома, только пол-квартала прошли, как навстречу - семитчик с подносом. У ходжи чуть тюрбан наземь не слетел от удивления.
- Ангел! Ангел! - забормотал он со страху.
- Что вы, почтенный, меня зовут Садык, иду на рынок - семитами торговать.
- А кто же вчера к нам в дом приходил, если не архангел Джебраил?
- Ведать не ведаю, почтенный, я каким вчера спать лёг, таким и проснулся. Может, светлый дух мой облик принял да к тебе и пожаловал? Всякое нынче бывает...
- И то правда, - говорит старик, - чего на моём веку не случалось... Иди себе, мил человек, а после второго намаза приходи в мой дом женихом. Нам тебя сами небеса послали.
Удивился юноша (для виду, разумеется), ушёл на базар, а после второго намаза пришёл в дом к богослову и обручился с его дочерью. С той поры стал он чуть не каждый день бывать в их доме. Говорят, через месяц в Стамбуле весёлую свадьбу гуляли, Чешмедиль и Садыка добрым словом поминали. А про их тайный грех никому было невдомёк.

Отредактировано Рабия Гюльнюш-султан (2019-01-04 15:18:59)

Слушатели встретили рассказ Нурбахар громким смехом и оживлёнными возгласами. Всем очень понравилась история о набожной Седеф и молодом учителе, так ловко и быстро сумевшим добиться желаемого.
На следующий вечер, когда все снова собрались в саду за большим столом, уставленным многочисленными ароматными яствами и свежими напитками, над которыми трудились тридцать самых лучших султанских поворов и столько же их помощников, повелитель призвал всех к тишине и, оглядев всех собравшихся за столом, молвил так:
- Вчера порадовала нас своей историей моя ненаглядная Нурбахар, моя сияющая весна, а перед тем развеселила нас столь же прекрасная и любимая мною Гюльнюш, моя прекрасная роза. Хотелось бы мне сегодня услышать какую-нибудь столь же занятную историю из уст одной из представительниц нашей славной династии великих Османов.
Тут взгляд повелителя упал на Фатьму-султан, сидевшую по левую руку от него. Фатьма-султан поднялась со своего места, поклонилась султану Мехмеду и сказала:
- О, мой повелитель, мой драгоценный племянник! Пусть Аллах дарует тебе долгих лет жизни и твоего правления! Благодарю тебя за честь рассказать всем одну историю, услышанную мной ещё в дни моего пребывания в Сарухане от одного паши, имя которого я теперь, по прошествии стольких лет, и не вспомню.
История XVII
Дочь одного паши отличается редким своенравием и неприступностью. Янычар, влюбившийся в неё, решает покорить сердце горячки, рассказав одну историю, услышанную в походе против запорожских казаков. История эта убеждает девушку сменить гнев на милость.
В благословенной богом Анатолии жил один паша, у которого была прекрасная дочь. Любил он её так, что иной раз даже соседи его диву давались. Дарил он ей дорогие подарки и драгоценности, приносил ей дорогие шелка и наряды, но всё это было девушке безразлично, потому что горда и спесива была до безумия. Звали девушку Наргиле. Вот как вошла она в надлежащий возраст, стал отец ей женихов подыскивать, всё завидных да богатых. Много в ту пору собиралось в его доме гостей, много женихов приходило к нему посмотреть на красоту такую неписанную. - И откуда только взялась такая красавица в наших землях, - рассуждали они между собой, а сами то и дело взгляды пылкие да любопытные на гордячку бросали. Всем отказала Наргиле, каждому из женихов на дверь указала, идите, мол, с миром, а в наш дом больше ни ногой, чтобы и духу больше вашего здесь не было. Обижало это очень молодых людей, да делать нечего! А неприступная хатун по-прежнему целыми днями дома сидит, красоту свою девичью под шелками да украшениями, что отец надарил ей, прячет, в окошко смотрит да иногда на рынок выходит, чтобы новости послушать да на людей посмотреть, а то отправлялась прямо к морю, садилась на берегу и смотрела подолгу куда-то вдаль, туда, где далеко за горизонтом простиралась крымская земля и возвышались седовласые, неприступные горы.
И вот однажды, во время одной из таких прогулок увидел красавицу ага янычарского корпуса, обходивший рынок со своими подопечными и следивший за порядком. Увидел он её и даже глаза зажмурил, так ослепила его небесная красота этой девушки. Стоял он так в немом оцепенении минуты две, глаз никак не мог оторвать от Наргиле, а та, заметив, что на неё уставились два горящих, как угли, глаза, вся вспыхнула вдруг, а потом оттолкнула молодого янычара, чтобы дал ей пройти вперёд, да ещё таким взглядом наградила незадачливого агу, что лучше бы ему было на том же месте, где он стоял, провалиться сквозь землю. Когда опомнился янычар, девушки уж и след простыл, исчезла она в толпе, выпорхнула, как дикая птица, словно золотая рыбка, ускользнула от него!
И не стало тогда ему ни сна, ни покоя, не ест, не пьёт, лишь о красавице думает, что покой его нарушила да сон у него забрала. Что делать? Где искать её? Неужели не увидит он её больше? Стал у людей расспрашивать, не видели ли такую-то красавицу, не встречали ли где-нибудь в мечети или на улице? Никто ему ничем помочь не мог, совсем потерял голову янычар. Хотел уже в отчаянии либо сам зарезаться, либо зарезать кого-нибудь из подвернувшихся под горячую руку несчастных прохожих, а то и вовсе пойти и от глубоких чувств стену старую, полуразрушенную найти да поколотить её кулаком или, на худой конец, своей буйной головой.
Да, видно, есть бог на свете, сжалился он над бедным агой, не дал он ему совсем пропасть. Встретил он как-то на улице торговца драгоценными камнями, который был приятелем отца Наргиле, разговорились они, поведал янычар ювелиру свою печаль, а тот смекнул, что к чему, да и говорит:
- Помогу я тебе, добрый человек, хоть молод ты и горяч, а таких гордячек, как эта Наргиле, ты наверняка ещё не видел
Любопытно стало янычару, что за красавица, думает, такая, которую я не смог бы завоевать с первого же раза! Показал ювелир, где живёт Наргиле, улучил янычар минутку, когда её отца нет дома, и постучался в дверь. Открыла Наргиле и хотела уже прогнать незваного гостя, как янычар бросился на колени и стал умолять девушку, чтобы дала она ему возможность наглядеться на неё, не губила его молодую силу и честь. Взглянула на него девушка и у самой сердце так и затрепетало. Был янычар хорош собою, строен, статен, молод и очень красив лицом. Впустила девушка его в дом, угостила разными напитками и сладостями, начали они разговаривать, и до того приглянулся он ей, что захотела она, чтобы приходил он к ней ещё не один раз. Да только сама и виду не подала, что понравился он ей, держала себя с ним гордо и надменно. Оторопел янычар от такого обращения, а сам думает, как бы можно было так сделать, чтобы ещё раз прийти сюда, взглянуть бы ещё раз на Наргиле. А когда на прощанье девушка сама сказала ему, чтобы пришёл он к ней ещё раз, сердце у него так и подпрыгнуло, а плоть разгорелась лютым пламенем ещё сильнее.
На следующий день снова не случилось паши дома и янычар пришёл к Наргиле, да не с пустыми руками, а с дорогим подарком, который он купил у ювелира, сбавившего для него специально цену, так как знал, кому предназначался этот подарок. Девушка приняла подарок холодно, но всё же взяла его и положила к другим подобным же подаркам. Но янычар не отступил. Вот уже две недели он наведовался к Наргиле, а так ласкового слова или нежного взгляда от неё и не добился. Стало досадно ему, что не может никак покорить сердца прекрасной хатун, был зол и на себя, и на неё. Пробовал он приласкать её, но отдёрнула она его руку, словно он её ужалил, но однако не отодвинулась и даже ни слова не сказала, только лишь, как показалось ему, вспыхнула вся.
Тогда решил ага действовать более решительно. На следующий день пришёл он к девушке, бухнулся перед ней на колени, а сам нож достал и к горлу своему приставил. Выбирай, говорит, либо со мной тебе быть, либо я прямо на глазах твоих себя жизни лишу, а ты будешь из-за этого весь свой век мучиться да локти кусать!
Испугалась девушка не на шутку, говорит ему:
- Не делай этого, ага, лучше расскажи мне какую-нибудь историю, а я потом уж решу. Если понравится мне твоя история, сама тебе отдам и душу, и тело, если же нет, тогда уж лучше и не жить тебе.
Удивился янычар, никто ещё с ним так до сих пор не разговаривал, но делать нечего. Решил он рассказать ей историю, которую услышал от своего друга янычара. Историю эту привезли янычары из далёких походов против запорожских казаков, которые не давали покоя, да и до сих пор не дают, жителям Анатолии и всего черноморского побережья.
Случилось это после ожесточённой битвы нашей благословенной армии с неверными гяурами-казаками. Много в той битве наших воинов и янычар полегло, но и казаков мы побили изрядно. Опустилась тяжёлая, душная ночь на казацкие степи, наш лагерь победу празднует, казаки притихли, раны зализывают и своих хоронят. Вот, наконец, всё стихло, улеглись наши воины спать. А был среди запорожцев один казак, которого ничто не могло взять: ни сабля острая, ни стрела отравленная, ни пуля меткая. Был он жаден до денег, но ещё больше был падок на женскую красоту. Впрочем, все они, гяуры, таковы, но этот был особенно неистов и упрям, как сто иблисов. Захотелось ему ночью в наш лагерь пробраться и всех сонных воинов вырезать и перерубить, а там уж будь, что будет. О том, что его самого убьют, не думал. Вот такие они, эти гяуры, отчаянные, да спеси в них много, иной раз сами с ней совладать не могут.
Вооружился казак, взял меч и лук со стрелами и пошёл в наш лагерь. А ночь тёмная выдалась, звёзд мало на небе, луны словно бы и не было никогда. Идёт казак, вроде и верно идёт, да всё что-то ему мешает. То птица в кустах зашевелится, то покажется ему, что покойник сзади него стоит да руки свои костлявые к нему тянет. Уж на что не труслив был казак, а всё равно, жутко ему было, но не отступал он от свершения задуманного злодейства. И вот когда до нашего лагеря было уже рукой подать, поднялся вдруг ветер не весть откуда, туман накрыл землю и спрятал весь лагерь наш от взоров гяура нечестивого. Остановился он, как вкопанный, а впереди него вдруг из воздуха девушка появилась небесной красоты, никакой одежды на ней нет, манит она к себе казака, а голос у неё тонкий, нежный, словно мёд струится. Говорит она ему:
- Иди ко мне, гяур, не бойся. Я за труды за твои тебя награжу, как следует, хоть и убил ты сегодня воинов моих без счёта, а всё же вижу я, человек ты неплохой, да вот душа у тебя грязная, надо её от грехов очистить. А чем её очистить, как не грехом телесным? Подойди поближе ко мне, казачок, посмотри на мои прелести.
Подошёл поближе казак, смотрит - а это не казачка вовсе, как ему сперва показалось, а турчанка. Волосы чёрные, глаза, как смоль, горят жгучим пламенем, в темноте ночной казаку путь освещают, словно два факела. Удивился казак, думает, откуда бы в наших степях турчанке настоящей взяться, да ещё и в таком русалочьем обличии? Подошёл казак к девушке, а та ему и говорит:
- Возьми в руки два моих спелых плода, насладись их упругостью и твёрдостью.
Приготовился казак выполнить её желание, уже и руки протянул к ней, да только её плодами спелыми словно кто другой наслаждается, словно чёрт его за нос водит. А девушке это нравится, выгибает она своё тело стройное, извивается, будто змейка. Потом, натешившись вдоволь, говорит:
- А теперь выпей нектар из моего цветка, который уже распустился и ждёт своего оросителя.
Хотел было исполнить и эту просьбу казак, а дивным бутоном счастья, что прикрывала до сих пор красавица, уже кто-то другой забавляется. Разозлился казак, а девушке всё это нравится, она ещё больше выгибается, постанывает и поохивает от удовольствия. Успокоившись, наконец, говорит она казаку:
- А теперь дай мне своё жало, я сама хочу напиться яда из него, как ты напился сладкого нектара из моего цветка.
Пошёл казак к ней, жало своё достал, а девушка от него уходит, манит за собой. Как зачарованный, идёт за ней казак, и сам не заметил, как в камыши зашёл, ещё шаг ступил и в болото упал. Пытается выбраться казак, а болото его ещё больше засасывает. Никакой турчанки перед ним уж нет, только птица где-то жутким, леденящим душу смехом смеётся, словно тот шайтан, над гяуром потешается. Так и погиб казак бесславно и нелепо. С тех пор прошло уж много времени. Над тем местом казаки могилу насыпали, одиноко виднеется она в степи, казаки её ведьминой могилой зовут, а татары ту могилу тоже стороной объезжают, шайтан-горой её называют.

Слушала эту историю Наргиле, краснела, но понравилась эта история ей несомненно, увидел это янычарский ага, возликовал, а девушка взяла его за руку и сама назвала его своим суженым. Поняла она, что рассказал он эту историю, чтобы показать ей, как она красива и как любит он её, безумно и страстно.
А через несколько недель пышную свадьбу сыграли. Говорят, что с тех пор ни одна свадьба в Анатолии не была ещё такой пышной, как эта.