Заветные слова, прозвучавшие в полдень, всё ещё звучали в ушах Кёзбекчи так, как будто были произнесены только что. Юсуф улыбнулся своим мыслям. Сегодняшний день можно было считать удачным во всех отношениях. В полдень, когда паша находился во дворце, просматривал письма караманских беев в своём кабинете и решал весьма непростой вопрос о зарождавшемся бунте в близлижащих от санджака городках, в дверь раздался робкий стук.
- Войди! - властно произнёс визирь, откладывая бумаги в сторону. Вошёл ага и с поклоном доложил:
- Мои поздравления, паша хазретлери. Только что муфтий-эфенди сочетал Вас никяхом с Фатьмой-султан.
Сказал - и исчез. Кёзбекчи даже не успел переспросить вестника, как его и след простыл.
Вечер принёс за собой празднества в султанских покоях. Столы были накрыты на террасе, да так, что всем хватило места. Кушанья были приготовлены на диво, но Кёзбекчи старался не увлекаться, чтобы (не дай Аллах!) в первую брачную ночь с Фатьмой-султан что-то пошло не так. А ведь у Юсуфа был серьёзный план. Если бы не Турхан-султан, конечно, сам бы он до такой блестящей идеи не додумался, но судьба послала баш-хасеки как раз вовремя. К тому же, невеста ни разу не видела пашу, в то время, как он, Кёзбекчи, имел удовольствие наблюдать, как госпожа в сопровождении девушек прогуливается на свежем воздухе. Всё, кстати, благодаря той же Турхан-султан. Не раз и не два визирь вспоминал это имя. Он желал султанше и её сыну-шехзаде всяческого благополучия, здравия и процветания. А как же иначе! - ведь госпожа помогла осуществиться этому браку. Иншалла, и брачная ночь пройдёт успешно.
Все эти мысли казались паше особенно прельстительными сейчас, поздним вечером, когда вот-вот погаснут все свечи и лампы, и он, счастливец, увидит чудные узоры хны на руках суженной. Юсуф сидел в покоях дворца, который повелитель подарил молодожёнам. Эта комната не считалась супружеской опочивальней, но в ней так же имелась кровать. Перед Кёзбекчи на низеньком столике стояла чашка с особым шербетом. Рубиново-красный, он зловеще мерцал при свете ламп. Проверенный не одним поколением способ - гранатовый шербет, в который знающие люди добавляют особые специи, в результате чего получается сладкий с остринкой вкус. Но главное, за что рецепт этого напитка чтут и хранят, это влияние на мужскую силу. Кёзбекчи как раз сделал глоток, как...
- Паша хазретлери, - в покои вошёл долговязый евнух, ещё не старый, но с лицом, которое преждевременно постарело и осунулось, - госпожа ждёт Вас.
- Кто ты? - с ноткой неприязни поинтересовался паша. Уж очень не по нраву пришёлся ему этот ага.
- Беяз-ага, господин. Я давно состою при Фатьме-султан. Отныне для меня честь служить и Вам.
Голос у Беяза был тихий, смиренный, но в нём слышалось что-то злое. Паша не стал отвечать на последние слова аги - честь так честь, шайтан бы с нею. Он осушил чудодейственный эликсир за несколько секунд, молча встал и последовал за евнухом. В коридоре, впрочем, паша не забыл дать знак одному молчаливому юноше-евнуху, чтобы тот ждал у дверей до урочного часа. Юноша, у которого в руках была невероятной красоты шкатулка, продолговатая, в которую мог бы поместиться, скажем, детский деревянный меч, почтительно наклонил голову.
Двери отворили две рабыни, такие тоненькие и лёгонькие, что паше они вовсе показались полупрозрачными и невесомыми. Кёзбекчи шагнул в опочивальню. Фатьма-султан, роскошная, с золотыми волосами и в нежно-золотом платье с чудесными рукавами, сидела на постели. Лицо госпожи было открыто (это было не совсем по правилам, но паша не расстроился из-за этого), и оно оказалось неописуемо прекрасным. Серые с поволокой глаза, брови изящными дугами, алые пухлые губы с надменными и лукавыми уголками, лебединая шея, нежный со смуглинкой оттенок кожи...
"О, создатель всего сущего, что ты сотворил ты для раба твоего Юсуфа!" - благоговейно подумал паша.
- Госпожа... - Кёзбекчи обратился к супруге с некоторой робостью, которая ему, бывшему янычару, была в иное время совсем не свойственна. - Аллах позволил мне увидеть Ваши чудные глаза.
И Юсуф замолчал, с трепетом ожидая, как воспримет Фатьма-султан эти слова.

Честно говоря, паша ожидал более суровой отповеди на свои слова, так что его безмерное удивление можно понять. Голос госпожи звучал ласково и благосклонно. Юсуф даже отступил на шаг от неожиданности, так поразил его ответ новобрачной. Однако, как бы ни было сильно оцепенение Кёзбекчи, он продолжал любоваться прекрасными чертами лица султанши, словно вылеплены из нежнейшего воска. Такая необычайная красота пленяла, отталкивала, манила и гнала прочь. Впервые бейлербей Карамана ощутил в душе нечто вроде приятного смятения... а ведь сколько лет он относился к женщинам, как к приятной, но скоротечной забаве... Нет, здесь не забава - здесь удовольствие обладания самой необыкновенной красавицей во всём свете.
Просьба супруги придала Юсуфу смелости. Он опустился на мягчайшую постель рядом с Фатьмой и долго смотрел на неё, ни слова не говоря. Госпожа тоже не отводила от мужа своего пристального взгляда, требовательного и пытливого, как она сама. Серые, с лёгкой поволокой, глаза средней дочери Кёсем-султан были бездонны, в них хотелось окунуться с головой, чтобы больше никогда не показываться на суше.
- Вы ослепили меня. - тихо произнёс Кёзбекчи. Он сказал это мягко, но в то же время с чисто мужской твёрдостью, словно иначе и быть не может. Ослепили - и точка. На сей раз Фатьма-султан не смутилась, уголки её гранатовых губ приподнялись в лёгкой улыбке. Как и всякой женщине, ей было лестно слышать о себе. Такие слова не приедаются и не набивают оскомину. Юсуф слышал от старших визирей, которые верой и правдой служили ещё султану Ахмеду, что его покойная мать, Хандан-султан, была светловолосой, надменной, не терпящей возражений и неповиновения, женщиной. Якобы именно ей Сафийе-султан (да простит Аллах её прегрешения!) обязана своим изгнанием во Дворец Слёз... Вот на кого похожа Фатьма. Не на мать, а на бабушку.
- Не ведаю, как мои глаза до этого дня могли различать свет и тьму, краски этого мира, блеск солнца...
Каждое слово принималось с приязнью и лёгким самодовольством, но оно было поразительно к лицу златокудрой госпоже. Если кто и мог в этом мире похвастаться тем, что ему идёт надменность, то это только Фатьма-султан. Юсуф ещё ни разу не посмотрел на свою прекрасную супругу в упор, ждал подходящего момента, чувствовал, что искорки желания скоро запляшут во взгляде, будут жечь глаза. Терпение - лучшее оружие. И умение подыскать удобный момент. План был безупречный. Сначала слова и взгляды, затем короткий жест, и... До этого "и" ещё надо дожить. Паша долго ждал соединения с представительницей славного рода Османов, подождёт и ещё немного. Главное, не упустить мгновение.
- Знаете, о чём я просил Всевышнего в последние дни? - визирь сделал паузу и продолжил: - Чтобы Вы были хоть немного милосердны ко мне, не отвергали сразу. Аллах велик, он услышал меня.
Пока всё шло очень даже неплохо, согласно выстроенному плану. Говоря все эти приятные слуху речи, паша держал в голове кое-что важное. Это кое-что давно уже не выходило у него из головы, и визирь вознамерился вести себя с женой так, чтобы она видела его неподдельную любовь и страсть, но в то же время чувствовала, что Кёзбекчи далеко не чета потерявшему всякую гордость Сулейману - так легко вертеть собой он не даст.
"Шалишь, Сулейман-паша. Ты позволил помыкать собой, сам подставил спину под каблук Фатьмы-султан. Видит Аллах, я полюбил её не меньше тебя, но она не посмеет обращаться со мной, как с марионеткой. Не на такого напала."
Вот почему всё сказанное звучало страстно, искренне, но без подобострастия, с оглушающей прямотой. Это должно было ошеломить и подкупить султаншу, которая до сего времени видела только пресмыкание перед своей персоной. Не всем женщинам нужен муж-слуга, паша хорошо это понимал. Сулейман изначально поставил себя на унизительное место, а когда взбунтовался, получил с десяток ножевых ран. Кёзбекчи не должен оплошать. Ни за что.

Повинуясь приказу, паша опустился на мягкую перину рядом с Фатьмой-султан, чей голос был стократ мягче самого восхитительного шёлка. Видно было, что женщина тоже взволнована, что даже взгляд её изменился и стал по-особенному тёплым. Такая перемена порадовала Юсуфа, он стал смелее смотреть на супругу, язык свободнее произносил слова. Конечно, напоминание о Сулеймане-паше, который был до Кёзбекчи, было совсем не из приятных, но разве имеет значение, кто был до и будет ли кто-нибудь после, когда рядом с тобой такая красавица! Во времена Александра Македонского, говорят, жила гетера по имени Таис. Все Афины... да что там, вся Эллада знала про её ослепительную красоту и изящество. Сам Александр не устоял перед её чарами, и его не смутило, что Таис принадлежала до него многим мужчинам. Обладание прекрасной женщиной - вот сокровище, которое нужно ценить здесь и сейчас. А тут ведь речь не о порочной гречанке, а о госпоже из славнейшего рода всех времён, о горделивой, умной, изысканной Фатьме-султан, которая уже не в первый и не во второй раз выходила замуж, узнала и любовь, и несчастье, и недолговечное материнство, но сохранила свою красоту и гордость практически в первозданном виде. Что Сулейман? Он не умел вести себя с сокровищем, обладателем которого стал. А Юсуф умеет.
- Прости Аллах Сулеймана-пашу, он человек несчастный... и очень неразумный. Любил он Вас или нет - не знаю, но чувствую, что моё сердце уже в цепях. И никому не позволю их порвать.
После этих слов паша позволил себе неимоверное: он нежно взял правую руку госпожи и поднёс к своему лицу. От пальцев и ладони пахло хной, свечами и даже свежевыкованной монеткой. Такую монетку, по традиции, клали на ладонь невесте во время церемонии, да не просто так, а с песнями, причём сама ладонь должна быть расписана хной, а сверху - три ложки особой мази. Паша знал этот обряд, потому что в Карамане его один раз позвали на свадьбу одной девушки, жениху которой Кёзбекчи очень помог - собрал калым, выплатил его долг и вообще поставил парня на ноги, сделав своим писарем. Юсуф от души радовался за своего нового помощника и желал его семье только счастья. Паше довелось быть свидетелем прекрасного ритуала, который ему запомнился на всю жизнь. Жалко, что сам Юсуф не мог бы присутствовать во время обряда Фатьмы, но ничего не попишешь - он, как и Мелек Ахмед, должны быть при повелителе как его зятья и вернейшие подданные.
Боже, как поблескивала кожа Фатьмы при свечах, какой аромат от пальцев - аромат священного брака. Паша прикрыл глаза и припал губами к пальцам жены. В тот же момент он услышал тихий смешок султанши - сердце так и запрыгало в груди, в теле образовалась лёгкость. Кёзбекчи чувствовал себя самым счастливым человеком не только в империи, но и в целом мире. В голове просто мутилось от радости, визирь даже чуть не забыл о плане, которого сам же и решил придерживаться. После нескончаемого мгновения, которое могло бы длиться вечность, паша отпустил ручку Фатьмы-султан и поднялся.
- У меня есть для Вас один подарок. - произнёс паша.
Он дважды коротко хлопнул в ладоши. Двери распахнулись, в комнату вошёл тихий молчаливый юноша-евнух с замысловатой шкатулкой в руках. Продолговатая, она отличалась от всех возможных шкатулок, сундучков, ларцов и ларчиков, виденных пашой и самой султаншей когда-либо. Визирь принял его из рук слуги и движением брови дал евнуху знать, что тот более не понадобиться. Ага, ни слова не говоря, поклонился и вышел из покоев.  Юсуф вновь опустился на постель возле Фатьмы и открыл шкатулку. В ней лежала стрела. Длиной она была не как настоящая, а раза в два короче. Вся из золота, она была инкрустирована камнями, а наконечник был выполнен в форме резного нераскрывшегося тюльпана. Резьба, выполненная так скрупулёзно, сразу бросилась в глаза Фатьме. Юсуф улыбнулся. Он понял, что символический подарок очень поразил госпожу. Она не отводила глаз от стрелы, словно та её причаровала своим блеском.
- Мне довелось видеть Вас всего единожды, госпожа, - начал бейлербей Карамана, - но с того мгновения я ношу в сердце вот эту стрелу. Она сияет, жжётся и с каждой секундой всё глубже впивается в грудь. Лишь Всевышний знает, что я пережил. Пусть эта стрела будет при Вас.
Аккуратно вынув драгоценное орудие, паша вложил его в руку султанши.

Отредактировано Кёзбекчи Юсуф-паша (2019-03-03 14:20:33)