День начинался так хорошо, что Гевхерхан сама себе не верила. Эркин был в походе, так что уже которую неделю госпожа открывала глаза в почти совершенном одиночестве, и это было так сладко, так отрадно... Не видеть рядом с собой красивое, грозное, коварное лицо мужа - что же может быть лучше? Ничего. В это утро султанша проснулась от лёгкого плеска воды; верная Элиф уже стояла у постели небольшой, но объёмистой миской, наполненной ароматной водой, и с чистым полотенцем, спрыснутым мятной унцией. Окунув лицо в нежную ткань и почувствовав на коже холодок, а в ноздрях - приятный запах мяты, Гевхер вздохнула с невероятным облегчением. Она снова чувствовала себя чистой, незапятнанной этим позорным браком, посвежевшей и помолодевшей, хотя ей всего-то было семнадцать лет.
- Госпожа моя, Вы хорошо спали этой ночью? - спросила Элиф, заботливо проводя по тонкой шейке своей султанши тем же мятным полотенцем. Гевэер слегка передёрнуло, она устремила на калфу весёлые глаза. Этой ночью она, хвала Всевышнему, не делила ложе с Эркином, они спали в разных покоях, поэтому пробуждение показалось молодой женщине необыкновенно сладостным.
- Как никогда, Элиф. Этой ночью я впервые за эти два года проснулась без слёз в глазах.
Улыбка, ласковый взгляд и лёгкая нотка иронии в голосе султанши заставили неусыпную хранительницу покоя госпожи, Элиф-хатун, дрогнуть. Она знала свою высокородную хозяйку почти с детства, знала её характер, предпочтения и привычки, знала её чистую и добрую душу. Что бы там ни говорили в гареме о своенравии Гевхерхан, Элиф-калфа лучше всех ведала, что на самом деле прячется под первым слоем высокомерия и насмешки. Такой ранимой души больше нет в этом мире. Аллах сотворил её с филигранностью и изобретательностью ювелира.
- Моя драгоценная Гевхерхан-султан, наконец-то я слышу такие слова... Ах, если бы и валиде их услышала...
Гевхерхан вторично улыбнулась. Мама, услышав такое, была бы искренне рада за дочь. Встречи с матерью султанша всегда ждала, как праздника Навруз, когда всё цветёт и благоухает, а на грузный, отяжелевший от снега, тоски и сна мир сходит весна. Турхан-султан редко касалась в своих разговорах той неприятной для дочери темы, а именно - их брака с Эркином. Обеим госпожам - и юной, и зрелой - было многое ясно без слов. Валиде сочувствовала дочери, но ничего не могла сделать. Эркин - единственный по-настоящему преданный Мехмеду человек, и ради одного только этого можно было бы уронить в бездну всё, чем дорожишь.
- Не было ли вестей об Эркине? - как бы невзначай спросила султанша.
Элиф только сокрушённо головой покачала.
- Ни одной, моя госпожа. Ваш человек не написал о том, как продвигается дело, ни единой строчки.
Гевхерхан построжела. Дело, которое она затеяла, перенеся двухлетний брак со слезами, болью и еженощными терзаниями совести, было опасным и кровавым. Никто, особенно валиде, не должен был об этом знать.
- Едва появятся новости, дай знать.
Первая половина дня прошла легко и, можно сказать, беззаботно. Но после полуденного намаза в саду послышалось перестукивание конских копыт. Кто-то въезжал на территорию дворца... Не матушка ли? Гевхерхан судорожно сцепила пальцы в замок, почувствовав неладное. Что-то случилось, ибо валиде ни разу не приезжала в такой час.
- Султаным, приехала Хафса-султан хазретлери. - сообщила одна из служанок. Гевхерхан удивилась вдвойне, ибо старшая двоюродная сестра, к которой супруга Эркина-аги предпочитала относиться так же, как, скажем, к тётушкам, посещала эти места крайне редко.
- Рада встрече, госпожа. Аллах да не оставит Вас за то, что решили навестить меня. - поздоровалась Гевхерхан и сдержанно улыбнулась, приседая в поклоне. Хафса выглядела раздражённой, словно её что-то вывело из себя. Нехороший знак.
