Утро подняло старшую хасеки с постели одним-единственным лучиком. Молодая женщина чувствовала себя свежей и готовой к новому дню, хотя вчерашний вечер заставил Гюльнюш пролить несколько слезинок. Мехмед не впустил её к себе. Правда, и никого другого он также не принял, и это не могло не радовать Махпаре. Узнай она, что в опочивальне падишаха в ту ночь была ненавистная Нурбахар, печаль затянулась бы не только на всю ночь, но и на добрую половину дня.
- Султаным, - раздалось за спиной госпожи, когда та, в лёгкой сорочке села к зеркалу и расправила пышные каштановые волосы, - прикажете нести одежду?
Запрокинув голосу и зажмурив глаза, Гюльнюш сидела и не реагировала. Ей тяжко было расставаться с грузным, пряным и маслянистым, не по-осеннему жарким сном. Служанка терпеливо дожидалась первого слова из уст султанши, а Махпаре всё явственнее чувствовала, что несмотря на бодрое пробуждение, встать навстречу новорождённому дню.
- Скажи девушкам: пусть подготовят малиновый наряд. - расслабленно произнесла первая хасеки. Остатки сна слетели с глаз и со всего тела в один момент. Приходилось снова перевоплощаться из обычной женщины, любящей посидеть перед зеркалом и полюбоваться на себя без лишних прикрас - со всеми неприглядностями вроде тёмных кругов под глазами и каштановой несуразицей на голове - в хасеки-султан, первую женщину падишаха, мать его детей, сильную и изворотливую. Уже через полчаса Гюльнюш, прекрасная, одетая в молиновые тона, с распущенными волосами и в изысканной диадеме, наслаждалась утренним завтраком. Как раз когда девушки наливали в миниатюрную чашку горячий кофе, вошла верная калфа.
- Инджифер, ты сегодня рано... - несколько растерявшись, проговорила Махпаре. Она никак не ожидала прихода помощницы в такой ранний час. - С детьми что-то неладно?
Калфа поклонилась и, дождавшись знака султанши, приблизилась к ней.
- Нет, госпожа, с двойнятами всё хорошо. Они ещё спят. А что с Вами?
Махпаре не особенно хотелось отвечать на этот вопрос, воспринятый с раздражением и досадой. Где-то в глубине души хасеки знала: калфа интересуется не из любопытства, а потому, что желает своей госпоже добра. Молодая женщина выдохнула и произнесла:
- За повелителя душа болит, хатун. Вчера Мехмед был словно не в себе. И меня к себе не пустил...
Инджифер задумалась, потупилась и произнесла:
- Повелитель неспроста так себя ведёт... Это всё из-за того, что сделал шехзаде Орхан хазретлери. Да и Шехназ-султан...
Последнее имя, сорвавшиеся с хорошеньких губ калфы, заставило Гюльнюш заинтересованно поднять бровь. Шехназ? Странно, с чего бы ей так уж грустить... Хвала Аллаху, Махпаре одна из первых узнала, какое решение принял повелитель относительно своего смелого, но своевольного брата. Решение простое: помиловать за провинность (никях с двоюродной сестрой) и вознаградить за подвиг (назначить санджак-беем Манисы, возродив столетней давности традицию). Может быть, своенравную, переменчивую в настроении султаншу кто-то огорчил или оскорбил. Тогда кто?
- Вот как... Из-за чего Шехназ так печалится, не знаешь ли?
- Подробностей я не знаю, султаным, но я видела, как из покоев госпожи выходила Нурбахар-султан.
Дальше пояснять не было смысла. Гюльнюш поднялась и, ни слова не говоря, вышла из покоев. Она уже знала, что делать: не лишним будет войти в доверие к благорождённой госпоже, султанше по крови и происхождению.
